Игры в заботу - Dark Jack

Хотя я был рад, что занятия в школе закончились, но зато теперь мне негде было скрыться от Дадли и его дружков, которые каждый день приходили в дом. И Пирс, и Деннис, и Малкольм, и Гордон — все они были здоровыми и безмозглыми, но Дадли был самым здоровым и самым безмозглым, и потому именно он считался их предводителем, и решал, что будет делать вся компания. И вся компания соглашалась с тем, что следует заняться любимым спортом Дадли — охотой на Гарри.

Я, кажется, пережил за эту неделю больше избиений, чем за последние три месяца. Мне приходилось сидеть в чулане под лестницей днями напролет, и это почти не отличалось от того наказания, которое я там недавно отбыл. Просто теперь я это делаю по своей воле, так как не очень хочу, чтобы свинья, крыса, хомяк, мокрица и осел пытались меня бить. И нет, это не страх за сохранность тела. Это стыд, что меня может побить этот деревенский скот.

Слава Мерлину, что у меня появился Зелел, иначе бы я умер со скуки. Он, кстати, пусть и с трудом, но прояснил мне ситуацию.

— Я не ду–умал, что с-сам Гарри Поттер даже не дога–а–адывается о то–ом, кто он ес–с–сть, — привычно растягивала слова рептилия.

— Зелел, прошу! Я не могу понять того, о чем ты говоришь! — мне оставалось только сгорать от нетерпения.

— Ты волше–е–ебник, Гарри. — после этих слов я застыл на месте. Будто окаменел. Моя жизнь трескалась от одного предложения, сказанного змеей.

— Нет! — вскрикнул я. — Я просто не могу им быть! Доказательств ноль!

— З-значит, не волше–е–ебник? И никогда с-с тобой ниче–е–его такого не-е было, когда ты злилс–с–ся или огорчалс–с–ся? Да и разве то, что ты с–с–со мной говори–и–ишь — не доказательство?

Я уставился на пустую стену. Зелел натолкнул меня на важную мысль. Ведь если подумать… Все те странные вещи, происходившие со мной и неизменно приводившие в ярость тетю Петунью и дядю Вернона, все они случались, когда я был огорчен или разозлен. Например, когда за мной гналась банда Дадли, а я смог ускользнуть от них, оказавшись на крыше школьной столовой… Или когда тетя Петунья остригла меня почти наголо, и я с ужасом думал о том, как завтра появлюсь в школе — разве мне не удалось заставить волосы отрасти за одну ночь?.. А взять самый последний случай, когда Дадли ударил меня в террариуме, а я, сам того не подозревая, напустил на сводного брата бразильского удава — мне удалось улыбнулся, посмотрев на Зелена и заметить, что хитрая морда змеи просияла.

— Н–у–у что? Убедилс–с–ся? — он все так же шипел.

По той причине, что дома меня поджидали очередные издевательства, я проводил как можно больше времени вне дома, шатаясь неподалеку и думая о том, что не так уж много времени осталось до конца каникул, откуда мне светил крошечный лучик надежды. Я старался боле не говорить с Зелелом на тему магии, а разобраться во всем сам, так что все свое свободное время я проводил, обрабатывая эту новость. В сентябре я должен был пойти в среднюю школу и наконец–то расстаться с Дадли. Дадли перевели в частную школу, где когда–то учился дядя Вернон, — в «Вонингс». Кстати, туда же устроили и Пирса Полкисса. А меня отдали в самую обычную общеобразовательную школу, в «Хай Камероне». Дадли это показалось невероятно смешным.

Но как по мне, там будет даже лучше. Жизнь без Дадли кажется раем, особенно, когда будет возможность завести друзей помимо Зелена, который, к слову, теперь всегда со мной. Мы пришли к выводу, что легче нам быть вместе, чем порознь. В целом, теперь мой новый друг всегда спрятан под излишне широким рукавом моей кофты, обвивая мою руку и изредка ползая по ней.

— В этой школе старшекурсники в первый же день засовывают новичков головой в унитаз, — сразу же начал издеваться Дадли, как только узнал, в какую школу я иду. — Хочешь подняться наверх и попробовать?

— Нет, спасибо, — ответил я. — В многострадальный унитаз никогда не засовывали ничего страшнее твоей головы — его, бедняжку, может и стошнить.

Я убежал раньше, чем Дадли понял смысл сказанного. Чует моя пятая точка, что мне не поздоровится, однако я ненавижу, когда мне говорят что–то обидное.

Как–то в июле тетя Петунья повезла Дадли в Лондон, чтобы купить ему фирменную форму школы «Вонингс», а меня отвела к миссис Фигг. Как ни странно, теперь у миссис Фигг стало куда приятнее, чем раньше. Наверное потому, что я все же потратился ей на цветы. Она любовалась ими весь день, оставив меня в покое и совсем забыв про альбом с кошками. Так что она не показывала мне фотографии, и даже разрешила посмотреть телевизор, но зато угостила шоколадным кексом, который, судя по вкусу, пролежал у нее в шкафу по крайней мере десяток лет.

