Надрывы - Михаил Дубаков

Чудовище глухо пророкотало что-то и прищурило левый глаз.

— Язык идентичен прошлому образцу, — тут же тихо шепнул УПИК.

Мелт не шевелился. Чудовище опять что-то сказало, причем с явно вопросительной интонацией, и чуть склонило голову на правый бок. Помолчав пару минут, оно зевнуло, медленно поднялось на все четыре лапы и сладко потянулось, должно быть расправляя затекшие мышцы. Мелт не смел двигаться, боясь, что его действия могут показаться монстру враждебными, но руку на рукоять бластера медленно положил. Тем временем чудовище демонстративно повернулось спиной к капитану, бурча что-то себе под нос. Постояв так пару минут, оно, обернувшись, кинуло презрительно какую-то фразу, расправило могучие крылья и быстро набрало высоту, держа курс на юго-восток. Капитан проводил взглядом удаляющегося монстра и перевел дух. Нечасто на планетах встречалась жизнь, тем более разумная и в таких экзотических формах. И еще реже живые существа, обладающие разумом, были дружелюбны. Большинство из них рассматривало землян как захватчиков и предъявляло в ультимативной форме требование убраться подальше. Поэтому капитан отнюдь не надеялся на благополучный исход встречи и был рад, что все прошло спокойно.

— Мало данных, — грустно сказал УПИК. — Речь связная и смысловая нагрузка есть, это точно. Но лексических значений слов выяснить не удалось.

— Совсем?

— Ну, одно слово установлено с вероятностью 31 %, но это очень неточно.

— Давай хоть это.

На маленьком дисплее высветилось слово в английской транскрипции.

— Пэтвуорш, — прочел капитан.

— Пээтвуоршш! — голосом монстра рявкнул компьютер, так что Мелт вздрогнул от неожиданности. — На английском это "жизнь".

— М-да… — капитан задумчиво погладил рукой подбородок. — Неужели оно мне жизнь подарило? Полетело оно туда же, куда и то, первое. Может, уже недалеко осталось, а, УПИК?

Но компьютер ничего не ответил, он не любил отвечать на риторические вопросы. Капитан тяжело поднялся и побрел на юго-восток. Он чувствовал, что долго не выдержит…

***

На пятидесятый день Мелт понял, что это конец. Пять часов назад он съел последнюю порцию спецпайка, только что рассосал последнюю таблетку связанной воды. Переложив в карман цифровой бинокль и нацепив на правую руку автодоктор, Мелт выбросил прочь ненужный рюкзак. Мысли путались в голове, переплетались с фантастическими образами и растрепанным ураганом метались по больному разуму. Ноги почти не слушались, капитан шел, скорее, по привычке, приобретенной за полсотни дней пути. Более двух тысяч километров по раскаленному песку — безрезультатно. Без-ре-зуль-тат-но! Мелт остановился и раздраженно пнул неподвижно застывшую ящерицу. Постояв пару минут, надрывно вдыхая и выдыхая горячий воздух, капитан неуверенным шагом пошел дальше.

Сознание окончательно потеряло связь с реальностью, рисуя изумительные картины безбрежного озера, где так много ВОДЫ! Надо туда! Скорее! Плыть! Капитан упал в песок и начал загребать его руками. Рот набивался мелкой песчаной пылью, Мелт кашлял, выворачивая наизнанку легкие, но наваждение не проходило. Постепенно движения становились все более медленными и вялыми, капитан понял, что ему не доплыть, что берег слишком далеко и нужно просто тихо уйти на дно…

Под влиянием нескольких электрических разрядов автодоктора нервная система встрепенулась, и капитан на несколько мгновений пришел в себя. Он знал, что идти больше не в силах. Слабеющей рукой из кармашка на поясе он достал сигнальную шашку и с трудом отшвырнул ее на несколько метров. Компьютер дистанционно подал сигнал, сработало пусковое устройство, и в небо устремился ярко-зеленый луч света, который был виден с расстояния более ста километров. В угасающем мозгу мелькнула последняя мысль: "…ец, это конец"- и Мелт потерял сознание.

Тревожно заурчал автодоктор, пытаясь стабилизировать истощенный организм. Но вера покинула капитана, и даже надежда уже едва-едва теплилась в пока еще живом мозгу.

***

— А есть еще одна очень странная вещь, внучек. Верой называется. М-да…

Вера…

“…растрепанные худенькие веточки надежд и стремлений связываются воедино с помощью одной лишь ленты непоколебимой веры. Казалось бы, абсолютно недостижимые цели обретают реальность, стоит лишь поверить в себя и свои способности. Совершенно неперспективные сражения выигрываются, если каждый солдат верит в свой клинок и в победу.

