Повелитель камней. Роман о великом архитекторе Алексее Щусеве - Наталья Владимировна Романова-Сегень

не любил барство… Даже не барство, а нечто такое властолюбивое, что довлело в нем и наконец нашло свое определение внезапно, когда, в очередной раз придя в гости, Нестеров увидел халаты, привезенные Щусевым из Самарканда.

– Алексей Викторович, это что за чудо? – Художник восхищенно смотрел на яркие узбекские костюмы.

– Бухарский эмир подарил, – пошутил хозяин. – Еще при царе Горохе, в восемьсот девяносто шестом году.

Мемориальная доска на доме, где жил А. В. Щусев

[Фото автора]

– И такая колористика лежала под спудом? – Нестеров с деланной сердитостью посмотрел на приятеля. – Нужно немедленно задействовать халаты!

– И как? Разоденемся в них и куда-нибудь отправимся? Как два Тартарена. Тогда я, чур, в этот. – Щусев указал на пестрый бухарский халат в ярких крупных пятнах. – А вы, Михаил Васильевич, в желтый. – Архитектор кивнул на халат из гиссарского шелка в мелкую черную полоску. – А вот тюбетеечку я себе нахлобучу, у вас своя есть шапочка-академочка. – И Алексей Викторович, подкинув черную тюбетейку в белых тонких разводах, ловко, по-циркачески, поймал ее головой.

Нестеров какое-то время переводил взгляд от одного халата к другому. Затем вдумчиво посмотрел на Щусева.

– Примерьте оба.

Академик архитектуры не заставил себя уговаривать. Накинул сперва пятнистый, недолго пощеголял в нем, снял и надел полосатый. Прошелся по комнате, сел в кресло, встал, снова прошелся и затем повернулся к художнику боком.

Нестеров все это время длинными пальцами поглаживал небольшую бородку.

– А накиньте-ка сверху второй халат, – неожиданно попросил он.

Удостоверение, выданное А. В. Щусеву и закрепляющее за ним дом № 25 в Гагаринском переулке как творческую мастерскую

27 мая 1918

[ГА РФ. Ф. А-2307. Оп. 22. Д. 1435. Л. 3]

– Прямо на этот? – не понял Щусев.

Художник кивнул. Алексей Викторович надел поверх желтого пятнистый халат. Лицо его выражало легкое недоумение.

Алексей Викторович Щусев

[РГАКФД]

– Хорошо, что халаты с размерным запасом, на случай ожирения, – усмехнулся он. – И, может, полно дурачиться, Михаил Васильевич? Ну что я, право, как капуста с огорода?

Но Нестеров, чуть приподняв подбородок и опустив уголки губ, пристально смотрел на архитектора.

– Я буду писать ваш портрет, – наконец произнес художник. – В этих халатах.

– Как? – переспросил архитектор. – В обоих сразу?

Нестеров кивнул.

– Шутите?

Михаил Васильевич покачал головой.

Щусев хотел было возразить, что, мол, он не клоун так обряжаться, да и не горит желанием, чтобы писали его портрет, работы невпроворот, но Нестеров, обычно сдержанный и немногословный, не дал и слова молвить. Он с жаром стал убеждать зодчего, что долгожданный портрет должен состояться.

– Сначала халаты попросил накинуть, а потом и сам накинулся, – пробурчал Щусев.

– Портрету быть, – вынес вердикт Нестеров, ни с кем не советуясь. – Колоссальное упущение, что я раньше не перенес вас на холст. И нет мне прощения. Искупать буду самоотверженной работой.

Алексей Викторович Щусев

[РГАКФД]

Этот разговор состоялся почти год назад, после чего Михаил Васильевич несколько раз приходил к Щусеву делать наброски в альбоме. Однажды, глядя на то, как Алексей Викторович громко хохочет, откинув назад свою круглую лысоватую голову, Нестеров произнес:

– Эх, такого бы вас изобразить, да не получится. Не умею рисовать смеющихся.

– Вот уж правда, – усмехнулся Щусев. – У вас на картинах все дюже сурьезные.

А с сегодняшнего дня было решено наконец-то начать работать над портретом. Разумеется, с натуры и никак иначе. Поза – вполоборота. Холст Нестеров выбрал небольшой, размером 80 на 76 сантиметров.

А главное, он понял – не барство, а некое эдакое ханство, шах-падишахство, нечто восточно-деспотическое и одновременно ребяческое сквозило в Щусеве, и именно это надо изобразить. Капуста? Пускай будет капуста. Нестерову всегда нравилось, как она царственно рассядется на грядке: сто одежек и все без застежек.

– Ну, здравствуйте, Алексей Викторович!

От утреннего кофе художник отказался, дома попил, и уже не терпелось погрузиться в работу:

– Решил начать. Боюсь, что силенки мало осталось, потому и размер холста небольшой. Но писать буду в натуру.

– Что, право, неужто оба халата? – похохатывал Щусев.

– Или так, или никак, – инквизиторским тоном ответил Нестеров. – А под халаты ту белую рубашку с высоким воротником, в которой я последний этюд с вас писал.

– Да спарюсь! – бурчал архитектор.

– Без разговоров прошу.

И шах-падишах покорно согласился, под халаты надел белоснежную итальянскую рубашку с высоким воротником, затем желтый гиссарский халат, поверх него – яркий пятнистый бухарский, на лысую голову – черную тюбетейку в тонких белых разводах.

Время от времени Щусев выказывал недовольство, но в глубине души радовался тому, что друг Михаил Васильевич все-таки сподобился писать с него портрет. Как же он любил этого сухого, словно плетка, высокомерного старикана! Хоть и бывали в их жизни периоды, когда они руки друг другу не подавали, и всякое такое, но это почему-то лишь еще больше связывало их на закате жизни.

Алексей Викторович нарядился, как того требовал портретист, и посмотрел на себя в зеркало. Какой уставший взгляд, мешки под глазами… Он похлопал ладонями по щекам. Немного взбодрило. И верхний халат очень радовал. Нарядный, с множеством цветов, такой же пестрый, как вся его долгая и полноценная жизнь.

Какое-то время пришлось потратить на выбор позы. Обычно неспешный, Нестеров несколько суетился и ворчал, что усаживания занимают так много времени. Предыдущие допустимые позы он отверг.

– Рефлексы от розового дома напротив! – сетовал художник на освещение.

И вдруг солнечный луч озарил комнату. Так широко, радостно, захватив одновременно художника, архитектора и холст.

– Нашел! – тихо сказал Михаил Васильевич. – Вот так, вполоборота ко мне. Смотрите в окно. Внимание, не двигайтесь.

И уголь побежал по холсту.

Усталость, мешки под глазами, на что Щусев обратил внимание, Нестеров, разумеется, углядел, но это совершенно не играло никакой роли. Лицо архитектора всегда светилось одухотворенностью, напряженной работой мысли. И это стало тем основным, ради чего Нестеров хотел написать портрет.

Работал Михаил Васильевич стремительно, порывисто, порой даже нервно. Глядя в окно, портретируемый время от времени посматривал на портретиста. Засмеялся:

– Михаил Васильевич, у вас сейчас холст воспламенится.

Уже после девяти часов стало припекать, после десяти наступила жара, а к одиннадцати капуста вспотела и стала жаловаться. Спасительница Мария Викентьевна как раз вовремя вошла с предложением чая. Вместе с домработницей она только что совершила свой воскресный героический рейд до Елисеевского и обратно, вернулась с полными сумками и принялась угощать мужа и гостя. Нестеров разрешил временно снять оба халата, и Щусев остался