Город смерти - Сэмюэль Дилэни

- Генерал - грубоватый, энергичный человек, - объяснила она - вероятно, неженатый, всю жизнь прослуживший в армии со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ему около шестидесяти лет, но он не чувствует этого. Он вошел в бар, где мы должны были встретиться, глаза его сузились, потом широко открылись, руки его спокойно лежали на бедрах, потом расправились, шаг замедлился, когда он вошел, но, оказавшись в нескольких шагах от меня, он пошел быстрее. Он пожал мою руку, будто боялся ее сломать.

Улыбка Тмварбы перешла в смех.

- Он влюбился в тебя.

Она кивнула.

- Но почему это расстроило тебя? Я думаю, ты должна быть тронута этим.

- Я и была, - она наклонилась вперед. - Я была тронута. И я могла проследить каждую мысль в голове его. Один раз, когда он старался вернуть свои мысли к коду, к Вавилону-17, я сказала то, что он думал, чтобы показать, насколько я близка к нему. Я проследила за его мыслью, будто читала в его мозгу...

- Погоди минутку. Вот этого я не понимаю. Как ты могла точно знать, о чем он думает?

Она обхватила рукой подбородок.

- Вот как. Я сказала что-то о необходимости иметь больше информации для расшифровки этого языка. Он не хотел давать ее. Я сказала, что должна иметь се, иначе не смогу продвинуться дальше, ведь это просто. Он чуть поднял голову - но чтобы покачать ею. Если бы он покачал головой, чуть поджав губы, чтобы он хотел сказать мне, по-вашему?

Доктор Тмварба пожал плечами.

- Но ведь это все не так просто.

- Конечно. Но он сделал один жест, чтобы избежать другого. Что это могло означать?

Тмварба покачал головой.

- Он избегал жеста, чтобы не показать, что просто дело не вызвало бы его появления здесь. Поэтому он поднял голову.

Тмварба предположил: - Что-нибудь вроде: если бы это было так просто, мы бы не нуждались в вас.

- Точно. И я сказала ему это. Челюсти его сжались...

- От удивления?

- Да. Тут он на секунду подумал, что я читаю его мысли.

Доктор Тмварба покачал головой.

- Это просто, Ридра. То, о чем ты говоришь, это чтение мышечных реакций, и его можно осуществить очень успешно, особенно, если ты знаешь область, в которой сосредоточены мысли твоего собеседника. Вернись к тому, из-за чего ты расстроилась. Твоя скромность была возмущена вниманием этого... неотесанного солдафона?

Она ответила не очень скромно.

Доктор Тмварба покусал нижнюю губу.

- Я не маленькая девочка, - сказала Ридра. - К тому же он ни о чем грубом не думал. Я сказала его слова, просто чтобы показать ему, насколько мы близки. Я думала, что он очарован. И если бы он понял эту близость так же, как я, у меня было к нему только доброе чувство. Только когда он ушел.

Доктор Тмварба вновь услышал хриплые нотки в ее голосе.

- ... когда он ушел, последнее, что он подумал, было: "Она не знает, я не сказал ей об этом."

Глаза ее потемнели, нет, она слегка наклонилась вперед и полуприкрыла глаза, поэтому они стали казаться темнее. Доктор наблюдал это тысячу раз, с тех пор как исхудалую двенадцатилетнюю девочку направили к нему для нeвротерапии, которая превратилась в психотерапию, а потом и в дружбу. Но он так и не понял смысла этой перемены. Когда срок терапии был официально окончен, он продолжал внимательно приглядываться к Ридрс, Какие изменения происходят вместе с изменениями глаз? Он знал, что существует множество проявлений его собственной личности, которые она читает с легкостью. Он знал много людей, равных ей по репутации, людей влиятельных и богатых. Репутация не внушала ему почтения. Однако Ридра внушала.

- Он подумал, что я не понимаю, что он ничего не сообщил мне. И я рассердилась. Это ранило меня. Все недопонимания, которые связывают мир и разделяют людей, обрушились на меня, ждали, чтобы я распутала их, объяснила их, а я не могла. Я не знала слов, грамматики, синтаксиса. И...

Что- то изменилось в ее восточного типа лице, и он попытался понять, что именно.

- Да?

- Вавилон-17.

- Язык?

- Да. Вы знаете, что я называю моим профессиональным чутьем?

- Ты внезапно начинаешь понимать язык.

- Ну, генерал Форестер сказал мне, что то, что было у меня в руках, не монолог, а диалог. Я этого раньше не знала. Это совпадало с некоторыми другими моими соображениями. Я поняла, что могу сама определить, где кончается одна реплика, и начинается другая. Я потом...

- Ты поняла его?