Вера приходит на помощь там, где не могут помочь ум, сила, деньги и вообще что-либо еще. Но и она не всесильна, малейшая трещинка сомнений и непоколебимое с виду здание рушится, словно карточный домик. Часто веру заменяют знанием, но там где господствует вера — нет места знанию. Это непримиримые соперники, и когда-нибудь один из них с предсмертным хрипом рухнет в небытие, ломая пространство и время, но тогда и второй долго не продержится на единоличном троне. Когда это случиться… Темные времена настанут для мира. Кровавые и неспокойные. Тогда пламя революции, для которой человечество будет лишь дровами, с ревом сметет все моральные устои и законы, ветер перемен унесет остатки, а дождь, спасительный, но запоздалый, успокоит разгоряченные руины.

Но пока вечные враги все еще воюют с переменным успехом, не задумываясь о последствиях, не оглядываясь на потери, не заботясь о жертвах. Высшие законы толкают их на противостояние, а время уходит… Время не замечает ничего, оно целиком поглощено собой…”

********************************************************************************

Глава 2.

"Во мгле, в плену неведомой вины,

Метался он, свои мученья множа.

Безвыходность!..

Но вдруг, мечту встревожа,

Забрезжил дальний свет из-за стены…"

Мигель Эрнандес.

— Корни, смотри! Какое красивое! Там, в небе! — маленькая девочка подбежала к старшему брату и, возбужденно округлив глаза, указала пухлой ручонкой на ярко-зеленый столб, возникший на западе.

Шестнадцатилетний брат, которого она назвала Корни, был страшно занят — он доводил мелким наждаком свой меч, подаренный отцом на пятнадцатилетие. Ответом сестре была лишь досадливая отмашка.

— Ну, Корни! Посмотри же, посмотри, ну пожалуйста! — девочка вцепилась в рукав юноши и готова была вот-вот расплакаться.

— Да отстань ты! Играй сама в свои дурацкие игры! — разозлился брат, когда наждак неловко скользнул по лезвию, слегка изменив точность доводки.

— Да-а… ты всегда мне не веришь… — проговорила сестра сквозь слезы.

— Ну не плачь, слышишь? — юноша отложил меч и взял сестру за руки. — Я сейчас очень занят, а потом с тобой поиграю, хорошо?

— Но я видела-а… — понемногу успокаиваясь, сказала девочка. — Вон там.

Корни посмотрел в ту сторону и удивленно присвистнул:

— Ого! Что-то странное… Вершей1 семь отсюда, не меньше. Эстена, ты останешься одна, а я пойду проверю.

— Корни, я с тобой! — девочка вцепилась в рукав, и слезы полились с новой силой.

— Скоро мама вернется!

— Я одна бою-усь…

— Ничего с тобой не сделается, играй со своими куклами, а через пару часов мама вернется…

— Я бою-усь! — заканючила сестра, заливаясь слезами.

— Ну кого ты боишься? Сейчас светло, никого нет…

— Ага! А я одна бою-у-усь!

— Ладно! Перестань реветь! Я отведу тебя к тете Риме, мама все равно к ней зайдет. И не вздумай спорить! А то оставлю одну!

Девочка испуганно замолчала и лишь тихонько всхлипывала, утирая мокрые щеки маленькой ладошкой. Корни набросил плащ, сунул меч в ножны, прихватил охотничий лук, закинул за плечо колчан серо-оперенных стрел, взял сестру за руку и пошел в деревню.

Поместье Сархаров, символ былой славы и могущества угасающего рода, стояло на отшибе, на расстоянии в полторы верши от деревни. Пятьдесят лет назад, когда отец Корни еще не родился, по величайшему указанию прошлого императора все земли и ценности рода, за исключением дома и сада вокруг него, были отобраны в пользу империи. Официальным предлогом была измена деда, будто бы уличенного в связях с геррами. Более бредовой причины придумать было невозможно — герры отличались особой свирепостью и при виде человека впадали в ярость, поэтому не могло быть и речи о каком-либо сотрудничестве. Тем не менее все отобрали, но деда не тронули. Ходили слухи, что он просто досадил наместнику, послав жалобу императору, но она была перехвачена, и уж наместник постарался очернить знатного дворянина. Как бы то ни было, дед никому не рассказывал об истинной причине, даже своей жене и сыну. Эта тайна ушла вместе с ним в могилу.

Сайрон дар Сархар, отец Корни, получил в наследство пока еще великолепный дом, который не на что было содержать, и огромный сад, за которым по привычке ухаживал старый садовник, а потом его сын, теперь уже тоже немолодой человек.

Сайрон пошел служить в имперскую армию низшим офицерским чином — сотником кавалерийского полка. Опала отца жестоко сказалась и на сыне — никаких перспектив у него не было, хотя Сайрон перерос ранг сотника. Великолепное военное образование обеспечил ему отец, который был едва ли не лучшим стратегом своего времени. Именно под его руководством стотысячная имперская армия нанесла сокрушительное поражение южным геррам, надолго охладив их пыл. Впрочем, правители не оглядываются на былые заслуги, их интересует только настоящее и будущее.