Стихотворения. Четыре десятилетия - Александр Кушнер

Снежинок рой

Кружит, сверкая,

Одна – пчелой,

Шмелём – другая.

Сейчас скажу

Всю правду сразу,

Снежок держу

Так близко к глазу.

Метёт метель.

О чём хлопочешь?

Бери свирель,

Играй что хочешь!

Кружись, взлетай,

Снежку подобно.

Адель, играй!

На чём угодно!

* * *

Вот я в ночной тени стою

Один в пустом саду.

То скрипнет тихо дверь в раю,

То хлопнет дверь в аду.

А слева музыка звучит

И голос в лад поёт.

А справа кто-то всё кричит

И эту жизнь клянёт.

* * *

Когда ты в Павловском дворце

Искала в зеркале барочном,

Роскошном, царственном, порочном

Себя – как в тусклом озерце

Иль где-нибудь в пруду полночном, –

Рябь набегала, и в конце

Той залы нам с лицом отёчным

Являлась фурия в чепце.

Потом зеркальная вода

Светлела. В ней не без труда

Всплывала ты, с песком проточным

И пузырьками пополам.

Но долго жизнь казалась нам

Туманным делом и непрочным!

* * *

И если в ад я попаду,

Есть наказание в аду

И для меня: не лёд, не пламя!

Мгновенья те, когда я мог

Рискнуть, но стыл и тёр висок,

Опять пройдут перед глазами.

Всё счастье, сколько упустил,

В саду, в лесу и у перил,

В пути, в гостях и тёмном море…

Есть казнь в аду таким, как я:

То рай прошедшего житья,

Тоска о смертном недоборе.

* * *

Скатерть, радость, благодать!

За обедом с проволочкой

Под столом люблю сгибать

Край её с машинной строчкой.

Боже мой! Ещё живу!

Всё могу ещё потрогать

И каёмку, и канву,

И на стол поставить локоть!

Угол скатерти в горсти.

Даже если это слабость,

О бессмыслица, блести!

Не кончайся, скатерть, радость!

СЕМИДЕСЯТЫЕ

«Письмо»

«Прямая речь»

«Голос»

* * *

Эти вечные счёты, расчёты, долги

И подсчёты, подсчёты.

Испещрённые цифрами черновики.

Наши гении, мученики, должники.

Рифмы, рядом – расходы.

То ли в карты играл? То ли в долг занимал?

Было пасмурно, осень.

Век железный – зато и презренный металл.

Или рощу сажал и считал, и считал,

Сколько высадил елей и сосен?

Эта жизнь так нелепо и быстро течёт!

Покажи, от чего начинать нам отсчёт,

Чтоб не сделать ошибки?

Стих от прозы не бегает, наоборот!

Свет осенний и зыбкий.

Под высокими окнами, бурей гоним,

Мчится клён, и высоко взлетают над ним

Медных листьев тройчатки.

К этим сотням и тысячам круглым твоим

Приплюсуем десятки.

Снова дикая кошка бежит по пятам,

Приближается время платить по счетам,

Всё страшней её взгляды:

Забегает вперёд, прижимает к кустам –

И не будет пощады.

Всё равно эта жизнь и в конце хороша,

И в долгах, и в слезах, потому что свежа!

И послушная рифма,

Выбегая на зов, и легка, как душа,

И точна, точна цифра!

СОН

Я ли свой не знаю город?

Дождь пошёл. Я поднял ворот.

Сел в трамвай полупустой.

От дороги Турухтанной

По Кронштадской… вид туманный…

Стачек, Трефолева… стой!

Как по плоскости наклонной,

Мимо тёмной Оборонной.

Всё смешалось… не понять…

Вдруг трамвай свернул куда-то,

Мост, канал, большого сада

Темень, мост, канал опять.

Ничего не понимаю!

Слева тучу обгоняю,

Справа в тень её вхожу,

Вижу пасмурную воду,

Зелень, тёмную с исподу,

Возвращаюсь и кружу.

Чья ловушка и причуда?

Мне не выбраться отсюда!

Где Фонтанка? Где Нева?

Если это чья-то шутка,

Почему мне стало жутко

И слабеет голова?

Этот сад меня пугает,

Это мост не так мелькает,

И вода не так бежит,

И трамвайный бег бесстрастный

Приобрёл уклон опасный

И рука моя дрожит.

Вид у нас какой-то сирый.

Где другие пассажиры?

Было ж несколько старух!

Никого в трамвае нету.

Мы похожи на комету,

И вожатый слеп и глух.

Вровень с нами мчатся рядом

Все, кому мы были рады

В прежней жизни дорогой.

Блещёт слёзы их живые,

Словно капли дождевые.

