Игры в заботу - Dark Jack

— Я, признаюсь, шокирован…

— Клянусь Горгоной, ты мне напомнил кое о чем, — произнес Хагрид, хлопнув себя по лбу так сильно, что этим ударом вполне мог бы сбить с ног лошадь. А затем запустил руку в карман куртки и вытащил оттуда сову — настоящую, живую и немного взъерошенную — а также длинное перо и свиток пергамента. Хагрид начал писать, высунув язык, а я внимательно читал написанное:

Дорогой мистер Дамблдор!

Я забрал Гарри. Завтра еду с ним, чтобы купить все необходимое. Погода ужасная. Надеюсь, с Вами все в порядке.

Хагрид!

Хагрид скатал свиток, сунул его сове в клюв, подошел к двери и вышвырнул птицу туда, где бушевал ураган. Затем вернулся и сел обратно на софу. При этом вид у него был такой, словно сделал он что–то совершенно обычное, например поговорил по телефону.

— Так на чем мы с тобой остановились? — спросил Хагрид.

В этот момент из тени вышел дядя Вернон. Лицо его все еще было пепельно–серым от страха, но на нем отчетливо читалась злость.

— Он никуда не поедет, — сказал дядя Вернон. Хагрид хмыкнул.

— Знаешь, хотел бы я посмотреть, как такой храбрый магл, как ты, его остановит…

— Когда мы взяли его в свой дом, мы поклялись, что положим конец всей этой ерунде, — упрямо продолжил дядя Вернон. — Что мы вытравим и выбьем из него всю эту чушь! Тоже мне волшебник!

— Вы ведь всегда знали это! — горькая усмешка заиграла на моем лице — Вы знали, что я волшебник…

— Знали ли мы?! — внезапно взвизгнула тетя Петунья. — Знали ли мы? Да, конечно, знали! Как мы могли не знать, когда мы знали, кем была моя чертова сестрица! О, она в свое время тоже получила такое письмо и исчезла, уехала в эту школу и каждое лето на каникулы приезжала домой, и ее карманы были полны лягушачьей икры, а сама она все время превращала чайные чашки в крыс. Я была единственной, кто знал ей цену — она была чудовищем, настоящим чудовищем! Но не для наших родителей, они–то с ней сюсюкались — Лили то, Лили это! Они гордились, что в их семье есть своя ведьма!

Она замолчала, чтобы перевести дыхание, и после глубокого вдоха разразилась не менее длинной и гневной тирадой. Казалось, что эти слова копились в ней много лет, и все эти годы она хотела их выкрикнуть, но сдерживалась, и только теперь позволила себе выплеснуть их наружу.

— А потом в школе она встретила этого Поттера, и они уехали вместе и поженились, и у них родился ты. И конечно же я знала, что ты будешь такой же, такой же странный, такой же… ненормальный! А потом она, видите ли, взорвалась, а тебя подсунули нам!

Я побледнел. Всю жизнь мне впаривали то, что мои родители были пьяницами. Что они разбились на машине, а перед этим влезали в долги кучу раз. Дядя Вернон говорил, что мой отец был азартным игроком. Говорил, что он бил мать, а потом вместе с ней пропивал деньги.

Тетя Петунья говорила, что мама работала в чертовом борделе, отдаваясь направо и налево разным мужикам, а теперь… А теперь я узнал, что они были героями? Героями?

— Взорвалась? — спросил я. — Вы же говорили, что мои родители погибли в автокатастрофе!

— АВТОКАТАСТРОФА?! — прогремел Хагрид и так яростно вскочил с софы, что Дурсли попятились обратно в угол. — Да как могла автокатастрофа погубить Лили и Джеймса Поттеров? Ну и ну, вот дела–то! Вот это да! Да быть такого не может, чтоб Гарри Поттер ничего про семью не знал! Да у нас его историю любой ребенок с пеленок знает! И родителей твоих тоже!

— Но почему? — В голосе моем появилась настойчивость. — И что с ними случилось, с мамой и папой?

Ярость сошла с лица Хагрида. На смену ей вдруг пришла озабоченность.

— Я расскажу тебе, Гарри. Но лучше бы тебе присесть.

Я сел обратно на софу вместе с Хагридом, который смотрел на меня с беспокойством. Тишину нарушал только треск дров в камине и тихое бурчание Зелела.

— Понаех–х–хали тут, волш–ш–шебники…

Часть 9

— Ну вот, Гарри. — начал свой рассказ Хагрид. — Наверное, начну я… с человека одного…

— Волан–де–Морт… — шипит Зелел, вновь вылазя из–под моей куртки. Я посмотрел на змею слегка напуганно.

— Что…Что тебе эта змея сказала? — заметил Хагрид.

— Волан–де… — хотел было сказать я, но великан резко встал, закрыв мне рот ладонью.

— Ш–ш–ш-ш, мы не произносим его имени!

Он снова сел и уставился на огонь. Пожалуй, раз нельзя произносить чье–то имя, то это должен быть великий человек. И ужасный тоже.

