Похищенная Любовь 2 (СИ) - Волошина Наталья

— Тома. — Даневич насмешливо наклонился к самому уху, проговаривая. — Тебе не кажется, что протест поздновато устраивать? — Ты сама на это подписалась. — Не сопротивляйся, а то ведь я и обидеться могу, подумать, что ты мне соврала. — Я свою часть сделки выполнил сполна. — Абсолютно рискуя, подставится.

Провёл ладонью по волосам. Повернулся и улыбнулся такой ледяной улыбкой, что я едва не осела на красную торжественную дорожку. Развернувшись как ни в чём не бывало, повёл за собой на второй этаж, туда где располагался номер для молодожёнов.

— Не играй в неприступность, Тома, — очень серьёзно попросил он. — Не надо. — Я и так ждал целую неделю, не трогал, хотел, чтобы все было правильно.

ПРАВИЛЬНО?

То есть все происходящее он считает таковым? Надел маску принца из сказки и оправдывает себя этим. Шикарной свадьбой, застольем, подарками подчёркивает свою заботу. Только это не ЗАБОТА, это ужасная подделка под неё. Эгоизм, прикрытый любовью.

— Я и не играю. — ответила, поудобнее перехватывая подол платья. — Руку отпусти, больно. — С игрушками надо бережно обращаться, Валик. — Их не всегда можно купить.

Валик наградил меня странным взглядом. Но пальцы убрал.

Мы подошли к витой лестнице, увешанной свадебными гирляндами. Поднялись по ступенькам, миновав широкую прихожую, заходя в левое крыло. Арочные потолки создавали иллюзию пространства, отблески мелких лампочек играли на натёртых до блеска полах. Мы зашли в шикарную спальню с огромной кроватью, усыпанную лепестками темно‑красных роз. Освещения не было. Повсюду горели свечи — на каминной полке, подоконнике, у подножья кровати… В большой стеклянной вазе со льдом несколько бутылок марочного шампанского, рядом два бокала и фрукты.

Даневич кладёт руки на талию, прижимая спиной к своей груди.

— Все для тебя, Тамара. — Я хочу, чтобы эта ночь стала незабываемой.

Она и станет для меня незабываемой. Я это и без его слов знаю. Сейчас среди богатства, шика и романтики я больше всего хочу оказаться за тысячи километров от этого места. Беспомощна, и мысли мои только на тему, как далеко способен зайти мой бывший друг. Напугана до полусмерти, хоть и пытаюсь вести себя спокойно.

Мужские руки принимаются расшнуровывать корсет, и делают это настолько умело, что уже через несколько минут я стою в нижнем белье, телесных чулках и белоснежном поясе для них. Я дотрагиваюсь до колье, но рука Валика перехватывает ее.

— Оставь украшения, это делает тебя роскошной.

Он поднимает меня на руки и перешагивает белоснежный ворох и несёт меня к кровати. Бережно улаживает, поглаживая плечо, проводя по бюстгальтеру, спускаясь вниз, пробегая пальцами по краю ноги, дотрагиваясь до кромки чулок и переходя на внутреннюю сторону бедра.

— Ты знаешь, как привлекательна Тома?

Я лежала перед Валиком, закусив губу, пальцами перебирая простынь под собой, и молчала.

— Все не мог понять, почему ты меня с ума сводишь, почему с ума сводила своего Седого?

Валентин наклонился, наступая коленом на покрывало, завис надо мной на несколько секунд, всматриваясь и словно ища что‑то. Панику? Страх? Понимание?

— Ты чувственная. — У тебя нет пластилиновых эмоции.

Он снял пиджак и отбросил его в сторону. Не спеша, принялся расстёгивать пуговицы на рубашке. Сняв ее, он наклонился, приподнял, прижимая к обнажённой груди. Расстегнул бюстгальтер, одним движением, уверенно находя застёжку. Вернул моё тело на кровать. Большой палец коснулся обнажённого соска, поласкал. Остановился, когда тот затвердел.

— Я знал что‑ты любишь Сергея. — И пусть это сейчас прозвучит кощунственно, только наличие соперника открыло мне глаза на свои чувства. — Резко, бесповоротно, пришла страсть. — Да еще какая.

Вот и ответ. Не понятно зачем ему со мной разговаривать? Может выпитый алкоголь заставляет его выговорится. Подонок Даневич, ты подонок.

— Сколько женщин мечтали оказаться подо мной. — Самые отчаянные лелеяли мечту окольцевать, стать законной супругой. — Я смеялся над ними, они ничтожны в своей услужливости, приторности.

