Паутина - Виталий Михайлов

– Что, и впрямь обещал?

Дети кивают.

– Тогда вы действительно кричали не зря, – теперь улыбка напоминает оскал. – А знаете почему? Во второй половине представления по арене ходят огромные полосатые кошки. Их называют тиграми. У них жёлтые глаза, сильное тело и огромные острые зубы.

– Ой, – говорит кто-то из детей.

– Их зубы настолько острые, – продолжает Канос, делая шаг вперёд, – что, если они набросятся на вас, то смогут перекусить в одно мгновение. Смотрите, вот так.

Он резко наклоняется вперёд и громко щёлкает зубами. От этого звука дети вздрагивают, а кто-то даже начинает плакать. Канос довольно потирает руки.

– Ну что, теперь вам весело? – спрашивает он.

Сорок Седьмой открывает было рот, чтобы ответить, но в этот момент в комнате появляется Лейен.

– Что здесь происходит? – он внимательно смотрит на Каноса, потом обводит взглядом детей.

– Да вот, рассказывал ринам о цирке, – говорит служитель.

Сейчас его лицо – само добродушие.

– В этом нет необходимости – они всё увидят сами. Вы можете быть свободны.

Канос кивает и быстро скрывается за дверью.

Воцаряется тишина. Лейен смотрит на детей, они на него. С минуту никто не произносит ни слова.

– Что ж, – прерывает молчание наставник. – Все готовы? Тогда пройдемте в зал.

7

Ночь медленно опускается на Дом, неукротимо завлекая его в свои объятья. Темнота вынуждает служителей всех блоков зажигать в коридорах факелы, а в комнатах – свечи, но снаружи дом всё равно кажется холодным и пустым склепом. Хотя это только наше ощущение, какая-то часть обитателей здания всегда бодрствует, отчего дом вечно наполнен светом и голосами.

В блоке 2Б сейчас тихо. Рины всё ещё смотрят свои сны, что-то бормоча под нос, а наставник Лейен, сохраняя присущее ему невозмутимое выражение лица, стоит у стены и прислушивается к их голосам. Служитель Тио сидит в комнате современности, наблюдая за появляющимися перед его глазами обрывками нашей жизни – этакий голографический интернет. Служитель Канос на своей кровати листает журнал с красочными фотографиями новейших моделей автомобилей. При этом он облизывает губы, а в его глазах горит вожделение.

Мы же на время оставляем блок и поднимаемся наверх, в центральную башню.

8

Настоятельница сидит за столом, подпирая голову руками, и с грустью смотрит на лежащую перед ней фотографию. На ней запечатлена молодая женщина с младенцем на руках. Ребёнок мирно спит, и на его нежных алых губках застыла трогательная улыбка. Глаза женщины излучают бесконечную любовь к этому милому, беззащитному созданию, сладко спящему в её объятьях. Кажется, вся фотография наполнена теплом и добротой, на какую только возможно материнское сердце.

На настоятельницу фотография произвела неизгладимое впечатление. 400 лет назад, когда она была ещё 14-летней девочкой, живущей в маленькой французской деревеньке, пылкая юношеская любовь чуть было не привела её к браку с семнадцатилетним красавцем Жаном, также отвечавшим ей взаимностью. Однако тяга юноши к военной службе оказалась сильнее влюблённости, и Жан записывается в действующую армию. Анна провожает его, не говоря ни слова, не в силах оторвать взгляда от глаз любимого, надеясь на его скорое возвращение, после которого она сможет родить ребенка, и он обязательно будет похож на своего отца.

Жан погиб через две недели – ядром ему оторвало голову. Вместе со смертью любимого рухнули все надежды и планы Анны. После уничтожения их деревни, потеряв всех своих близких и кров, чудом избежав гибели, она находит приют в церкви, а после в монастыре.

Служению богу, забравшему у неё всех, кто был ей дорог, она посвящает следующий период своей жизни, и в возрасте двадцати восьми лет умирает от холеры. Но попадает не в рай, а духовную семинарию. После пятидесятилетнего обучения она получает должность настоятельницы Дома, и тем самым переходит на высшую служебную ступень. Под её надзором оказываются четыре тысячи человеческих душ, которые по иронии судьбы, а точнее по высшей воле, всегда выглядят как дети – символы непорочности и чистоты. Дети, которых у неё никогда не было. Три сотни лет она взирала на них с должным уважением, но без трепета сердца, однако с недавнего времени всё изменилось. Пришел он, и всё полетело кувырком.

– Не стоило мне об этом думать, – говорит она вслух и поднимается из-за стола.

