Эх, Россия. Pulp Fiction - Михаил Буканов

говорили, не знал ярл. Да и не очень вслушивался. Всё его существование было направлено на морские походы летом, торговлю добытым и полученным рабами с его земель зимой. Пышные пирушки и попойки, охота, гостьба у соседей, приём их. Никогда он не думал о том, что может попасть в плен. Погибнуть, быть раненым – да! В бою это один из возможных путей. Однако, лежать вот так, связанным и беспомощным, среди своей погибшей дружины? Надо освобождать руки и дать свой последний бой! Эй, ты, – обратился ярл к бывшему черпальщику. Скажи рабам этим, что я стою много, за меня богатый выкуп дадут. Золотом! Обогатитесь! Эрик, – услышал он в ответ. Местные люди совсем не знают, что такое деньги. И золото им не нужно. Есть его нельзя, а украшения свои они из ракушек и речного жемчуга делают. Лежи тихо! Мы тут посоветуемся. Может, и сам живой останешься. Лежавшие вокруг него товарищи по драккару несли на себе ясные признаки отравления. Это, значит, пока мы по берегу бегали, корабль искали, кто-то в еду и питьё отраву положил. Я не ел и не пил ничего, и живой. А остальные все погибли. К такому неутешительному для себя выводу пришёл ярл. Скоро на месте стоянки остались лежать голые тела викингов. Всё оружие, одежда и припасы были погружены на его же корабль. Низкорослые люди стащили драккар в открытую воду. Эрик, лишённый своего вооружения и доспехов, раздетый до портов и нательной рубахи, тяжело передвигаясь из-за связанных рук и ног, дошёл до берега, где ему помогли подняться на борт. Тяжёлая цепь бывшего раба была одета на шею. Конец её окутал его тело и ноги. И в таком виде верёвками, сделанными из сухожилий оленей, ярл Эрик Свирепый был прикреплён к подножию мачты. Бывший раб поговорил с местными, и пятеро из них остались на корабле. Остальные сели в странные, сделанные из шкур лодки, и вышли в море. По команде нового кормчего парус был опущен, cам он встал у руля, и драккар легко пошёл в открытое море, набирая скорость и оставляя позади лодки местных жителей. Ближе к вечеру берег слева по борту плавно перешёл в устье большой реки. Туда-то и вошёл корабль. А выше по течению лежало большое стойбище. Оно и было конечной целью перехода. Драккар врезался в песчаный берег, затем его вытолкали почти весь на песок. Трап соединил палубу с окружающей ныне его землёй. И только сейчас бывший черпальщик позволил себе немного расслабиться. Около года провёл он на цепи, доедая объедки после трапез викингов. Мёрз, голодал, но не терял надежды. Верил, что Бог его выведет. Ждал удачного момента и приближал его. Около года назад на ватагу поморских охотников, шедших для промысла на Грумант в районе, обычно свободном для мореплавания, напали два драккара. Силы были не равны! Поморы всё же приняли бой, но полегли почти все. А он, Никита Седов, был оглушён, взят в полон и после доставки в родовую усадьбу Эрика Свирепого, подлечен и направлен в подпалубное пространство. Сила там требовалась недюжинная, долго не жили черпальщики, так что оказавшему сопротивление руссу было там самое место! А ещё двух его ватажников продал ярл кому-то из соседей. Вот их то выручить и собирался ватажный атаман. Пути тут было два. Либо доставить Эрика в родной Новогород, а уж там менять. Либо дождаться здесь, когда придут его выручать, а уж там и тогда, договариваться! И оба плана были нереальны. Первый потому что викинг не шкурка песца. На себе не понесёшь. Сам не пойдёт, а идти очень и очень далеко. И второе. Местные жители вовсе даже не собирались прощать морским разбойникам коварное нападение. А тут, под рукой, вожак нападавших! И что ты им скажешь? Правы они! А второе в силу первого сразу отпадало. Нет викинга, и торга нет. Совет племени собирался в самом торжественном месте. Огороженная площадка с десятком устрашающих деревянных фигур, лыковый шалаш верховного шамана, вытоптанная поляна. Тут собрались все мужчины племени. Никита говорил на языке лопарей-самоедов, проживавших на землях Великого Новгорода. Пришлось рассказывать свою историю. Его с трудом, но понимали. Именно это и позволило ему, когда, сумев освободиться от цепи, замки которой давненько подпиливал украденным в первые дни и лихо припрятанным точильным бруском, он убил своего стража. И именно тогда он, заметив бесшумно окружившие корабль обтянутые шкурами байдарки, переговорил с прибывшими мстителями. А потом помог расправиться с остальными. По его совету драккар стащили на воду, и он отвёл его далеко в сторону, за выступающий мыс, где с помощью местных опять вытащил на берег. А когда викинги на берегу искали пропавший корабль, пришельцы отравили ядом их еду и питьё. Hичего необычного здесь не было! С коварным врагом надо было воевать всем, чем придётся. Местная мораль это вполне допускала! Чем аукнётся, тем и откликнется! Вскоре решение было принято. Вытащенный на берег драккар весело пылал. Его густо просмолённые борта были хорошей пищей огню. А ярл Эрик Свирепый прекратил своё существование ещё не скоро. В битве с викингами погибло очень много мужчин племени. И стал работать гордый потомок Одина над увеличением народонаселения. А что бы не пришло ему в голову совершить побег, или самоубийство, то сам главный шаман этого племени, предварительно напоив бывшего ярла настойкой на мухоморах и бледных поганках, перерезал ему пяточные сухожилия, пока он спал. Жить вполне можно, но не побегаешь и не повоюешь! Не было у местных жителей совсем рабов, а вот сейчас пришлось завести одного. Чисто, для хозяйственных нужд! Вскоре отдохнувший, набравший свою прежнюю силу и вес поморский атаман вышел в далёкий путь. Его сопровождал проводник, знавший дорогу до того места, где начинались земли иного племени. А там и до Новгорода славного добраться можно. Запасы еды, подаренные меха и часть оружия везли вьючные олени. Далека дорога, но осилит её идущий. А там, кто знает. Наберёт ватагу атаман, да и вернётся сюда, в лесное раздолье. Море морем, но и на суше новгородцам охотиться не раз доводилось. Так что, не привыкать стать!

