Искатель, 1999 №7 - Олег Суворов

дочерью крупного партийного чиновника, а потому их брак был радостно благословлен обеими семьями, так что женился Андрей, едва поступив на первый курс экономического факультета МГУ.

Избалованный, импульсивный, любвеобильный, Андрей жил одним днем, предоставив, как и раньше, все заботы о себе женщинам — матери, теще и жене. Родители купили молодоженам отдельную трехкомнатную квартиру, но это оказалось их последним даром — наступили новые времена.

Отец Андрея погиб во время одной из своих таинственных командировок, сестра вышла замуж за итальянца и переселилась в Рим, а отношения с женой, чей отец, кстати, в разгар перестройки был отправлен на пенсию, стали быстро портиться. Естественно, что при всей своей любвеобильности Андрей просто не мог удержаться от измен, тем более что его нежность производила на девушек чарующее впечатление. Однако последней каплей, переполнившей чашу терпения не столько жены, сколько ее матери, стало его отчисление с третьего курса университета.

Сам Андрей отнесся к этому факту более чем спокойно — ему уже давно надоела экономика, да и сама учеба требовала слишком большой концентрации внимания, на что он был просто не способен. Зато теща решительно потребовала от своей дочери «развестись с этим раздолбаем», и та не посмела перечить. Размен трехкомнатной произошел достаточно быстро, и в итоге Андрей получил небольшую однокомнатную квартиру неподалеку от метро «Щукинская». Неожиданно для себя он остался совсем один — университетские знакомства быстро растаяли, а друзей детства у него не было.

Более того, впервые за свои двадцать с лишним лет он оказался вынужден заботиться о себе сам. Конечно, мать пыталась ему помогать, но ее здоровье стало резко сдавать, и большая часть полковничьей пенсии мужа (а сама она всю жизнь была домохозяйкой) уходила на лекарства и приходящую сиделку.

Какое-то время Андрей растерянно осваивался с новым положением — бродил по пустой квартире, много курил, питался одними яйцами и консервированными болгарскими голубцами — а потом, махнув на все рукой, устроился санитаром в близлежащий морг при судебно-медицинской экспертизе.

К покойникам он относился равнодушно, зато у этой работы было целых три преимущества — близость к дому, хорошая зарплата и всего десять ночных дежурств в месяц.

Проблема голодной смерти и наличия карманных денег была решена, а проблема собственного будущего его совсем не занимала. «Да ладно, проживу как-нибудь, чего об этом голову ломать», — вяло говорил он своим новым друзьям и соседям по лестничной площадке — тридцатитрехлетнему Федору Родионову, сочинителю милицейских детективов, и тридцатилетнему Виктору Разметаеву, бывшему инженеру, а ныне бизнесмену.

Спиртным он никогда не увлекался, к наукам и искусствам был равнодушен и теперь, оказавшись абсолютно свободным, большую часть своего времени посвящал излюбленному занятию — знакомству с девушками. Этому благоприятствовало следующее обстоятельство — неподалеку от его дома, от самого метро «Щукинская» и до площади Курчатова, тянулся длинный парк, с одной стороны которого находилось медицинское училище, ныне именуемое колледжем. Андрей располагался на парковой скамейке напротив входа в здание, старательно высматривал себе подходящую «дичь», а затем быстро поднимался с места, догонял девушку и знакомился.

Врожденная мягкость и обходительность, в сочетании с приятной внешностью, давали свои плоды. Через какое-то время он переспал чуть ли не с половиной медучилища, после чего скрепя сердце вынужден был отказаться от своего замечательного «охотничьего угодья», ибо теперь, стоило ему расположиться на излюбленной скамейке, к нему тут же подбегала какая-нибудь знакомая девица.

Со своей нынешней невестой по имени Ева он познакомился прямо у себя в морге, и произошло это благодаря одному трагикомичному обстоятельству. Накануне ночью к нему на дежурство зашел Федор, которого они с Виктором прозвали Фрэдом за то, что в своих детективах тот явно подражал американским авторам, особенно Джеймсу Хэдли Чейзу. Фрэд принес с собой бутылку водки, за которой оба приятеля и скоротали ночь. Под утро он ушел домой отсыпаться, а Андрей, не успев сдать дежурство, был вынужден заняться обслуживанием похоронной процессии, которая приехала забирать труп.

На первом этаже морга находился траурный зал, в центре которого стоял постамент, облицованный черной кафельной плиткой. В этом зале под траурную музыку, которая лилась из двух магнитофонных динамиков, расположенных под самым потолком, и проходила церемония прощания. Потом сюда задним ходом подавали автобус, выполнявший роль катафалка.

После того как родственники внесли гроб и водрузили его на постамент, Андрей направился к сейфу, в котором хранился магнитофон. И вот здесь его подвели бессонная ночь и невыветрившийся хмель. Вместо кассеты с траурным маршем он ухитрился поставить одну из кассет, которые брал с собой на дежурство. Велико же было изумление и негодование родственников, когда в траурном зале неожиданно грянул тяжелый рок в исполнении «Ганз энд роузез»! Одна из старух хлопнулась в обморок, а двое родственников, ворвавшись к Андрею, едва не набросились на него с кулаками.

После яростной ругани, сопровождавшейся обвинениями в святотатстве, недоразумение было быстро улажено, и Андрей, дожидаясь конца церемонии, вышел на улицу покурить. Там, лениво дымя сигаретой, стояла высокая девушка в темно-синем платье. Она с любопытством посмотрела на Андрея и вдруг сказала:

— Жаль, что не дали послушать, я просто обожаю эту вещь.

— Я тоже, — усмехнулся Андрей, — но мы можем послушать ее и после.

— В траурном зале?

— Нет, зачем же… хотя там великолепная акустика. Можем и у меня дома, живу я здесь неподалеку и, кстати, совсем один.

— Торóпитесь, юноша, — лукаво усмехнувшись, заметила незнакомка, — уж слишком вы резвый.

— Зато вы не слишком опечалены…

— С какой стати? — и она сильно выдохнула длинную струю дыма. — Да если о каждой дохлой сволочи печалиться, тогда и жить будет незачем.

— Так это не ваш родственник?

— Родной дядя моей лучшей подруги.

— Понятно, — протянул Андрей, откровенно любуясь смуглым лицом, холодными зелеными глазами и ярко-красными губами девушки. — А как вас зовут?

— Ева. Только не говорите, что вы — Адам, меня уже заколебали этой идиотской шуточкой.

— Я не Адам, я — Андрей.

Тут их приятную беседу прервала какая-то заплаканная девица, высунувшаяся из дверей и махнувшая Еве рукой.

— Ну я пошла, — произнесла она, бросая окурок и элегантно придавливая его носком черной лакированной туфельки.

— А телефон? — тут же заторопился Андрей и был буквально ошарашен холодным вопросом, совершенно не вязавшимся с игривым тоном всей предыдущей беседы:

— С какой стати?

Не найдя что ответить, он жалобно проследил взором за тем, как она взбежала по лестнице и скрылась в траурном зале. Впрочем, немного позже, когда гроб уже был погружен в катафалк и Андрей пошел открывать ворота, он снова увидел Еву, отозвал ее из толпы родственников и повторил