Но Анна спохватилась поздно. Сквозь щели в ставнях в комнату врывается ветер (большинство свечей гаснет), а вместе с ним и огромная чёрная тень. Она нависает над одним из кресел, медленно меняет форму и превращается в худого седоволосого мужчину в чёрном костюме и алом галстуке.

– Даже не знаю, как тебя приветствовать, Анна, – говорит он, обнажая ослепительно белые зубы. – Сказать «добрый вечер» – язык не повернётся, «здравствуйте» – тем более, так что я в затруднении.

– Боже, спаси и сохрани, – шепчет Анна, крестясь.

– Фу! Только без этого, – морщится мужчина, всем своим видом изображая брезгливость. – Я освобождаю тебя от никому не нужных сейчас молитв.

– Спасибо.

– Или ты непосредственна как ребёнок, или считаешь меня дураком. Ведь этим словом ты опять просишь его о спасении. Он не поможет тебе, так что садись, и побеседуем.

Настоятельница чувствует себя как кролик под холодным немигающим взглядом удава. Страх сковывает её тело, и она понимает, что не может пошевелиться. Ей кажется, что вот-вот изо рта мужчины высунется жало, и он прыгнет на неё, чтобы сжать в объятиях своего длинного сухого тела. Потом оцепенение проходит, и она безвольно падает в кресло.

– Так-то лучше, – пламя в глазах мужчины гаснет, и они снова превращаются в маленькие черные угольки. – Ты подумала над моим предложением?

– Я даже не хочу думать об этом, – слабым голосом отвечает Анна. – Ты не сможешь заставить меня.

– Я могу всё. Вот смотри.

Мужчина вытягивает вперёд руки, и Анна видит на одном из его длинных тонких пальцев с острыми белыми ногтями деревянное колечко в виде змейки. Внезапно змея оживает, поворачивает маленькую голову и, глядя в глаза настоятельнице, начинает медленно раскачивать своё тело. Из открытой пасти брызжут капельки яда, оставляя на руке мужчины крошечные дымящиеся точки. Воздух наполняется зловонием.

– Она может залезть тебе в глаза и ползти в голове пока не достигнет мозга.

– У меня нет мозга, – шепчет Анна и встряхивает головой, словно освобождаясь от наваждения.

– Нет, – мужчина убирает руку, и змея на его пальце опять становится деревянной. – Но боль, которую ты при этом испытаешь, может быть вполне реальной.

Анна молчит, не зная, что ответить, ни на секунду не прекращая про себя повторять молитву.

– Однако я пришел сюда совсем не для того, чтобы тебе угрожать, – продолжает он. – Я просто хочу договориться, и каждый получит то, что ему нужно.

Видя, что настоятельница по-прежнему молчит, мужчина задумчиво хмурится, и, очевидно приняв какое-то решение, говорит:

– Прошлый раз я оставил тебе маленький подарок. Не сомневаюсь, что он тебя заинтересовал. Правда, чудное фото?

– Да, – отвечает Анна, бросая встревоженный взгляд на стол.

– Тебе понравилось?

– Да.

– Хоть что-то дрогнуло в твоём сердце?

– Да.

– И ты хочешь такого малыша?

– Да.

– Я могу в этом тебе помочь

– Нет.

Мужчина с досадой хлопает ладонью по своему колену.

– Какая же ты все-таки упрямая, Анна, – устало говорит он. – Ты сама не понимаешь, от чего отказываешься. Ну-ка. Взгляни.

Мужчина вскидывает руку, и в воздухе повисает изображение огромного магазина с товарами для детей. Распашонки, бутылочки, коляски, кроватки, игрушки всех цветов и размеров, крошечные детские ботиночки – всё это мелькает перед застывшим взглядом настоятельницы.

– Всё это может быть твоим, – шепчет ей на ухо мужчина.

Потом изображение проходит, и его сменяет огромная череда фотографий. Мама купает малыша в ванной, а он смеется, глядя на застывший перед ним большой мыльный пузырь. Ребёнок, сидящий на качелях. Девочка с огромными красными бантами и куклой в руках. И ещё, и ещё… пока изображение не гаснет, на несколько секунд оставляя в глазах яркие, размытые пятна.

Настоятельница опускает голову и закрывает лицо руками.

– Я не могу нарушить свой долг, – под ладонями её голос звучит очень глухо.

Но мужчина расслышал.

– Хорошо, я дам тебе ещё время подумать. Но не советую испытывать моё терпение слишком долго. Я могу рассердиться – уж очень я не люблю ждать. И тогда я могу запустить свою змею не только в глаз, но и еще куда-нибудь. А заодно и узнаю, носишь ли ты трусики.

Мужчина хохочет, и тело его, вновь обернувшись тенью, вылетает из комнаты, так же как и явилось.