Долина юности - Эжен Мельц

— Мы будем бороться с администрацией и добьемся того, чтобы вы могли выехать. На самом деле, вам нужна одна единственная бумажка. Она называется «виза». Мы получим для вас эту визу. Вы с Эженом не должны беспокоиться.

Несмотря на это, я все-таки переживаю. И на всякий случай открываю дверь нашей квартиры. Все в порядке: милиционеры не ждут нас на лестничной площадке. Покинуть квартиру легче, чем Румынию. Вдруг в гостиной звонит телефон. Не могу объяснить, как мне это удается, но я сразу же догадываюсь, что это наши родители. Может быть, телефонный звонок не такой, как обычно? Я несусь в гостиную. Тетя Эжени разговаривает с папой! Вся семья столпилась около телефона. Но я чувствую, что тетя говорит как-то осторожно, выбирая слова. Тогда я спрашиваю дядю Проспера, почему она так странно говорит.

— Милиционеры могут подслушать наш разговор, — шепчет мне он.

Потом трубку берет мой дядя. Он говорит недолго, потому что разговор стоит дорого. Обычно каждый из нас говорит одну минуту. Наконец приходит моя очередь. Я беру в руку уже влажную трубку. Еле-еле слышу мамин голос, похожий на пищание мухи, попавшей в паутину.

— Б-б…бунэ зиуа, — волнуясь, начинаю я. — Еуджен ла т-телеф…фон. Че ф…фаче, мами?[1]

Мне стыдно, что я так сильно заикаюсь.

Следующий. Короче, в одну минуту я успел покраснеть, расстроиться от того, что не смог сказать, что хотел, и передать трубку другому члену семьи. Я смотрю на Алекса. По его глазам вижу: он все больше убежден в том, что папа с мамой забыли нас.

И вот, в один прекрасный день бабушка Кларисса возвращается от почтового ящика с маленьким листочком желтой бумаги. Он сообщает о посылке из Швейцарии, которая ждет нас на районной почте. Часы пробили полдень: сегодня мой брат уже пришел из школы. Мы устремляемся к бумажке и не верим своим глазам. Тут же бабушка Кларисса кладет квитанцию в надежное место в шкафу, ключ от которого прячет в кармане.

— Сначала мы обедаем, потом ложимся спать, — объявляет она. — И только потом пойдем на почту.

Мы протестуем, возражаем, сердимся, карабкаемся на мебель.

— В любом случае, почта открывается не раньше двух часов, — добавляет она, пожимая плечами.

Мы еще пытаемся спорить:

— Н-нам ост…тается проломить дверь атомным оружием! — предлагаю я.

— Неужели ты не понимаешь? — орет мой брат, чтобы вернуть бабушку Клариссу к действительности. — Эта посылка пришла из ШВЕЙЦАРИИ!

— Из Швейцарии или нет, борщ готов. Садитесь за стол!

В одно мгновение жирный-прежирный борщ, в котором плавают кусочки говядины, исчезает у меня во рту. Побит мировой рекорд. Салат? Я поглощаю его пятью ударами вилкой. Побит галактический рекорд. Большой стакан воды? Его нет: он уже у меня в животе. Теперь дело за тихим часом. Я бегу ложиться в кровать и делаю вид, что храплю, как медведь в лесу. Я жду с закрытыми глазами целый век, пока бабушка Кларисса откроет шторы, чтобы разбудить нас. Мы вскакиваем и одеваемся; пижамы летают по комнате. Вот мы уже на улице.

Мы задыхаемся от радости, шагая за бабушкой Клариссой. Запряженная поникшей лошадью телега с пустыми ящиками из-под бутылок неспешно переезжает через перекресток. Башня, сложенная из ящиков, такая высокая, что касается огромного плаката, висящего над дорогой. На деревянной доске нарисован портрет дяденьки, окруженного колосьями пшеницы. Он долго раскачивается и с шумом падает на мостовую. Бабушка Кларисса не может сдержать испуг. Прохожие боязливо покачивают головами. На перекрестке воцаряется тишина.

— Бабушка, скажи, — тереблю ее я. — Кк…кто там нарисован на доске?

— Что, ты не видишь, деточка, это же Чаушеску, — шепчет она. — Президент Румынии. Теперь я не знаю, что будет с этим несчастным крестьянином.

Решительным шагом к перекрестку приближаются два милиционера. Затем неизвестно откуда появляется машина. На запястьях крестьянина защелкиваются наручники.

— Отпустите меня! Меня ждет работа! — кричит он.

— Мне наплевать, — заявляет милиционер. — Ты это специально сделал. Сейчас пройдешь с нами в отделение, и мы отобьем у тебя охоту бросать портреты Чаушеску на мостовую.

В это время постовой размахивает своей палочкой, показывая, какая колонна машин, застрявших в пробке, должна двигаться вперед, а какая — в сторону. Весь квартал оцеплен. Прохожих оттесняют от портрета, упавшего на землю. С глубоким пиететом два милиционера поднимают Чаушеску и рукавами вытирают его запачканную дорожной грязью здоровенную улыбку, зубы которой кажутся пораженными кариесом.