Он расстегнул ремень, аккуратно вытягивая его из брюк сворачивая, кожаную ленту.

— На них у меня стоял член, но на тебя у меня стоят мозги. — Вижу твои глаза и хочу в них найти внимание, смотрю на твои руки и хочу, чтобы они касались меня. — Твои ноги должны обнимать мои бедра. — А губы дышать моим дыханием. — Я хочу этого.

Он стянул брюки вместе с плавками. И теперь стоял полностью обнажённый, возбуждённый. На шее и запястье поблёскивает золотой метал. А глаза пылали желанием и похотью.

— Вот он я Тома, смотри…

Он развел руки.

— Я влюблён, заворожён тобой. — И ты полюбишь меня. — Именно со мной у тебя будет целый мир. — Но ты должна повзрослеть и принять меня.

Он взял меня за лодыжку и придвинул к себе. Шёлковые простыни облегчили ему задачу, моё тело скользнуло словно по стеклу. Одной рукой приподнял мою попу, а другой стянул с меня трусики. Развел мои ноги и встал между ними.

Мы словно вели невидимую игру. Я не играла, не брала в ней участия. Но Даневич брал от меня что‑то в этот момент, как вампир он получал удовольствие, удовлетворение, от податливости моего тела.

— Значит, будешь теперь в хозяина играть? — почти неслышно прошептала.

— Мне это не потребуется. — Я тебе не противен, у нас есть сексуальный опыт. — Ты откликаешься на мои ласки, что еще нужно?

— Может нужна любовь.

— Тома, ты нужна мне, а теперь и я нужен тебе. — Мы в одной лодке и пути назад нет ни для тебя, ни для меня. — Я тебе попытаюсь сейчас это доказать.

Он скользнул пальцами вниз, провёл ними. Ласковые прикосновения, поразительно нежные, осторожные и умелые задевали клитор, увлажняя меня. Наклонился втянул сосок в рот и поиграл с ним языком. И я, к своему стыду, я увлажнилась под его уверенными действиями.

— Вот и всё что требовалось доказать, — шепнул Даневич распиная меня языком, подхватил за бедра, слегка приподнимая и вводя внутрь член.

— Я умею любить Тома…

Не страшно убить тело, страшно убить душу. Вот и всё. Даневич «любил меня» сначала сверху, потом посадил на себя, доводя до грани истощая своими толчками, ласками, движениями. Он знал об удовольствие все, и как умелый кукловод сейчас ломал моё сопротивление, доводя до пика. Помогая члену пальцами, губами, переворачивая меня на живот, а после ставя меня на колени и продолжал в позе сзади. И снова выходил, уже зарываясь между моих ног, проводя влажным языком внутри.

— Не сопротивляйся. — Расслабься. — Всё будет хорошо.

Я давлюсь рыданиями, чувствуя, что проигрываю. Теряя контроль над собственными чувствами и телом. Пытаюсь остановить это и не могу, в конце концов я окончательно сдаюсь, и бьюсь в конвульсиях под мужским телом. Больше нет ничего. В голове нет ничего. Там пусто. Осталось ли у меня хоть какая — то частичка гордости? Самоуважения? Я уже не знаю.

Даневич поднимает меня и поворачивает в сторону зеркальной стены, я вижу его за собой, его движения и горящие глаза. Он двигается и говорит, и говорит. А я молчу. Я как мёртвая смотрю на него выгоревших солью глаз и слушаю. Я люблю слушать.

Наконец, прижимая моё расслабленное тело он со стоном кончает.

— Как же с тобой сладко, волшебно, хорошо… — его слова доносятся слабым эхом.

Сильнее я чувствую острый запах секса, влагу наших вспотевших тел и только теперь кристально чисто понимаю‑ дороги назад для меня не существует.

Книга2.Часть 5. Он свадьбу, не сможет пережить

Я спустилась в гостиную отеля. Не потому, что хотелось гулять. А просто чувствовалась необходимость выйти из номера. Спальни, где все пропахло супружеским сексом, запахом тела Валентина. Через несколько часов начнут стекаться гости на второй день свадьбы. У меня есть лишь пара минут свободного времени, пока Даневич не проснулся. Свободного? Я, наверное, уже никогда не узнаю, что это такое.

Мама всегда твердила, что любая нуждается в мужчине, за которым будет, как за каменной стеной. Мужчина, на которого можно положиться, и который будет заботиться о своей избраннице. Ну что ж, по маминым представлениям я выполнила этот план на все сто процентов. Выйдя за Валентина замуж, я уже не просто за каменной стеной, я внутри этой стены.