Потерянное имя - Вета Ножкина

К тому времени планы Алевтины уже определились: поступать в институт даже и пробовать не станет, только время потеряет. А вот в какую-нибудь шарашку – училище общепита, например, почему бы и нет.

А родственница Алевтины вечером принесла весть от приятельницы, что набирают молодых высоких девчонок в группу обучения на стюардесс. Вот только знать хорошо английский надо. И учиться всего два года. Алевтина с Верой лучше всех в классе английский знали – легко и переводили, и разговаривали, и когда у садовника были, любили ловить американскую волну – песни переводили. Хотя преподаватель у них в школе был не совсем настоящий, но английский знал – будь здоров. Преподавал английский садовник оранжереи.

Ну, что поделаешь – в посёлок никто не хочет ехать. Вот и приходилось поселковым находить свои силы, чтобы детей в школе уму-разуму учить.

И вот пришла Алевтина на собеседование на эту учёбу в стюардессы. Красивая, высокая. Юбочка коротенькая – как родственница советовала. Ноготочки бесцветным лаком покрыты. Стрижка гарсон на тёмных коротких волосах кокетливо уложена плойкой. Преподаватели только взглянули на Алевтину и уже готовы были её принять. А как она по-английски-то им речь двинула – они и рты пооткрывали. Так и поступила.

А потом один из преподавателей на Альку глаз положил. Старый он, правда, был для Алевтины. Да и женат. Но девушка понимала – это её шанс закрепиться в городе. Потому Алька смекнула, что надо из этого ухажёра извлечь предельную пользу. И вскоре она уже жила в собственной квартирке. Ну и что, что встречалась там со старым любовником – зато забот было меньше. И Алексей Алексеевич постарался, чтобы Альке по окончании курсов дали престижное место на международном борте. А тут жена Алексей Алексеевича про отношения своего мужа разузнала, ну и чтобы скандал замять, пришлось любовникам расстаться. Алексей Алекссевич горевал и даже хотел с женой развестись, но Алевтина ему заявила, что детей рожать не намерена, что для неё важнее карьера. Детей старик любил и потому отпустил Алевтину восвояси и напутствовал, чтобы она хоть иногда о нём вспоминала.

Алька только рада была такому повороту событий.

К тому же в это время она познакомилась с чудаком-художником Николаем. Как-то забрела на частную художественную выставку. А там – бомонд. Все такие важные. И она сразу заприметила высокого темно-русого молодого мужчину лет тридцати. Он стоял одиноко, но раскрепощённо, где-то почти по центру большой залы. Покачивая одной рукой бокалом с напитком, а другую руку держа в кармане джинсов, он то и дело поглядывал в сторону Алевтины. «А он ничего…, – подумала Алька, – вот только хлипкий по телосложению. Но такой важный… Наверно, он точно художник». И Алька подслушала разговор:

– Николай – перспективный художник!

– Да… ему бы не здесь родиться…

– Ну, ничего, проведёт одну-другую выставку – так, поди, заприметят! Вот увидишь, всё у него будет – и слава, и деньги….

– Деньги бы ему не помешали – смотри, в чём он одет, глядеть тошно.

Алька пробежалась взглядом по картинам, ничего особо не понимая в живописи, пристроилась поудобнее, чтобы рассмотреть подробнее молодого перспективного художника. Вязаная в крупную сетку кофта смотрелась на худощавом теле оригинально, но не более того. Алька уже получала хорошую зарплату и не отказывала себе ни в чём. У неё защемило под сердцем. Глядя на художника, она поджала губы и начала мысленно примерять на него всякие заграничные шмотки, которые они с подружками-бортпроводницами привозили из рейсов и сдавали в престижные бутики за приличные деньги, в основном за валюту.

И у Алевтины созрел план – познакомиться с Николаем.

Это оказалось не сложно. Она смело подошла к художнику:

– Вы не могли бы мне помочь….

– Да? Я весь – ухо!

Николай уставился на Алевтину, готовый и внимающий словам красивой брюнетки.

– Я хотела бы приобрести вашу картину…

Глаза Николая загорелись яркими огоньками жареного миндаля.

– С удовольствием! Какую? Сударыня изволит указать?

Алевтина крутанулась вокруг, быстро окинув взглядом все работы зала и ткнула пальцем в первую попавшуюся. Николай поник взглядом:

– Мм… эту?…Это вам не ко мне… Воо-он, видите молодого человека в клетчатой жилетке, это его работа.

Николай быстро отвернулся и зашагал прочь. Алевтина, подобно рыбе на картине, на которую ткнула пальцем, начала открывать рот и, заглатывая воздух, закрывать его, глядя вытаращенными глазами вслед удаляющемуся художнику.