И где она правда жизни?

Когда то, давным давно, в Союзе судили двух писателей. Синявского и Даниэля. Чего они там с гадом Хрущёвым не поделили, не скажу. Со слов одних, люди это были открытые и честные. Несли всегда разумное, доброе, да и на вечное замахнулись. Чего на уме, то и на языке. Ну, оттепель же стоит хрущёвская. Мели. Емеля! Твоя неделя! Вот и создали прозаики книжицу, со скромным наименованием «Говорит Москва». За бугром гадским её встретили на «Ура». Вона, говорят, когда и где падение Сталина и Берии коммуне отрыгнулось! Всплыла правда-то! Как цветок в проруби! А внутри страны такого дикого энтузазизма не было, совсем даже наоборот. Ваще! О происках скрытых вражин заговорили! Которые были и властью обласканы и потребляют всего прочего досыта, но гадят стране на голову, в силу такой вот их гадской сущности. И те и другие на книгу бедную ссылаются. Первоисточник! А нам-то, обывателям, содержание её неизвестно. Темна вода во облацех! Сурово! Правда, народ советский не очень себе заморачивается. Пьёт недавно выпущенную водку со звонкой такой кликухой «Коленвал», продукты по магазинам вовсю скупает, ширпотреб всякий-разный, хорошеет, плодится и размножается. Один журнальчик юмористический прокололся даже, карикатуру выпустил на двух негодяев, в которой использовал истинную обложку книги. Как за бугром у них было. Увидели мы! А на ней изображены такие репродукторы на столбах, которые в войну были, с них кровь течёт. Ужасти-то какие! Пресса нагнетает, упирая на то, что в книге этой опорочено всё светлое и для народа святое. Голоса злые заграничные по ночам тёмным вещают, требуют: «Bставайте люди русские, на страшный бой, на смертный бой.» За правду, справедливость и демократию. А из-за чего шум, гам и драка, всё равно мы без понятия. Ну, не читали, что с тёмных возьмёшь? Как говорят, с неграмошных! Прошло время, писателям срока сунули, книгу за рубежами издали, и опять наступила тишина. Хотя, можно бы и по Пушкину Александру Сергеевичу. Типа: Повешенные повешены, но участь тех кто в каторгу захромал, ужасна! Ань, нет. Все себе молчат. За бугром погрели руки и забыли, a внутри страны и шума то, кроме волны говённой искусственной, не было. C тех пор понеслось. Пастернак херню какую-то слабую написал, которую и читать, продираясь сквозь мутный смысл, трудно. Стихи, правда, в конце великолепные. Ими бы автор ограничился, ни ему, ни другим никаких заморочек бы не было. А так, cобирайся, осуждай, да ещё из-под угла некто Галич подвякивает про то, что всё у него схвачено, поимённо вспомним всех, вот только наше времячко придёт! И – за рубеж! Поэт Галич был от Бога! Ей-пра! Силища! И писал бы себе от русских корней отталкиваясь, давя и не давая в себе всплывать местечковому такому «Геволт!» Не смог, и как поэт быстро кончился. Высоцкий сгорел в сорок три, разрываясь и себя с кровью наружу выплёскивая. Жена в Париже, денег за рубежом заработать может выше крыши. Народ любит, партократия ненавидит. Но про страну свою, народ русский никогда слова плохого не сказал! И в прошлое не плевал! Ныне классик! А вот унзере либер гроссише Гроссман Василий. Чего он там написал, какие-такие великие эпические произведения? Да одна «Звезда» еврея Казакевича заткнёт за пояс все его тысячи страниц. Хотя до войны писал и публиковался Казакевич, в основном, на идише! А Некрасова» В окопах Сталинграда?» Симонова и Стаднюка, кровью преданность стране доказавших, лично воевавших и дело туго это знавших, книжищи? Целое «Поколение лейтенантов» в прозе и поэзии? Они что, в другой стране жили? Или со зрением проблемы имели? Нет! Но они различали Россию и народ российский, и власть, в то время правящую. Oдно с другим не путали! Иногда власть и народ едины. Ну, нельзя по другому. Никак! Война, к примеру, если идёт смертная. Но, чаще всего, есть власти последователи и есть недовольные. Повод ли это для союза с Забугорьем и причинении вреда своей стране и своему народу? Ответ давайте сами! Как говорил товарищ Сталин: Хоть лежи в грязи, хоть кожаного грызи, а страну свою не продавай. А я добавлю, дороже себе выйдет!