Повелитель камней. Роман о великом архитекторе Алексее Щусеве - Наталья Владимировна Романова-Сегень

class="p1">– Пирамида возможна, – ответил Алексей Викторович. – Но только не такая, как у Хеопса, а ступенчатая, как у Джосера. Снизу широкая, затем несколько ступеней ввысь. Как бы восхождение к вершинам.

– Мексиканские такие же, – вставил Бонч-Бруевич.

– И на одном уступе можно будет устроить трибуну, – заметил Дзержинский.

– Но не сейчас, – возразил Щусев. – Я так понимаю, речь идет о временном мавзолее?

– Разумеется, – кивнул Молотов.

– По весне, с наступлением тепла, его заменят на более основательный вариант, – сказал Сталин.

– Возможно, уже не вы, – усмехнулся Каменев.

– А возможно, и вы, – возразил Сталин. – Можете прямо сейчас туда поехать?

– Могу.

– Вас отвезут.

И он снова ехал мимо ночного потока людей, пришедших поклониться умершему кумиру, мимо костров и конных милиционеров, знамен и транспарантов. Обычно дорога от Дома союзов до Сенатской башни Кремля заняла бы две минуты, сейчас, боясь потревожить толпу, медленно ехали минут десять. Прибыли на место. Перешагнув трамвайные пути, пересекавшие Красную площадь вдоль стен Кремля и вдоль Верхних торговых рядов, с прошлого года получивших название ГУМ – Государственный универсальный магазин Наркомторга, Алексей Викторович медленно приблизился к обозначенной точке.

В стародавние времена вдоль стен Кремля, выходящих на Красную площадь, было неухоженное место, куда с торгов сбрасывали всякие нечистоты. Здесь, напротив Сенатской башни, тогда еще не имевшей наименования, в деревянном срубе государь Иван Третий Великий сжег троих еретиков, случай единственный в русской истории. Сам Иван стоял на верху башни, наблюдая за казнью.

При сыне Ивана, государе Василии Третьем, итальянец Алевиз Фрязин возвел глубокий ров, выложенный камнем. Он соединял Москву-реку и Неглинную и служил в качестве фортификационного сооружения.

На берегу рва сын Василия Третьего Иван Грозный несколько раз творил казни и всегда сооружал либо небольшую церковь, либо часовню для постоянного поминовения казненных. Всего таких храмов и часовен насчитывалось пятнадцать. Здесь же царь устроил зверинец для льва и львицы, подаренных ему английской королевой Марией Тюдор, а также для слона, привезенного из Ирана в дар от шаха Тахмаспа.

Борис Годунов осушил ров, устранив соединение Москвы-реки с Неглинной, и при царе Алексее Михайловиче здесь жил другой слон, подаренный персидским шахом Аббасом.

В Смутное время церкви Ивана Грозного разобрали, оставив лишь одну, своим наименованием напоминавшую об Алевизовом рве – храм Василия Блаженного называется собором Покрова Божьей Матери, что на рву. Опустевший ров долгое время заполнялся мусором, а после войны с Наполеоном, когда архитектор Бове благоустраивал Красную площадь, ров полностью засыпали, на его месте разбили бульвар, обсаженный многочисленными деревьями.

В конце XIX века вдоль бульвара пустили конку, потом – трамвай, а деревья постепенно исчезли.

Осенью 1917 года после кровавых московских событий здесь хоронили большевиков, погибших при штурме Кремля. Одну братскую могилу вырыли от Никольской башни до Сенатской, затем небольшой промежуток, и вторую могильную траншею провели от Сенатской до Спасской. Погребли здесь две с половиной сотни трупов.

Так вдоль кремлевской стены появился некрополь, в середине которого похоронили главного виновника расстрела царской семьи, председателя Всероссийского центрального исполнительного комитета Якова Михайловича Свердлова. А рядом воздвигли деревянные трибуны для того, чтобы руководители страны могли с них приветствовать парады. Да еще эстонский скульптор Фридрих-Вольдемар Лехт поставил тут восторженного цементного истукана с шапкой, вознесенной вверх. Выкрашенный белой краской рабочий символизировал радость мирового пролетариата, освобождающегося от оков.

