Что другие думают во мне - Йоав Блум
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Я смогу пригнать вам вертолет только через восемь часов, давайте обсудим другие варианты…»
Мысль о том, сколько полицейских снаружи и сколько оружия внутри, – плохо; накатывающее отчаянье и воспоминания о предыдущем тюремном сроке – лучше; проблеск мысли о заранее прорытом подземном ходе под банком – ого, интересно.
Иногда, когда я уже выполнил свою задачу и полицейские, которые вот-вот ворвутся на объект, уже точно знают, что собираются делать те, кто внутри, где они стоят, что их беспокоит, что, по их предположению, происходит снаружи, сколько у них оружия, боеприпасов и воды, – так вот, иногда мне приходится задержаться и столкнуться с людьми. «Это тот самый, который мысли читает, надо же, а выглядит как обычный человек, интересно, слышит ли он меня сейчас». Кто-то подходит ко мне, чтобы пожать руку, и губы его выговаривают слова благодарности, в то время как меня охватывает любопытство, я ощущаю легкое покалывание от вопросов и сомнений, накатывающие волны скепсиса и восхищения, которые смешиваются с моим безразличием насчет спасения людей, чей ужас я чувствовал час назад. Потом наступает облегчение, исходящее от заложников, и чувства, которые захлестывают их, передаются и мне – ради этого я остаюсь, не тороплюсь домой: радость, желание воссоединиться с семьей, с друзьями, решение провести остаток жизни более осмысленно, потребность сходить наконец по нужде…
Иногда на месте происшествия появляется кто-нибудь из подразделений, которые никогда не слышали обо мне, о лучшем следователе в мире, о секретном оружии полиции, об особенном человеке для особенных случаев, живущем на отшибе, в своем доме из стекла и бетона, где он выращивает цветы, которые никогда ни о чем не думают.
«Мысли читает? Серьезно?» – спрашивает этот кто-то, а другие утвердительно кивают, и я думаю их мысли, а потом возвращаюсь домой, в единственное место, где я уверен, что я – это я.
3
Может быть, вам нравятся вечеринки. Нравятся многолюдные места, где вас переполняют эмоции. Может быть, вы умудряетесь получать удовольствие от нахождения среди всей этой мишуры, от всех этих фокусов, от общества, в котором приходится изображать дружбу с большим количеством людей. Или, возможно, вы любите странное смешение натянутых улыбок, ватной, ни к чему не обязывающей светской болтовни и лишь наполовину неподдельного воодушевления, продуманного до мелочей. Я вас не осуждаю, – наверное, в параллельной вселенной и я был бы таким, как вы. Но не в этой.
Для меня пребывание в компании людей даже из шести-семи человек может стать сущим кошмаром.
В голове громоздятся мысли, и я тону в них, словно в зыбучих песках. Как известно, выбраться из зыбучих песков очень трудно, почти невозможно.
Вечеринка, на которой меня оставила Даниэла, столкнув в хаос, была самого худшего типа. Вечеринка на крыше, о которой я ничего не знал, как не знал ни единого человека, за кого мог бы зацепиться. Музыка была слишком громкой, чтобы я мог ее игнорировать, но слишком тихой, чтобы зацепиться за нее и игнорировать все остальное. Везде стояли разноцветные стойки с закусками, и люди перемещались между ними, проходя сквозь мои мысли. Если бы все оставались на своих местах, я бы мог занять столик в углу. Мысли четырех-пяти незнакомцев, сидящих поблизости, пересилили бы общий шум, я бы свыкся с ними и терпеливо ждал. Но из-за постоянного хаотичного движения мне не за что было зацепиться.
Тем, кто читает мысли, приходится быть в буквальном смысле душой вечеринки. Все гости отдаются в них эхом, вечеринка на полную мощность проходит у них внутри, и каждая секунда умножается на всех людей, на все желания, на все ощущения. Можно попробовать дойти против сильного ветра до надежного, тихого места. Но такого не существует.
Я стоял с краю, оглушенный, и пытался понять, что со мной происходит. Мне жмет новый синий костюм, который я купил ради этого события, ступни потеют, и я сомневаюсь, обращает ли она на меня внимание вообще, может, еще стаканчик, куда мне идти в конце этого вечера, скажет ли он мне, что он все еще в этих отличных сосисках с горчицей, кому вообще эта шутка может показаться смешной, тупой шовинист, она слишком кудрявая, мне не нравится, неужели кончился кофе, вот бы оказаться сейчас дома с ней, а не здесь, на свежем воздухе, не чувствуется, что воздух грязный, но ее голубые глаза все еще манят меня, из-за сидения на этих высоких стульях чешется прямо между ягодиц, может, пора подойти и попросить повышение, ведь не подвернется лучшего шанса, чтобы сидеть тут в сторонке, и, может, кто-нибудь подойдет, будет лучше, если я рассмеюсь и прокричу, что это самые сухие суши, которые я когда-либо ел, и идти, идти вперед, отойти в сторону, двигаться как-нибудь, только бы отойти в более тихое место, где у меня будет ужасное похмелье завтра, если сейчас не прекратить, но каждый раз, когда она около бара, я должен денег тому парню в углу, лучше мне отойти в сторону, только бы отойти, понять, что это думаю я, найти действие, которое только мое, мысль, которую только дольче и габбана, серьезно, она думает, что это впечатляет того, кто не пришел сюда этим вечером тот упустил какой он идиот почему он думает что я должен не забывать дышать, почему она привела меня сюда, за что, она ведь знает, как я тут буду, занято, и тут тоже, кто-то положил пальто на три стула сразу, почему все думают, что они что я бы мог сейчас сидеть в офисе и доделывать презентацию, а потом взять выходной и спрыгнуть, спрыгнуть с крыши, кто это, из какого он отдела, он странный, надеюсь, он без грецких орехов, как я мог сегодня забыть шприц, мне нужно домой, проверить почту, может, кто-нибудь хочет присоединиться к кружку вязания, все, что нужно, это подложить серый шарик в ее напиток и она согласится, всего лишь спрыгнуть с крыши, это моя мысль, она за этим меня сюда привела, потому что я что угодно сделаю, чтоб это прекратить, заткнуть, шагнуть на край крыши, бежать, это моя мысль, это я, никому тут больше не холодно, мне надо было бы принести шарф и тогда я бы мог увидеть, как она выглядит под этим макияжем, такая умопомрачительная, как остро, и почему этот парень так