Церковь плененная. Митрополит Никодим (1929-1978) и его эпоха (в воспоминаниях современников) - Гусейнова

гитлерюгенда было запрещено участвовать в церковных процессиях. Затем начали принуждать молодёжь принимать участие в спортивных состязаниях, которые устраивались в часы воскресных богослужений. Был издан тайный указ Бормана о необходимости полной ликвидации Церкви и тайные инструкции гестапо, в которых меры по подавлению Церкви мотивировались мнимой враждебностью Церкви к государству [9] .

Для замены традиционных религиозных праздников и пропаганды национал-социалистических идей в Третьем рейхе были введены собственные праздничные дни, в том числе:

20 апреля. День рождения Гитлера. Один из наиболее важных дней в ритуале культа фюрера. В этот день по всей Германии выставляли и вывешивали миллионы фотографий и портретов фюрера, фасады домов украшали красно-бело-чёрными флагами, устраивались грандиозные факельные шествия, массовые выступления фольклорных коллективов, происходили обряды посвящения.

День летнего солнцестояния. В этот день разжигали огромные костры, в которые бросали венки в честь партийных «мучеников» и героев войны. Устраивались танцы, выступали хоровые коллективы, участники праздника прыгали через костры, устраивали факельные шествия. Партийные руководители к этому дню готовили особые «огненные речи».

День зимнего солнцестояния. Был введён нацистскими властями, чтобы конкурировать с христианскими рождественскими праздниками, однако самого Рождества Христова не заменял [10] .

… Рязанская епархия, как и многие другие, не избежала репрессий. В 1923–1926 годах в Соловецком лагере особого назначения находился епископ Глеб (Покровский), викарий Рязанский. В 1936 г. был арестован архиепископ Рязанский Иувеналий (Масловский).

Будущий владыка родился в военное время, хотя войны никакой не было. Шла война против собственного народа. Через год с небольшим после рождения Бориса, 28 ноября 1930 г., газета «Известия» обнародовала афоризм, перекраивавший старые понятия о милости. Вместо прежнего изречения «страшен сон, да милостив Бог», появилось новое: «страшен сон, да милостиво ОГПУ». Место Бога заняла тайная полиция, совмещавшая с сыском пытки и расстрелы.

Провал построения индустриального рая бросил на скамью подсудимых инженерную интеллигенцию. Начался процесс над Промпартией, организацией, которой никогда не существовало в действительности, но которую создало воображение сталинского ЦК.

На экстренном собрании работников искусств («Известия» от 17 декабря 1930 г.) Шкловский, Пудовкин, Таиров, Довженко, Качалов, Мейерхольд заклеймили арестованных инженеров как «платных шпионов», «изменников, продающих нас врагу». А Александр Довженко требовал «запретить им дышать». В заключение «работники искусств» обращаются к правительству с просьбой «наградить ОГПУ орденом Ленина».

Параллельно громам и молниям, которые гремят на митингах и собраниях, требующих «раздавить гадину», звучит густой окающий бас Горького. В те годы он отсиживался в фашистской Италии, не желая возвращаться в коммунистическую Россию. Он посылает в «Известия» статьи из Сорренто, именуя главарей Промпартии «дегенератами», «уродами», «идиотами», «негодяями», «кретинами» и «подлецами».

«Надо ли вспоминать о людях, которые исчезают из жизни медленнее, чем следовало бы им исчезать? – пишет он. – Употребляется ли ради развития сознания человека насилие над ним? Я говорю – да!» «“Культура" есть не что иное, как "организованное разумом насилие над зоологическими инстинктами людей". С "культурой", "гуманизмом" и прочими цветами красноречия покончено. Естественно, что рабоче-крестьянская власть бьёт своих врагов, как вошь». (Через несколько лет один из вождей немецкого национал-социализма скажет: «Когда я слышу слово «культура», моя рука тянется к пистолету»).

15 ноября 1930 г. появляется статья «Если враг не сдаётся – его истребляют». В других изданиях её кровожадность несколько сглажена: «Если враг не сдаётся – его уничтожают». Не Бог весть какая милость, но раз «с гуманизмом покончено», то что же роптать? [11] В те годы у Горького были ницшеанские усы и ницшеанские идеи: «Падающего подтолкни». 15 мая 1932 г. декретом правительства за подписью Сталина было объявлено о «безбожной пятилетке»: к 1 мая 1937 г. «имя Бога должно быть забыто» на всей территории СССР [12] . Таков был воздух, которым юный Борис дышал с детства. Вот эпизод, описывающий тогдашнее отношение местных властей к Русской Православной Церкви.

1931 год. Крестьянский поэт Николай Клюев проводит лето в селе Потрепухине на реке Вятке. Вместе с приятелем идут в город за семь вёрст за продуктами. Клюев, как обычно: в белой домотканой рубахе с шёлковым пояском, в полотняном картузе, «борода навыпуск». Навстречу – два милиционера:

– Стой! Кто такой?

– Писатель, – отвечает Клюев.

– Какой ты писатель! Ты поп! И матерят классового врага.

– Вы не грубите, – просит Клюев. – Я действительно писатель.

Куда там! Схватили, привели в отделение, начали допрос. Документов с собой нет, документы – в Потрепухине. «Попа» оставили сидеть, младшего Кравченко – все матюгами – послали за документами. Бегом туда и обратно, вернулся без чувств, но с бумагами. А тут в милиции появился капитан с кубиками.

И что же? Извинился начальник, отпустил арестованных, а подчинённых своих попридержал.

И не знал ещё Николай Клюев, что вскорости светит ему ссылка в Сибирь, а там и чекистская пуля в расстрельном овраге… [13]

В декабре 1937 г., в дни празднования 20-летия органов госбезопасности, в газете «Правда» были напечатаны отрывки из поэмы Джамбула Джабаева «Баллада о наркоме Ежове».

Ползли к нам троцкистские банды шпионов.

Враги нашей жизни, враги миллионов,

Бухаринцы, хитрые змеи болот.

Националистов озлобленный сброд.

Они ликовали, неся нам оковы,

Но звери попали в капканы Ежова.

Великого Сталина преданный друг –

Ежов разорвал их предательский круг.

Разгромлена вся скорпионья порода.

Руками Ежова, руками народа.

И Ленина орден, горящий огнём.

Был дан тебе, сталинский верный нарком.

… Борис родился в Рязани в семье местного партийного деятеля. Его отец – из крестьян, человек энергичный и практический, хорошо знавший деревню и никогда не порывавший с ней связи. Он всегда занимался сельскими делами и дорос до третьего секретаря Рязанского обкома партии, ведавшего колхозными делами. Мать будущего владыки, урождённая Сионская, дочь священника, энергичная, культурная женщина, по профессии учительница. (В 1969 г. на магнитофон были записаны воспоминания матери митрополита Никодима, где она поведала немало интересных эпизодов из его рязанского детства. Интересно, что она, будучи дочерью священника, очень не хотела, чтобы её сын стал монахом. Она ни разу не попыталась сама сводить ребёнка в церковь. Одновременно Боря Ротов был очень исполнительным пионером и даже председателем совета отряда.)

Борис ещё на школьной скамье проявлял большие способности и оригинальный склад характера. Хороший ученик, увлекавшийся биологией, он в то же время с детства имел пристрастие к Церкви. В Рязани тогда была единственная небольшая церковь на кладбище. В ней