- Кое-что поняла. Но в языке заключено нечто, что испугало меня гораздо больше, чем генерал Форестер.

Удивление отразилось на лице Тмварбы.

- В самом деле?

Она кивнула.

- Что же?

Мускул ее щеки снова дернулся.

- Я знаю, где будет следующий несчастный случай.

- Случай?

- Да. Где захватчики - если это действительно захватчики, хотя я в этом не уверена - планируют произвести следующую диверсию. Но язык сам по себе, он... он довольно странный.

- Как это?

- Маленький, - сказала она. - Крепкий. И плотно связанный... это вам ничего не говорит? Относительно языка?

- Компактность? - спросил доктор Тмварба. - Я думал, что это хорошее качество разговорного языка.

- Да, - согласилась она, глубоко вздохнув. - Моки, я боюсь!

- Почему?

- Потому что я собираюсь кое-что сделать и не знаю, смогу ли.

- Если это действительно достойно твоих стараний, то неудивительно, что ты немного испугана. А что это?

- Я решила это еще в баре, но подумала, что нужно сначала с кем-нибудь поговорить, а это значит поговорить с вами.

- Давай.

- Я решила сама разгадать загадку Вавилона-17.

Тмварба склонил голову вправо.

- Так как я могу установить, кто говорит на этом языке, откуда говорит и что именно говорит.

Голова доктора пошла влево.

- Почему? Большинство учебников утверждает, что язык - это механизм для выражения мыслей, Моки. Но язык это и есть мысль. Мысль в форме информации: эта форма и есть язык. Форма этого языка... поразительна.

- Что же тебя поражает?

- Моки, когда вы изучаете другой язык, вы узнаете, как другой народ видит мир, вселенную.

Он кивнул.

- А когда я вглядываюсь в этот язык, я вижу... слишком много.

- Звучит очень поэтично.

Она засмеялась.

- Вы всегда скажете что-нибудь такое, чтобы вернуть меня на землю.

- Но я делаю это не часто. Хорошие поэты обычно практичны и ненавидят мистицизм.

- Только поэзия, которая пытается затронуть реальное - настоящая поэзия.

- Конечно. Но я все еще не понимаю, как ты предполагаешь решить загадку Вавилона-17.

- Вы на самом деле хотите знать? - она дотронулась до его колена. - Я возьму космический корабль, наберу экипаж и отправлюсь к месту следующего случая.

- Да, верно, у тебя есть удостоверение капитана межзвездной службы. Ты в состоянии взять корабль?

- Правительство субсидирует экспедицию.

- О, отлично. Но зачем?

- Я знаю с полдюжины языков захватчиков, и Вавилон-17 не из их числа. Это не язык Союза. Я хочу знать, кто говорит на этом языке - кто или что во Вселенной мыслит таким образом. Как вы думаете, я смогу, Моки?

- Выпей еще кофе. - Он протянул руку за плечо и вновь послал ей кофейник. - Это хороший вопрос. Нужно о многом подумать. Ты не самый стабильный человек во Вселенной. Набор и руководство экипажем требует особого психологического склада - у тебя он есть. Твои документы, как я помню, это результат твоего странного... хм, брака несколько лет назад. Но ты руководила автоматическим экипажем. Теперь ты будешь руководить Транспортниками?

Она кивнула.

- Я больше имею дела с Таможенниками. И ты тоже более или менее к ним относишься.

- Мои родители были Транспортниками. Я сама была Транспортником до Запрета.

- Верно. Допустим, я скажу: "Да, ты можешь это сделать."

- Я поблагодарю и улечу завтра.

- А если я скажу, что мне нужно неделю проверять твои психоиндексы, а ты в это время должна будешь жить у меня, никуда не выходить, ничего не печатать, избегать всяческих приемов?

- Я поблагодарю. И улечу завтра.

Он нахмурился.

- Тогда зачем ты беспокоила меня?

- Потому что... - она пожала плечами, - ... потому что завтра я буду дьявольски занята, и... у меня не будет времени попрощаться с вами.

- Ага, - его напряженное хмурое выражение сменилось улыбкой.

И он вновь подумал о майне-птице.

Ридра, тоненькая тринадцатилетняя, застенчивая, прорвалась сквозь тройные рамы двери рабочей оранжереи с новой вещью, называемой смехом: она открыла, как производить его ртом. И он по-отцовски гордился, что этот полутруп, отданный под его опеку шесть месяцев назад, с дурными настроениями, вспышками раздражения, с вопросами, с заботами о двух гвинейских свиньях, которых она называла Ламп и Лампкин. Ветерок от кондиционера пошевелил кустарники у стены, и солнце просвечивало сквозь прозрачную крышу. Она спросила: