Смысл существования человека - Эдвард Уилсон

Не забывайте, что единицей естественного отбора является не отдельный организм или группа, как ошибочно пишут некоторые популяризаторы науки. Такая единица – ген (точнее, аллели, то есть множество форм одного и того же гена). Естественный отбор нацелен на признаки, кодируемые генами. Признак может быть индивидуальным, а может выработаться в ходе конкуренции между особями внутри группы или за ее пределами. Или признак может отвечать за социальные взаимодействия с другими членами группы (например, за коммуникацию или совместный труд) и сохраняться в ходе конкуренции между группами. Если члены группы не умеют действовать слаженно и эффективно общаться, то она проиграет в конкуренции с другими группами, которые организованы лучше. Из поколения в поколение гены неудачников угасают. В животном мире наиболее яркие последствия группового отбора можно наблюдать в кастовых системах у муравьев, термитов и других общественных насекомых, но они проявляются и в мире людей. Идея группового отбора, действующего одновременно с индивидуальным отбором, не нова. Еще Чарльз Дарвин справедливо полагал, что такой отбор играет важную роль, прослеживая его сначала среди насекомых, а потом и у людей. Об этом ученый писал в своих книгах «Происхождение видов» и «Происхождение человека и половой отбор».

После долгих лет исследований я убежден, что многоуровневый отбор в условиях межгрупповой конкуренции стал главной силой, сформировавшей развитое социальное поведение – в том числе у человека. Кажется очевидным: эволюционные плоды группового отбора так глубоко укоренены в нас, так неотделимы от портрета современного человека, что мы склонны считать их чем-то «исконно природным» – как, например, воздух или вода. На самом же деле это уникальные черты нашего вида. Среди таких черт можно назвать сильный, порой непреодолимый интерес людей к другим людям. Он возникает с первых дней жизни, когда младенец впервые познает запахи и голоса окружающих его взрослых. Психологи-исследователи определили, что все нормальные люди превосходно угадывают намерения других, практикуя это умение, когда приходится оценивать, привлекать на свою сторону, контактировать, сотрудничать, сплетничать, контролировать. Каждый из нас, прокладывая новые пути в сети социальных связей, практически всегда опирается на опыт предыдущих взаимодействий и при этом просчитывает последствия будущих сценариев. Подобный социальный интеллект есть у многих общественных животных и достигает высшего уровня у шимпанзе и бонобо – наших ближайших родственников.

Вторая характерная наследственная черта человеческого поведения – мощное инстинктивное стремление принадлежать к какой-либо группе. Эта особенность роднит нас с большинством общественных животных. Насильственно держать человека в одиночестве означает постоянно причинять ему страдания, в результате которых он рано или поздно сойдет с ума. Принадлежность группе – племени – это огромная часть его индивидуальности. Когда психологи работали с группами волонтеров, случайным образом формируя из них команды, и предлагали им соревноваться в простых играх, члены любой команды вскоре начинали воспринимать соперников как менее способных и заслуживающих доверия, даже если знали, что оказались вместе в силу случайных обстоятельств.

При прочих равных условиях (а условия, к счастью, редко бывают одинаковыми) мы тянемся к тем людям, которые выглядят, как мы, говорят на том же языке, что и мы, разделяют наши убеждения. Максимальные проявления этой явно врожденной предрасположенности ужасающе легко приводят к расизму и религиозной нетерпимости. С поразительной легкостью хорошие люди творят зло. Знаю об этом не понаслышке – мое детство пришлось на 30–40-е годы минувшего века, я провел его на Глубоком Юге[4].

Можно предположить, что человеческая природа так своеобразна и сформировалась так недавно в истории жизни на Земле, что здесь точно не обошлось без вмешательства Создателя. Но, как я уже подчеркивал, если взглянуть на это критически, человеческие достижения вовсе не уникальны. На момент написания этой книги биологам известно уже двадцать эволюционных линий в современной фауне, достигших развитых форм социального поведения, что не в последнюю очередь обусловлено альтруистическим разделением труда. Большинство таких линий встречается у насекомых. Несколько линий независимо развились у морских ракообразных, и всего три – у млекопитающих. Что касается млекопитающих – речь идет о двух видах африканских голых землекопов и о нас. Все мы достигли этого уровня, пройдя через одни и те же узкие эволюционные ворота: отдельные особи, либо самец с самкой, либо небольшие группы строили гнездо, откуда отправлялись за кормом, благодаря которому могли растить потомство до достижения зрелости.

Еще примерно три миллиона лет назад предки человека разумного были в основном вегетарианцами, бродили стадами с места на место, собирая фрукты, клубни и прочую растительную пищу. Их мозг был лишь немного крупнее, чем у современных шимпанзе. Но спустя менее полмиллиона лет на Земле уже жили люди прямоходящие – Homo Erectus. Они устраивали защищенные стоянки, умели поддерживать огонь. Такую стоянку можно сравнить с гнездом. Оттуда выходили группы охотников, возвращавшиеся домой с пищей, в частности, с большим количеством мяса. Их мозг значительно увеличился, заняв промежуточное положение между мозгом шимпанзе и современного человека. Эта тенденция началась, вероятно, на один-два миллиона лет раньше, когда наш более древний предок Homo habilis стал все активнее обогащать свой рацион мясом. По мере сплочения групп, совместного строительства жилищ и охоты у древних людей развивался социальный интеллект – и одновременно мозг, в частности, те области префронтальной коры, которые отвечают за память и логические рассуждения.

Вероятно, именно на этом этапе, в эпоху человека умелого, возник конфликт между двумя видами отбора: индивидуальным, связанным с конкуренцией внутри групп, и групповым, происходящим в противоборстве между группами. Вторая разновидность отбора способствовала развитию альтруизма и взаимопомощи среди всех членов группы. В такой группе зарождались примитивная мораль и чувства совести и чести. Конфликт между двумя этими силами можно лаконично выразить так: внутри группы эгоисты берут верх над альтруистами, но группы альтруистов оказываются сильнее, чем группы эгоистов. Далее я рискую скатиться в чрезмерное упрощение, но все же переформулирую эту мысль еще раз: индивидуальный отбор стимулировал грехи, а групповой – добродетели.

Вот почему человек стал заложником вечного конфликта, обусловленного нашей праисторией, а именно – многоуровневым отбором. Мы находимся во взвешенном состоянии, постоянно колеблясь между двумя противоположными силами, которые нас и сформировали. Вряд ли мы сможем целиком уступить одной из этих сил, даже если бы это идеальным образом решило все наши социальные и политические неурядицы. Если бы мы полностью отдались инстинктивным стремлениям, проистекающим из индивидуального отбора, общество распалось бы. В то же время, покорившись давлению группового отбора, мы превратились бы в безгрешных биороботов – можно сказать, в гигантских муравьев.

Этот вечный конфликт – не испытание, ниспосланное Богом человеку. Не происки Сатаны. Просто так сложилось. Возможно, конфликт – единственный во Вселенной возможный путь развития интеллекта и социальной организации человеческого уровня. Когда-нибудь мы научимся уживаться с нашими врожденными противоречиями и, вероятно, даже не без удовольствия будем рассматривать их как основной источник нашей креативности.

II. Единство знаний

Хотя две основные ветви знания – гуманитарная и естественная – совершенно по-разному подходят к описанию человека, обе они возникли из одного и того же источника творческой мысли.

4. Новое Просвещение

Выше мы рассмотрели биологические истоки человеческой природы и пришли к выводу, что огромную роль в развитии человеческой креативности сыграл неизбежный и необходимый конфликт между индивидуальным и групповым естественным отбором. Объяснение этого явления предполагает единство, которое открывает перед нами следующий этап нашего путешествия. Итак, будем исходить из того, что у точных и гуманитарных наук общий базис. В частности, естественные причинно-следственные связи имеют определяющее значение для всех наук. Вероятно, вы узнаете такую парадигму – ведь западная культура ее уже проходила. Эпоха, в которую доминировали такие взгляды, именовалась Просвещением.

В XVII–XVIII веках идея Просвещения господствовала в интеллектуальных кругах Запада. В те времена эта идеология была локомотивом цивилизации; многие даже усматривали в ней судьбу человеческого рода. Казалось, ученые вот-вот смогут объяснить тайны Вселенной и человеческой природы, опираясь на законы естественных наук (тогда естественные науки обозначались собирательным термином «натурфилософия»). Деятели Просвещения верили, что великие ветви познания удастся соединить непрерывной сетью причинно-следственных связей. После этого, полагали интеллектуалы, все знания будут строиться лишь на основе фактов и логики, из науки удастся изгнать всякие суеверия. В результате должно было сформироваться такое общество, которое величайший из предвестников Просвещения Фрэнсис Бэкон назвал в 1620 году «Царство человека».