Искатель, 1999 №7 - Олег Суворов

один бугай пригрозил немедленно повторить вчерашнее действо. Звали ее Любой, Любовью Петровной.

Ну а теперь о самом главном — за день до того, как я должен был звонить Динке, на участок буквально ворвалась тачка их главного, и, едва за ней закрыли ворота, как тут же прозвучали выстрелы. Нас с Любашей отвели наверх и заперли в одной комнате. О том, что происходит, нетрудно было догадаться — участок оцепили омоновцы, подъехал их начальник и давай орать в мегафон, чтобы немедленно сдавались, иначе он отдаст приказ штурмовать дом. А для острастки этот мудак приказал дать пару очередей. Две пули залетели и в нашу комнату, после чего с женщиной началась истерика и мне пришлось ее успокаивать.

Представляете ситуацию, мужики, — из-за забора орут, чтобы сдавались, иначе «никого брать не будут и всех положат на месте», а из дома отвечают, что при начале штурма они первым делом прикончат заложников, и требуют, чтобы им дали возможность уйти. И те и другие злобно кроют друг друга матом, а мы сидим с этой бабой взаперти и ждем, кто первым придет нас убивать — то ли омоновцы при штурме, то ли рэкетиры перед его началом. Короче, положение аховое, и тут моя партнерша по несчастью вдруг выдает такую фразу: «Я, — говорит, — сейчас бы сама заплатила этим козлам, лишь бы они убрались отсюда и оставили нас в покое. — «Каким козлам, — спрашиваю, — тем, кто тебя насиловал?» — «Нет, — отвечает, — омоновцам».

Действительно, большей тупости, чем от того милицейского начальника, который из-за забора орал в мегафон, я в жизни не видел. Ну дай ты им уйти, а потом преследуй сколько душа пожелает, так нет же, ему, видишь ли, нужно было не столько спасти заложников, сколько отчитаться об успешно проведенной операции по взятию банды. А на то, сколько трупов при этом образуется, ему, гаду, плевать с высокой колокольни. И я уверен — побудь он в нашей шкуре, обделался бы как младенец!

И тут вдруг какое-то затишье. Мы с Любой навострили уши и начали прислушиваться к голосам внизу, в гостиной. «Нельзя их оставлять, шеф, — орал один из охранников, — они же свидетели и запомнили нас троих». — «Заткнись, — отвечал тот, с которым я торговался в первый день, — не за что их кончать. Она баба, а он должен был заплатить завтра. Короче, кончай базар, стрельните еще пару раз, и уходим».

После этого началась перестрелка, мы легли на пол и ждем, чем все это кончится. Опять стихло. Я минут пять выждал, подкрадываюсь к окну, выглядываю — и тут мне чуть плохо не стало: какой-то омоновец выскакивает из-за кустов и бросает гранату в окно первого этажа. Долбануло так, что стены зашатались. «Ну, — думаю, — сейчас еще пожар начнется, придется из окна выпрыгивать прямо под пули… Прощай, Динка, так и не успел я купить тебе платиновые серьги, а ведь обещал!»

Короче, еще несколько минут стрельбы, потом слышим — шаги по коридору, осторожные такие, крадущиеся шаги. Кто идет — непонятно, то ли омоновцы, то ли рэкетиры. И чего ждать, непонятно — то ли в дверь полоснут из автомата, то ли еще одну гранату кинут. Ну тут у Любы нервы не выдержали, и она как заверещит: «Не убивайте, не убивайте!»

Дверь вылетает, врываются трое в масках, автоматы наизготове. Ну, братцы, тут я даже глаза зажмурил. «Сейчас, — думаю, — нам и конец. Как начнут поливать…» Но нет, как ни странно, все обошлось. Вывели нас из комнаты, проводили вниз… Люба дрожит, глаза безумные, да и я чуть не шатаюсь.

Вышли во двор, а там уже расхаживает этот начальник и всех матом кроет: «Где, блядь, эти суки? Куда они могли подеваться? Всех, на хер, уволю, найти живо!» Морда толстая, красная, сам в штатском, и золотые часы на руке сверкают.

Ну Люба как его увидела, так просто взбесилась. Кинулась, когтями по щекам, и кричит: «Сволочь, сволочь, сволочь». Еле омоновцы оттащили.

А потом что выяснилось — оказывается, пока омоновцы гранаты кидали да пустой дом штурмовали, вся банда перешла подземным ходом на соседнюю дачу, села в машину и укатила. Честно сказать, я даже обрадовался — а то бы этот красномордый начальник очередную звездочку получил или бы на повышение пошел. Вот такие дела. Ну что, мужики, выпьем за то, что хорошо кончается, хотя лучше бы оно и не начиналось!

Над ресторанным столиком, богато уставленным закусками, звонко скрестились три рюмки, после чего собутыльники дружно проглотили их содержимое. Рассказчик, темноволосый мужчина средних лет с приятными чертами лица и большими внимательными глазами, был одет в эффектный белый костюм, светло-голубую рубашку и красноватого оттенка галстук с замысловатыми узорами. Тот, кто сидел справа от него — загорелый, с твердо очерченными скулами и тонким носом, в темно-синем пиджаке, пестрой рубашке и джинсах, лениво потыкал вилкой в помидор. Третий из собеседников выглядел намного моложе остальных. Он был бледен, русоволос, слегка небрит и походил на недоучившегося студента.

— Ну что, братцы, не пора ли домой? — первым спросил он, когда возникла легкая пауза.

— Да ты что, Андрюха, а как же варьете? — недовольно буркнул загорелый, кивая в сторону эстрады, на которой томно шевелились полуголые девицы, то и дело выставляя в сторону публики гладкие розовые попки.

— А ну его, — махнул рукой тот, — дома эротику посмотришь, и хватит с тебя. Ты как, Виктор?

Бизнесмен согласно кивнул.

— Я — за. А то, если поздно приеду, мне Динка такой пистон вставит, что мало не покажется. Оставь, Фрэд, ты и так уже хорош, — добавил он, заметив, что загорелый снова потянулся за бутылкой.

— Как это оставь? — тот уже наливал себе полную рюмку. Какой же русский человек может оставить водку недопитой? Обижаешь, начальник…

Пока он допивал и закусывал, Виктор подозвал официанта и расплатился за всех троих. Приятели поднялись с места — тут выяснилось, что тот, кого звали Андреем, оказался самым высоким, — и стали медленно пробираться сквозь толпу танцующих, направляясь к выходу.

Был теплый августовский вечер. Где-то высоко в небе сияли загадочные звезды, но здесь, на одной из центральных московских улиц, на них никто не обращал ни малейшего внимания. «Теплые» посетители кабаков стремились поскорее погрузиться в машины, обольстительные «ночные бабочки» выжидательно курили при желтом свете уличных фонарей, а редкие прохожие с сожалением вздыхали и торопились к метро, нащупывая в карманах пластмассовые жетончики.

Остановив частника, трое друзей с разной степенью проворства забрались в машину и быстро покатили по ночному городу. Загорелый пытался что-то насвистывать,