В тот вечер Дадли гордо маршировал по гостиной в новой школьной форме. Ученики «Вонингса» носили темно–бордовые фраки, оранжевые бриджи и плоские соломенные шляпы, которые называются канотье. Еще они носили узловатые палки, которыми колотили друг друга за спинами учителей. Считалось, что это хорошая подготовка к той взрослой жизни, которая начнется после школы.

Пожалуй, это должно было выглядеть на нем прекрасно, но ему бы похудеть килограмм на пятьдесят.

Хотя, что это я? Мистер и миссис Дурсль радостно хлопали и хвалили своего сынка, чей жир еле вместился в самую большую пару брюк, что только были в магазине.

Глядя на Дадли, гордо вышагивающего в своей новой форме, дядя Вернон ужасно растрогался и ворчливым голосом — ворчал он притворно, пряча свои эмоции, — заметил, что это самый прекрасный момент в его жизни. Что же касается тети Петуньи, то она не стала скрывать своих чувств и разрыдалась, а потом воскликнула, что никак не может поверить в то, что этот взрослый красавец — ее крошка–сыночек, ее миленькая лапочка. А я даже боялся открыть рот. Изо всех сил мне приходилось сдерживать смех, но тот так распирал меня, что, казалось, у меня вот–вот треснут ребра, и хохот вырвется наружу.

Иногда мне казалось, что живот Дадли качается вверх–вниз, периодически закрывая обзор своему хозяину.

Когда на следующее утро я зашел на кухню позавтракать, там стоял ужасный запах. Как оказалось, он исходил из огромного металлического бака, стоявшего в мойке. Я подошел поближе. Бак был наполнен серой водой, в которой плавало нечто похожее на грязные тряпки.

— Что это? — спросил я тетю Петунью.

Тетя поджала губы — она всегда так делала, когда я осмеливался задать ей вопрос.

— Твоя новая школьная форма.

Я снова заглянул в бак.

— Ну да, конечно, — мне с трудом удалось это произнести. — Я просто не догадался, что ее обязательно нужно намочить.

— Не строй из себя дурака, — отрезала тетя Петунья. — Я специально крашу старую форму Дадли в серый цвет. Когда я закончу, она будет выглядеть как новенькая.

Мне никак не удавалось в это поверить, но я решил, что лучше не спорить. Сел за стол, стараясь не думать о том, как буду выглядеть в свой первый день в «Хай Камеронсе» — наверное, так, словно вырядился в обрывки полусгнившей шкуры мамонта. Да уж, мечты о нормальной жизни тут же пропали.

В кухню вошли Дадли и дядя Вернон, и оба сразу сморщили носы — запах моей новой школьной формы им явно не понравился. Дядя Вернон, как обычно, погрузился в чтение газеты, а Дадли принялся стучать по столу форменной узловатой палкой, которую он теперь повсюду таскал с собой. Мы ровесники, но я хотя бы не веду себя так, как даун.

Из коридора донеслись знакомые звуки — почтальон просунул почту в специально сделанную в двери щель, и она упала на лежавший в коридоре коврик.

— Принеси почту, Дадли, — буркнул дядя Вернон из–за газеты.

— Пошли за ней Гарри.

— Гарри, принеси почту.

— Пошлите за ней Дадли, — ответил я. Почему я должен теперь везде их слушаться?

— Ткни его своей палкой, Дадли, — посоветовал дядя Вернон.

Я увернулся от палки и пошел в коридор. На коврике лежали открытка от сестры дяди Вернона по имени Мардж, отдыхавшей на острове Уайт, коричневый конверт, в котором, судя по всему, лежал счет, и письмо для меня.

Я медленно поднял его и начал внимательно рассматривать, чувствуя, как у меня внутри все напряглось и задрожало, как натянутая тетива лука. Никто ни разу никогда в жизни не писал мне писем. Да и кто мог написать? У меня не было друзей, у меня не было других родственников, я даже не был записан в библиотеку, из которой могло бы прийти по почте грубое послание с требованием немедленно вернуть книги. Однако сейчас я держал в руках письмо, и на нем стояло не только мое имя, но и адрес. Так что сомнений, что письмо адресовано именно мне, не было.

«Мистеру Г. Поттеру, графство Суррей, город Литтл Уингинг, улица Тисовая, дом четыре, чулан под лестницей» — вот что было написано на конверте.

Конверт, тяжелый и толстый, был сделан из желтоватого пергамента, а адрес был написан изумрудно–зелеными чернилами. Марка на конверте отсутствовала.