Загадочный материк - Лев Хват

На шканцах, самом почетном месте на корабле, между передней и второй мачтами, стояли Беллинсгаузен и два человека в штатской одежде: Иван Михайлович Симонов, профессор Казанского университета, и петербургский художник-академик Павел Николаевич Михайлов.

— Виден бурун, — доложил начальнику экспедиции лейтенант Лесков.

— Значит, берег близко!

Волны пенились у торчавшей из моря скалы, порой перекатываясь через неё.

— Каменья! — шепнул плотник Петр Курлыгин матросу Максимову.

— А ты оробел? Обойдем!

— Ба-атюшки, да это кит, дохлый кит! — воскликнул зоркий мичман Демидов.

Множество птиц, усевшихся на туше гиганта, усердно долбило её клювами, целые стаи носились в воздухе, собираясь участвовать в пиршестве.

— Дозвольте мне туда на шлюпке? — обратился Демидов к начальнику.

Фаддей Фаддеевич кивнул.

— Вчера Михаил Петрович Лазарев альбатроса подстрелил, тридцать один фунт тянет, — рассказывал профессор Симонов. — Чудо как хорош альбатрос: побольше здоровенного гуся, а пух густоты, белизны и мягкости такой, что у красавца-лебедя не встретишь…

Матросы, почтительно держась в стороне, прислушивались. Всем по душе пришелся веселый, общительный и доступный ученый; человек штатский, сухопутный, а словно смолоду на море…

Демидов вернулся с трофеем.

— Для нашей коллекции, — объявил мичман, подняв высоко над головой добытого альбатроса.

Матрос Егор Киселев, растянув крылья птицы, ахнул:

— Гляди, братцы, четыре аршина верных!

Из тумана выплыли берега Южной Георгии. Волны с гулом разбивались у подножья мрачных отвесных скал. На вершине и в ущельях лежал глубокий снег, бухты и заливы были заполнены ледяными глыбами.

— И-эх! Туго набито! — дивились матросы. — Тут убоинку можно не солить — и за год не протухает!..

Корабли остановились близ острова. С «Мирного» прибыли на шлюпке Лазарев, лейтенант Анненков и Новосильский.

— До чего мрачна и неприютна сия земля! — здороваясь с гостями, сказал Симонов. — Вечный снег, льды, скалы, поросшие мохом. А туман гуще лондонского… Поистине, страна печали.

Гостей проводили в кают-компанию, где их ждал обед и чай с ямайским ромом, запасенным в Портсмуте «для случая».

Вошел капитан-лейтенант Иван Иванович Завадовский, старший офицер «Востока»:

— К нам направляются визитеры…

— Киты?.. Или тюлени? — засмеялся Лазарев.

— Вы не верите, а я говорю правду. Идет ботик под английским флагом.

К шлюпу пристал маленький китобойный ялик, на нем было четыре человека. Они рассказали, что два английских зверобойных судна стоят неподалеку в заливе. Сорок пять промышленников несколько месяцев заняты добычей кита и тюленя в бухтах острова.

Неожиданных посетителей одарили ромом и сухарями. Ялик направился к берегу.

Экспедиция медленно продвигалась вдоль неисследованного побережья Южной Георгии, составляя тщательное описание земли, лежащей на подступах к Полярному кругу, и карта заполнялась именами офицеров «Востока» и «Мирного»: остров Анненкова, залив Новосильского, мысы Демидова, Куприянова, Порядина. На третий день Беллинсгаузен объявил:

— Согласно инструкции морского министра де Траверсе, теперь мы направимся к Земле Сандвича, почти неисследованной. Лишь часть оной была усмотрена Куком.

В Южном Сандвичевом архипелаге наши моряки открыли группу островов де Траверсе; их назвали в честь офицеров экспедиции: остров Лескова, остров Торсона высотой 900 метров и остров Завадовского с действующим вулканом.

Все русские наименования Южной Георгии и Южных Сандвичевых островов поныне сохраняются на отечественных и иностранных картах; лишь мыс Куприянова обозначен зарубежными картографами по-иному. Не найти на картах и имени лейтенанта Торсона, присвоенного Беллинсгаузеном острову, который был открыт у 57-й параллели. Константин Петрович Торсон, отличный флотский офицер, герой Отечественной войны 1812 года, после возвращения экспедиции вступил в тайное «Северное общество» и участвовал в восстании декабристов. Правительство Николая I жестоко расправилось с Торсоном: он был осужден на 20 лет каторжных работ и умер в Сибири. Подготовляя печатный труд о походе «Востока» и «Мирного», Беллинсгаузен был вынужден дать острову, носившему имя Торсона, новое название — Высокий.

Пингвины

Корабли подошли к острову Завадовского. Густой дым поднимался над вершиной вулкана, запахло горящей серой. Симонов и мичман Демидов с матросами отправились на шлюпке к берегу. Над головами путешественников реяли альбатросы, буревестники и фрегаты. Вскоре появились пингвины. Быстро плавая и ныряя, уморительные птицы сопровождали гостей. Некоторые обгоняли шлюпку и, достигнув берега, выбирались на сушу, но тотчас снова с криком бросались в воду.

Путешественники очутились в пингвиньем царстве. Берег и пологие каменистые склоны принадлежали птицам, нестройный шум доносился из гнездовьев. Вытянувшись во весь рост, опираясь на короткие крепкие ноги и хвост, пингвины стояли плотными рядами и пронзительно голосили, не то приветствуя незнакомцев, не то возмущенные внезапным вторжением. Сколько их было — пять тысяч, пятьдесят, сто тысяч?.. В плотной массе не осталось ни малейшего прохода, и крикуны не проявляли намерения уступить дорогу.

— Аккурат наш суздальский барин, только росточком поменьше, — шепнул приятелю Егор Киселев, скосив глаза на жирного пингвина, сердито помахивающего короткими крылышками-ластами и норовящего продолбить клювом матросский сапог.

Симонову и Демидову пингвины напоминали маленьких толстячков-джентльменов в черных фраках с ослепительно белой манишкой на выпяченной груди.

— Иван Михайлович, они насиживают яйца, потому и не сходят с места, — сказал Демидов.

— Причина вполне уважительная, но не отступать же нам!

Исследователи с увлечением наблюдали жизнь гнездовья. Группа птиц ростом до 60–70 сантиметров совершала переход по льду. Длиннейшей черной цепочкой они важно шествовали гуськом. Встретив полосу рыхлого снега, птицы легли на брюшко и принялись загребать крылышками, как веслами, отталкиваясь ногами. Потом опять поднялись и продолжали чинно двигаться. Издали можно было подумать, что это ребятишки, для потехи нарядившиеся в длиннополые белоснежные рубашки и черные глянцовитые плащи. Грузные и неуклюжие на вид, пингвины в воде показывали себя превосходными пловцами и передвигались со скоростью более 30 километров в час. Достигнув берега или льда они подскакивали, подобно дельфинам, и падали прямо на грудь, покрытую жиром и толстым слоем пуха.

Путешественникам довелось увидеть, как пингвины строят гнезда. Они выкапывали небольшие ямки и обкладывали их плоскими камешками, принесенными в, клюве.

— Да они, оказывается, жулики! — рассмеялся Симонов.

Видимо, пингвинам не доставляло никакого удовольствия носить издалека «строительный материал», и каждый норовил утащить камешки у соседей. С миролюбивым и смиренным видом они приближались к чужому гнезду, словно влекомые любознательностью, но чуть хозяин зазевался, воришка хватал камешек и спешил восвояси. Плутовство не всегда оставалось безнаказанным, и кое-где птицы затевали драку, чем немедленно пользовались другие, торопливо расхищая камешки из гнезд драчунов. И снова путешественникам показалось, будто перед ними маленькие человечки, чем-то раздосадованные, возбужденно жестикулирующие…

— Какая ж она птица, ежели летать не может? — с удивлением проговорил Егор Киселев.

— А их и так называют — нелёты, — сказал Иван Михайлович.

— Чудеса!..

Вернувшись на корабль, матрос вынул из сундучка, где хранилось его незатейливое добро, тетрадку. На ней крупными буквами было обозначено: «Памитник принадлежит матрозу 1-й статьи Егору Киселеву, находящемуся в дальнем вояже на шлюпе «Восток».

Недавний владимирский крепостной, обучившийся грамоте в Кронштадте, умный и наблюдательный русский человек, отмечал всё, что представлялось ему достойным «памитника» и по-своему вел летопись экспедиции начиная с 24 июня 1819 года, когда шлюпы готовились в Кронштадте к походу. Описывая разные события, Киселев не позабыл упомянуть о традиционном празднестве: «Пришли на екватор… и была пушечная пальба: отдавали честь морскому царю Нептуну…» «Поймали 12-ть рыб, на которых чешуя золотая…»

4 ноября он записал, что шлюпы прибыли в «Абразилию», в город «Анжинер» (Рио-де-Жанейро в Бразилии). Через несколько недель корабли «пришли ко острову Святые Егория…» Открытия экспедиции очень заинтересовали матроса: «Нашли три острова новых, никакими мореходами не просвещены, кроме наших двух судов; и один остров горит земля, дым валит, как тучи ходят…»