Повелитель камней. Роман о великом архитекторе Алексее Щусеве - Наталья Владимировна Романова-Сегень

в белоснежной рубашке, но и ее Мария Викентьевна потребовала переодеть, дабы не заляпать. Впрочем, всем было известно, что академик отличался чрезвычайной аккуратностью.

К чаю она организовала целый стол, представляя его как некое собрание знаменитостей:

– Осетрина горячего копчения сегодня в Елисеевском – я шла, она на всю Москву благоухала. Буженина аж трех наименований, каждой по полкило взяла. Икру тоже свежую привезли. Вот паюсная, вот дальневосточная. Нынче как будто седьмое ноября, ей-богу! Двадцать второе июня, может, какой новый праздник появился?

– День всех святых, в земле советской просиявших, – хохотнул Алексей Викторович, уплетая все с таким аппетитом, будто это он только что три часа беспрерывно работал углем. – Однако никогда бы не подумал, что позировать великому Нестерову такая каторга.

– Масло вологодское, – продолжала угощать хозяйка дома. – Сегодня в Сокольниках какой-то детский слет пионерии, а на «Динамо» парад физкультурников. Автобусы так и шныряют, в одних – пионеры, в других – физкультурники.

– То школьные выпускники с пятницы на субботу всю ночь шастали, спать не давали, сегодня, значит, пионерия с физкультурой бузить будет, – проворчал Нестеров.

– А в трамвае какой-то пролетарий вдруг и говорит: «Эх вы, радуетесь жизни, а не знаете, что уже война началась». Ему: «С кем?» А он: «С кем, с кем – с Германией! Ну – держись!»

– Своеобычно, – вымолвил любимое словцо Нестеров.

– А я так думаю: с какой вам Германией, если Молотов с ней пакт заключил? – недоуменно пожала плечами Мария Викентьевна.

– Так Гитлер и с Пилсудским пакт заключал, а Польшу потом слопал, как буженину! – возразил Щусев. – Тот еще хорек!

Попив чаю и малость перекусив, в полдень вернулись в кабинет Алексея Викторовича, и Нестеров, оставив уголь, с нетерпением схватился за кисть. Вся энергия вселенского огня сгустилась сейчас на кончике его орудия. Щусев смекнул, что зрелище того, как он с аппетитом завтракает, прибавило движения начавшемуся портрету. Ел Алексей Викторович всегда вкусно.

Сам Михаил Васильевич соизволил скушать лишь ломтик осетрины да чайную ложечку красной икры, ну еще разве что половинку филипповской булочки с изюмом, намазав ее вологодским маслом. Эти булочки с сего года стали называть не филипповскими, а калорийными.

Как ему хватает? Оттого-то и тощ, словно кисть художника. Эх, всю жизнь-то они как чеховские толстый и тонкий.

Только успел Нестеров снова войти в раж, как Мария Викентьевна снова тут как тут.

– Ты бы, душенька… – укорил ее муж. – Видишь, творец весь в кипении.

– Так это… – захлопала глазами жена. – Ничего не понимаю. Война все-таки. Идите, послушайте, что там Молотов вещает.

– Эх!.. – досадливо отложил кисть Нестеров.

Пошли слушать. Застали уже конец выступления Молотова, бывшего до недавнего времени председателем Совнаркома, но в начале мая предсовнаркома стал сам Сталин, а его назначил наркомом иностранных дел. Воронежский настольный радиоприемник вещал голосом Молотова:

– Сделанное сегодня утром заявление румынского радио, что якобы советская авиация обстреляла румынские аэродромы, является сплошной ложью и провокацией. Такой же ложью и провокацией является вся сегодняшняя декларация Гитлера…

– Говорят, он заикается, а гляньте, сейчас забыл заикаться, – с презрением отозвался о Молотове Нестеров, явно желая сделать Щусеву приятное, поскольку у того с Молотовым в последнее время заварилась вражда.