— А кто он такой? — спросил я. — Почему нельзя?

— Ну… Я вообще–то не люблю его имя произносить. Никто из наших не любит.

— Но почему? — вновь нашелся я. За пару дней я стал наглее.

— Клянусь драконом, Гарри, люди все еще боятся, вот почему. А, чтоб меня, нелегко все это… Короче, был там один волшебник, который… который стал плохим. Таким плохим, каким только можно стать. Даже хуже. Даже еще хуже, чем просто хуже. Звали его… Ну ты знаешь уже как звали его.

Хагрид задохнулся от волнения и замолк.

— И не проси меня, ни за что не скажу. У нас никто не скажет, разве что Дамболдор. В общем, этот волшебник лет так… э-э… двадцать назад начал себе приспешников искать.

И нашел ведь. Одни пошли за ним, потому что испугались, другие подумали, что он властью с ними поделится. А власть у него была ого–го, и чем дальше, тем больше ее становилось. Темные были дни, да. Никому нельзя было верить. Жуткие вещи творились. Побеждал он, понимаешь. Нет, с ним, конечно, боролись, а он противников убивал. Ужасной смертью они умирали. Даже мест безопасных почти не осталось… разве что Хогвартс, да! Я так думаю, что Дамблдор был единственный, кого Ты — Знаешь-Кто боялся. Потому и на школу напасть не решился… э-э… тогда, по крайней мере. А твои мама и папа — они были лучшими волшебниками, которых я в своей жизни знал. Лучшими учениками школы были, первыми в выпуске. Не пойму, правда, чего Ты — Знаешь-Кто их раньше не попытался на свою сторону перетянуть… Знал, наверное, что они близки с Дамблдором, потому на Темную сторону не пойдут. А потом подумал: может, что их убедит… А может, хотел их… э-э… с дороги убрать, чтоб не мешали. В общем, никто не знает. Знают только, что десять лет назад, в Хэллоуин, он появился в том городке, где вы жили. Тебе всего год был, а он пришел в ваш дом и… и…

Великан замолк, оставляя меня наедине с раздумиями на пару секунд, а позже, чуть было не хныча, продолжил:

— Ты меня извини… плохой я рассказчик, Гарри, — виновато произнес Хагрид. — Но так грустно это… я ж твоих маму с папой знал, такие люди хорошие, лучше не найти, а тут… В общем, Ты — Знаешь-Кто их убил. А потом — вот этого вообще никто понять не может — он и тебя попытался убить. Хотел, чтобы следов не осталось, а может, ему просто нравилось людей убивать. Вот и тебя хотел, а не вышло, да! Ты не спрашивал никогда, откуда у тебя этот шрам на лбу? Это не порез никакой. Такое бывает, когда злой и очень сильный волшебник на тебя проклятие насылает. Так вот, родителей твоих он убил, даже дом разрушил, а тебя убить не смог. Поэтому ты и знаменит, Гарри. Он если кого хотел убить, так тот уже не жилец был, да! А с тобой вот не получилось. Он таких сильных волшебников убил — МакКиннонов, Боунзов, Прюиттов, а ты ребенком был, а выжил.

Итак, я только что узнал о своей семье. После стольких лет, что я пытался ее сделать самостоятельно, я наконец–то узнал о настоящей. И нет, это были не шлюха–мать и пьяница–отец. Это были… великие люди.

— Я тебя вот этими руками из развалин вынес, Дамблдор меня туда послал. А потом я привез тебя этим…

— Вы прекрасный человек, Хагрид. Спасибо, — я жуткий льстец, признаюсь.

— Вздор и ерунда! — донесся из угла голос дяди Вернона.

— Вздор и ерунда, значит? — я зло скрипнул зубами, вспоминая не самые цензурные выражения, но, видимо, Хагрид решил продолжить за меня.

— Вздор и ерунда было отдавать Гарри вам! Так что закрой варежку, Дурсль!

— Он все равно никуда не поедет! — кричал дядя Вернон, тыча в меня пальцем.

Да, тогда я вспылил. Признаю, что в той ситуации мне нельзя было злиться, но моя приемная семейка уже порядком извела меня за весь день. И нет, я не использовал магию, о которой было бы легко подумать в данной ситуации. Нет.

Мне стало противно смотреть на дядю Вернона, хотя я и видел его всю свою жизнь вплоть до этого дня. Жирное лицо, что вспотело из–за нервов. Усы, трясущиеся над мокрой губой. Редкие волосы, похожие сейчас на дешевую мочалку и злые глаза–бусинки. Хотелось его препарировать, истязать, пытать, а потом расставить органы по баночкам, наслаждаясь прекрасным зрелищем.

Стало так плохо от одного взгляда на тетю Петунью. Эта длинная шея, которая была вовсе не лебединой. Она походила на жирафью. Громадные глаза смотрели на меня с ненавистью. Да, они так делали всю жизнь, но именно сейчас хотелось убить за это.