Мы вынуждены ждать, чтобы перейти улицу. Оглянувшись вокруг, я вдруг осознаю, что в городе полно изображений Чаушеску. Огромный, написанный красками на холсте портрет закрывает фасад здания: президент наклоняется к целующим его детям моего возраста — понятно, что он открывает новую школу. На другом плакате в конце улицы мы видим Чаушеску за рулем трактора в момент сбора урожая. На третьем президент аплодирует группе танцовщиц, одетых по-деревенски в вышитые рубашки и пестрые платки.

— Он делает много полезных вещей, этот Чаушеску, — говорю я. — У него доброе лицо.

Бабушка Кларисса глядит на меня с ужасом, но не отвечает. Почта находится на углу третьего микрорайона. К сожалению, когда мы приходим, нас ждет длиннющая очередь. Мы с Алексом вздыхаем, тогда как бабушка Кларисса молчаливо занимает место в очереди. Нужно сказать, что в Бухаресте бабушка стоит в очередях за всем: за помидорами, маслом, сахаром, мясом. И даже иногда за мылом.

Наконец мы оказываемся перед почтовым окошком. Так как я беспрестанно подпрыгиваю, чтобы не пропустить момент, когда появится посылка, бабушка сажает меня на край стойки. Работник почты одет в рубашку с короткими рукавами. Его лицо блестит от пота. У него еще более усталый вид, чем у сдувшегося футбольного мяча.

— Здравствуйте, — говорит бабушка Кларисса. — Я получила извещение о посылке. Из Швейцарии, — добавляет она шепотом.

— Разумеется. Могу я на него посмотреть?

Бабушка закрывает глаза и кусает губы.

— У… у меня его нет с собой, — говорит она, понимая, что забыла извещение в шкафу, запертом на ключ. — Но я…

— Я сожалею, мадам. Мне необходима эта квитанция. Без нее я не могу выдать вам вашу посылку.

Бабушка пытается возражать: она напоминает, что ей уже перевалило за шестьдесят. Что ей хотелось бы избежать похода домой. Что к тому же лифт не работает. И она живет на пятом этаже с двумя маленькими детьми. Нельзя ли сделать для нее исключение и забыть об этой несчастной квитанции?

— Нет.

Бабушкины волосы наэлектризованы от негодования; она хватает меня под руки и резко ставит на пол. С висящими на руках внуками она идет обратно домой. Я никогда не видел ее в таком состоянии.

— Ну что вы уставились на меня? Ваш отец — это мой сын. Я так же, как и вы, хочу узнать, что в этой посылке.

Мы возвращаемся домой. Поднимаемся пешком на пятый этаж. Спускаемся с пятого этажа. Снова идем на почту. После нового ожидания в очереди опять стоим перед окошком. Служащий улыбается нам и протягивает руку, чтобы взять желтую квитанцию. Он исчезает за дверью и возвращается с большим пакетом, обмотанным коричневым скотчем. Мое сердце ушло в пятки. Брат открывает рот, но не произносит ни звука. Бабушка Кларисса не может унять дрожь в руках.

— Можно попросить ваше удостоверение личности? — требует работник почты.

— Но зачем оно вам понадобилось? — возмущается бабушка. — Я же принесла извещение.

Служащий переворачивает желтую квитанцию. На ее обороте маленькими буквами написано, что удостоверение личности должно быть предъявлено в обязательном порядке. До тех пор, пока бабушка не предъявит его, работник почты готов подержать посылку под своим окошком.

— Спасибо, — цедит сквозь зубы бабушка.

На обратном пути она разражается ругательствами.

— Грязная тля этот чиновник! Паршивая собака. Ему завидно, что честные люди получают посылки из Швейцарии. Вот он и выдумывает всякие гадости, чтобы отомстить. Ах, как я их всех ненавижу! Всех!

— Кого ты ненавидишь, бабушка?

— Коммунистов!

Тогда я услышал это слово в первый раз. Быть коммунистом, кажется, действительно очень плохо. Мы снова одолеваем пешком пять этажей. После нового стояния в очереди снова оказываемся перед окошком. На этот раз посылка — наша. Ох, какая же она тяжелая! Мы несем ее втроем. Я целую ее со всех сторон — настолько велико мое счастье. В третий раз за сегодняшний день мы поднимаемся на пятый этаж. Бабушка Кларисса показывает на кухонный стол, куда мы кладем посылку. Вооруженная своим самым острым ножом, она освобождает пакет от белых веревок.

Нашим глазам открывается невиданное разноцветие: красная коробка шоколада с голубыми горами на фоне зеленого озера. Пара чулок, упакованных в невероятную фиолетовую картонку. Цветные карандаши в коробочке, на которой нарисована радуга. И наконец на самом дне, упрятанный под грудой одежды, оказывается небольшой пакетик.