– Когда выпьет, еще как заикается, – усмехнулся Алексей Викторович, слушая по радио голос своего ярого недруга.

– Теперь, когда нападение на Советский Союз уже совершилось, – продолжал радиоприемник, – советским правительством дан нашим войскам приказ отбить разбойничье нападение, изгнать германские войска с территории нашей Родины. Эта война навязана нам не германским народом…

А. В. Щусев и М. В. Нестеров

[ГТГ]

– Все-таки война! – горестно всплеснула руками Мария Викентьевна.

А радиоприемник перечислял порабощенных Гитлером:

– …французов, чехов, поляков, сербов, Норвегию, Бельгию, Данию, Голландию, Грецию и другие народы. Правительство Советского Союза выражает непоколебимую уверенность в том, что наши доблестные армия и флот и смелые соколы советской авиации…

Солнечное летнее утро уже несло не радость жизни, а черную тревогу. Цветастое халатное настроение растворялось в скрипучем голосе Молотова, и то, что именно он, а не кто-то другой сообщал о начавшейся войне, еще больше омрачало душу Щусева.

– В свое время на поход Наполеона в Россию, – продолжал радиоприемник, – наш народ ответил Отечественной войной, и Наполеон потерпел поражение.

– Гляди-ка, вспомнили про Отечественную войну, – усмехнулся Нестеров. – Давненько ее так не называли.

– Красная армия и весь наш народ вновь поведут победоносную отечественную войну за Родину, за честь, за свободу! – уверял Молотов.

– Смотри-ка, не за мировую революцию, – вновь усмехнулся Михаил Васильевич. – Видать, дело плохо!

Молотов продолжал выступать и лишь дважды слегка споткнулся, не то что, когда они со Щусевым ругались и он за-за-икался чуть ли не на каждом сэ-сэ-слове. И смешно он слово «гражданки» произносит, с ударением на первом слоге.

– Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами! – прозвучало из радиоприемника, и на том выступление завершилось.

От такого непредвиденного и страшного известия двое пожилых мужчин, преисполненных бодрости, внезапно сникли и превратились в уставших стариков. Будто сама смерть вошла и выдохнула им это разрушительное слово «война». Перед глазами архитектора стали падать бомбы на здания, расщепляя их на фрагменты, отделяя частное от целого.

Но лишь на мгновение. Щусев провел рукой перед лицом, убирая жуткое видение. Его взгляд снова стал острым, а ум ясным.

– Неужто не выгонят немца? – бросил он небрежно, чтобы снять с лица жены испуг и бледность. – Выгонят. Айда, Михаил Васильевич, продолжим.

– И то верно, – согласился художник.

Но когда они вернулись в кабинет Алексея Викторовича, ощущение утренней радости исчезло напрочь.

– Я уверен, это ненадолго. – Живописец подошел к архитектору и чуть наклонил в сторону его голову.

Щусев не ответил.

– Да, ненадолго, – с вызовом повторил Нестеров.

Алексей Викторович кивнул.

– Гитлер. Да кто такой этот Гитлер? Возомнил себя Наполеоном! – художник резкими взмахами наносил линии. – Полетит вверх тормашками отсюда. Да еще живому бы ноги унести. Я думаю, что скоро все закончится.

Щусев горько усмехнулся.

– Вы так не считаете? – Нестеров отложил работу.

– Михаил Васильевич, мы с вами два академика, вы – живописи, я – архитектуры. – Щусев снял тюбетейку. – И головы у нас умные. – Он постучал по большому лбу. – И знакомы мы с вами давно. Да и вообще давно живем. Многое повидали. Но я никак не могу ответить на вопрос. Нет, не тот, какой вы задали. Конечно, я уверен, что прогонят наши к чертовой бабушке этого Гитлера. Еще наподдают, и поделом. Но! Сколько будет всего разрушено, пока не прогонят? Если уже сейчас бомбят советские города? Сколько будет всего уничтожено? Я не