И теперь следовало вымерить расстояние между свердловской могилой и трамвайными путями, чтобы здесь поместить первый временный мавзолей Ленина.

– Трибуны придется снести, – бормотал Щусев. – А что с этим делать? – воззрился он на скульптуру Лехта. – Ладно, пусть стоит покамест. Не мешает.

Автомобиль оставался в его распоряжении, он съездил в свою мастерскую за необходимыми инструментами, успокоил Марию Викентьевну, все ей вкратце обсказал и вернулся на Красную площадь, где для него отвели одно из отапливаемых помещений ГУМа. Здесь Алексей Викторович и принялся за чертежи, время от времени выходя на мороз, чтобы лишний раз отмерить что-то на предполагаемом месте мавзолея. Появились курьеры, которых он мог с поручениями отправлять в разные концы Москвы. Ближе к утру отослал членам комиссии готовые эскизы. С наступлением утра 24 января бригада рабочих приступила к разборке трибун.

Самое сложное – внутренняя, подземная часть сооружения. Он очертил пространство, вбил колышки-ориентиры, рабочие очистили площадку от булыжников, развели множество костров, призванных разогреть грунт. Но земля, скованная многодневными сильнейшими морозами, все равно не поддавалась.

– Придется звать команду подрывников, – распоряжался Алексей Викторович.

И тут же подумалось: «Только бы они своими взрывами не повредили эту парочку – истукана с папуасом».

Щусев воззрился на сияющий в лучах рассвета барельеф и с усмешкой припомнил его открытие.

Отмечали самую первую годовщину Октябрьской революции и решили украсить Сенатскую башню, расположенную ровно посредине братских могил. Объявили конкурс, и победил проект скульптора Коненкова. Все как-то доверились жюри, сплошь состоящему из членов секции изобразительных искусств отдела народного просвещения Московского совета рабочих и крестьянских депутатов.

В назначенный день под Сенатской башней собрался огромный митинг под руководством тогда еще живых Ленина и Свердлова. Развевались знамена, играли военные оркестры. Вокруг Сенатской башни нарисовали лучи солнца, а на стене самой башни трепетала холстина, закрывающая творение Коненкова.

Щусев стоял в некотором отдалении, где почему-то вблизи оказался Сталин. Свердлов сиял черной кожей, весь облаченный в костюм из тех, коих царь Николай во множестве произвел к восемнадцатому году для обмундирования авиаторов, но они достались чекистам, а также пользовались популярностью у Троцкого, Свердлова, Розалии Землячки и других. Сапоги, брюки, френч и фуражка – и все из черной сияющей кожи. Ленин бы никогда в жизни так не вырядился.

Владимир Ильич стоял рядом со Свердловым в темном суконном пальто с красным бантом и в пыжиковом пирожке. Когда все речи отгремели и под музыку сдернули холстину, у всех поначалу отнялась речь, духовые инструменты заглохли, Ленин от души расхохотался, а стоящий неподалеку от Щусева Сталин не удержался от возгласа:

– Папуас!

Обрамленный гирляндой зелени цементный раскрашенный барельеф являл советскому народу некое существо в белоснежной юбке с красным знаменем в правой руке и пальмовой ветвью в другой. Определить пол существа не представлялось возможным, поскольку обнаженную грудь закрывала пальмовая ветвь, а прическа на голове могла принадлежать как женщине, так и мужчине из какой-либо экзотической страны. Стояло существо на знаменах, одно из которых сообщало: «Павшим в борьбе за мир и братство народов». За левым плечом вставало солнце с надписью: «Октябрьская 1917 революция». И лишь приглядевшись, можно было понять, что белое облако за спиной у папуаса не просто фон, а огромные крылья.

– А что за одеяло у него за