Плачут, машут нам рукой.

Им не видно за дождями,

Сколько встало между нами

Улиц, улочек и рек.

Так привозят в парк трамвайный

Не заснувшего случайно,

А уснувшего навек.

* * *

 Кто-то плачет всю ночь.

Кто-то плачет у нас за стеною.

 Я и рад бы помочь –

Не пошлёт тот, кто плачет, за мною.

 Вот затих. Вот опять.

– Спи, – ты мне говоришь, – показалось.

 Надо спать, надо спать.

Если б сердце во тьме не сжималось!

 Разве плачут в наш век?

Где ты слышал, чтоб кто-нибудь плакал?

 Суше не было век.

Под бесслёзным мы выросли флагом.

 Только дети – и те,

Услыхав: Как не стыдно? – смолкают.

 Так лежим в темноте.

Лишь часы на столе подтекают.

 Кто-то плачет вблизи.

– Спи, – ты мне говоришь, – я не слышу.

 У кого ни спроси –

Это дождь задевает за крышу.

 Вот затих. Вот опять.

Словно глубже беду свою прячет.

 А начну засыпать –

– Подожди, – говоришь, – кто-то плачет!

* * *

Конверт какой-то странный, странный,

Как будто даже самодельный,

И штемпель смазанный, туманный,

С пометкой давности недельной,

И марка странная, пустая,

Размытый образ захолустья:

Ни президента Уругвая,

Ни Темзы – так, какой-то кустик.

И буква к букве так теснятся,

Что почерк явно засекречен.

Внизу, как можно догадаться,

Обратный адрес не помечен.

Тихонько рву конверт по краю

И на листе бумаги плотном

С трудом по-русски разбираю

Слова в смятенье безотчётном.

«Мы здесь собрались кругом тесным

Тебя заверить в знак вниманья

В размытом нашем, повсеместном,

Ослабленном существованье.

Когда ночами (бред какой-то!)

Воюет ветер с тёмным садом,

О всех не скажем, но с тобой-то

Молчи, не вздрагивай, мы рядом.

Не спи же, вглядывайся зорче,

Нас различай поодиночке».

И дальше почерк неразборчив,

Я пропускаю две-три строчки.

«Прощай! Чернила наши блёклы,

А почта наша ненадёжна,

И в саду листва намокла,

Что шага сделать невозможно».

ЛАВР

 А. Битову

Не помнит лавр вечнозелёный,

Что Дафной был и бог влюблённый

Его преследовал тогда;

К его листве остроконечной

Подносит руку первый встречный

И мнёт, не ведая стыда.

Не помнит лавр вечнозелёный,

И ты не помнишь, утомлённый

Путём в Батум из Кобулет,

Что кустик этот глянцевитый,

Цветами жёлтыми увитый,

Ещё Овидием воспет.

Выходит дождик из тумана,

Несёт дымком из ресторана,

И Гоги в белом пиджаке

Не помнит, сдал с десятки сдачу

Иль нет… а лавр в окне маячит…

А сдача – вот она, в руке.

Какая долгая разлука!

И блекнет память, и подруга

Забыла друга своего,

И ветвь безжизненно упала,

И море плещется устало,

Никто не помнит ничего.

* * *

Я к ночным облакам за окном присмотрюсь.

Отодвинув суровую штору.

Был я счастлив – и смерти боялся. Боюсь

И сейчас, но не так, как в ту пору.

Умереть – это значит шуметь на ветру

Вместе с клёном, глядящим понуро.

Умереть – это значит попасть ко двору

То ли Ричарда, то ли Артура.

Умереть – расколоть самый твёрдый орех,

Все причины узнать и мотивы.

Умереть – это стать современником всех,

Кроме тех, кто пока ещё живы.

* * *

Расположение вещей

На плоскости стола,

И преломление лучей,

И синий лёд стекла.

Сюда – цветы, тюльпан и мак,

Бокал с вином – туда.

Скажи, ты счастлив? – Нет. – А так? –

Почти. – А так? – О да!

* * *

Какое счастье, благодать

Ложиться, укрываться,

С тобою рядом засыпать,

С тобою укрываться!

Пока мы спали, ты и я,

В саду листва шумела

И неба тёмные края

Сверкали то и дело.

Пока мы спали, у стола

Чудак с дремотой спорил,

Но спал я, спал, и ты спала,

И сон всех ямбов стоил.

Мы спали, спали, наравне

С любовью и бессмертьем

Давалось даром то во сне,

Что днём – сплошным усердьем.

Мы спали, спали, вопреки,

Наперекор, вникали

В узоры сна и завитки,

В детали, просто спали.

Всю ночь. Прильнув к щеке щекой.

С доверчивостью птичьей.