«Вот, дура!» – ругала она саму себя, – «Ведь надо было узнать фамилию, и картину выбрать… Здесь оказывается, несколько художников выставляются…». И в этот момент увидела, как к ней направляется тот самый, в клетчатой жилетке, видимо, увидевший движение около своей работы.

– Вас интересует моя картина?

«Господи, что я здесь делаю, ведь ни шиша не понимаю в искусстве!» – вопила внутри себя Алевтина.

– Спасибо, я спрашивала, как называется эта работа…

Художник вальяжно улыбнулся:

– Они все подписаны. А это – моя крайняя работа «Красный этикет завтрака».

– Как вы сказали – крайняя?

– У нас не положено говорить, – и он почти прошептал слово, подойдя очень близко к Алевтине – «последняя»… Сглазить можно…

– Ммм… – Алевтина глубокомысленно задрала голову и перевела взгляд на картину, только теперь по-настоящему разглядывая её.

– А почему «завтрак»?

– Ну, это никак не обед и не время ужина… Её сочный окрас символизирует прорыв, протест, с которого должно начинаться именно утро жизни, в котором – тепло, и уют, и энергия.

Алевтина закивала головой, давая понять, что она увидела в картине всё, о чём ей только что поведал художник. И тут она наконец-то заметила надписи рядом с картиной. А вот – с другой, вот – с третьей.

«Там же написаны полные имена художников…». И Алька пошла искать надпись с именем Николай. Ей виделось, что её предстоящая опёка должна касаться именно Николая – что-то зацепило в его взгляде, что-то показалось таким близким. Может быть, мысленная примерка на него одежды.

Нашла. Нашла одну картину, а рядом с ней другую. Цены оказались не очень высокими, и Алевтина тут же распорядилась управляющему выставкой и сообщила своё намерение – купить все картины художника Николая Хабарова.

– Отлично! Отлично! – тараторил управляющий, – Пройдёмте, оформим сделку, и после окончания выставки, вам доставят работы, куда изволите.

И надо же было такому случиться, чтобы через месяц картины Алевтине привёз сам Николай.

Её заранее предупредили – когда доставят покупку. Алевтина уже распланировала – где какую повесит. В дверь позвонили. И уже на пороге произошла немая сцена: Николай сразу вспомнил лицо Алевтины. Ему, с его профессиональным взглядом, даже двух секунд хватило, чтобы восстановить сцену в галерее. Выйдя из оцепенения, он, пряча неловкость, промямлил что-то типа «куда поставить…».

Так и познакомились. И уже вечером ужинали вместе, а утром – завтракали тоже вместе.

Николай оказался одиноким человеком. Он жил с родителями, снимал студию, которая была настолько маленькой, что в ней готовые работы, наброски хранились во встроенных прямо в стену ящиках, напоминающих огромные ульи, в которых устанавливалось несколько поперечных лотков с сотами.

Алевтина очень быстро окружила опёкой Николая, и ей доставляло удовольствие быть полезной для него и чувствовать свою причастность к искусству.

Алевтину забавляли посещения всяческих творческих сообществ. Она охотно принимала приглашения на вечеринки, когда возвращалась из рейса, и нужно было чем-то занятным заполнить время.

Так произошло и в тот день, по прилёту из рейса «Нарита-Кневичи».

Только она успела, по приезду, принять душ, раздался звонок в дверь. Николай стоял на пороге:

– Алька! Быстро собирайся – две футболки и джинсы, больше ничего не бери, ну, купальник разве…

– Да подожди ты… Я ещё даже волосы не высушила, а ты меня уже куда-то тянешь… Куда, хоть скажи?

– К бардам – на фестиваль. Я же тебе рассказывал, что познакомился с бардом Кешей. Отличный парень!

– Ой, слышала я про этих бардов – ноют всякую чушь…

– Нее… ты, видимо, не тех слушала! Меня Кешка недавно водил на их концерт, там один Вениамин выступал – мастер! У них же тоже, представляешь, как и у нас – разные течения…

– Да, ну?! – Алевтина включила фен и, глядя в зеркало на себя и одновременно на что-то говорящего и размахивающего руками Николая, ничего не могла понять из того, что он говорил.

Выключала фен и слышала обрывочное:

– …в одной палатке мы с тобой, в другой… – фен снова включила.

Фен жужжал, Алевтина укладывала волосы, рассматривала жестикулирующего и закатывающего глаза Николая и думала: «Вот угораздило ж меня втюхаться в этого совсем неприспособленного к жизни художника. Зато у него сердце доброе…».