Церковь плененная. Митрополит Никодим (1929-1978) и его эпоха (в воспоминаниях современников) - Гусейнова

пока не будут проведены экспертные исследования и получены соответствующие заключения, подтверждающие его историческую ценность» [27] .

Хоть стой, хоть падай. В дореволюционной Богословской энциклопедии читаем: «Пересвет (Александр) – инок Троице-Сергиевой лавры, родом боярин из Брянска, участвовал вместе с Ослябей в Куликовской битве, пал в поединке с татарским богатырём Челубеем».

«Не верите, господа, что посох, хранящийся в вашем музее, – посох Пересвета – верните его, откуда взяли без спросу, – в Димитровский монастырь» [28] , – пишет Владислав Бахревский.

Но, как бы то ни было, возрождение православия в России – процесс необратимый. И вот в «Церковном вестнике» (октябрь 2005 г.) читаем: «Заслушав прошение архиепископа Рязанского и Касимовского Павла, Священный Синод постановил открыть Спасо-Преображенский мужской монастырь г. Рязани для возрождения в нём монашеской жизни и назначить игумена Игнатия (Депутатова) его наместником» [29] .

4 апреля 2006 г. в зале церковных соборов храма Христа Спасителя приступил к работе X юбилейный Всемирный русский народный собор на тему: «Вера. Человек. Земля. Миссия России в XXI веке». Третий день работы Собора был посвящён выработке основополагающих документов и деклараций. Одна из них – «Резолюция в поддержку передачи Церкви зданий в Рязанском кремле» [30] .

Ярославль-1

… С педагогическим вузом пришлось расстаться. И загремел бы тайный монах в действующую армию. Но в первые послевоенные годы она и без того была «переукомплектована», несмотря на то, что демобилизованные возвращались на «гражданку». «Недокомплект» образовался к 1954 году, когда о. Никодим был уже приходским священником и призыву в СА не подлежал.

… 1954 год. Коридоры военкоматов, стены железнодорожных и автомобильных вокзалов, речных пристаней оклеены приказом министра обороны СССР Николая Булганина, в котором предписывалось явиться на призывные пункты всем советским гражданам мужского пола, появившимся на свет в 1927–1935 годах. Причём в армию впервые в мирное время отправились бывшие заключённые. Почему? По двум причинам. Во-первых, в 1953 г. имела место знаменитая бериевская амнистия и многие из освобождённых уголовников продолжали болтаться без дела, наводя страх на мирных граждан. (С самыми отпетыми с трудом удалось управиться к концу года, но осенью «махновщину» призывать побоялись). Во-вторых, ощущалась острая нехватка рекрутов. Ведь из-за безумной коллективизации 1929–1930 годов, следствием которой стал страшнейший голодомор, произошёл демографический провал.

В общем, оказалось, что в 1954-м в Вооружённые силы призывать было некого. Тогда, как водится, нашли выход и поскребли по сусекам. А сусеки, к сожалению, оказались криминальными, поскольку очень многие из ребят 1927–1933 годов рождения имели за плечами ссылку, побеги, бездомное скитание, попрошайничество, воровство, лагеря и тюрьмы. Иные успели побывать за «колючкой» и дважды, и трижды. Этот контингент прибыл в казармы, и 27-летние ухари-блатари стали в один строй с 19-летними призывниками, зачастую не умевшими дать отпор матерым уголовникам [31] .

Так рождалась дедовщина, но о. Никодим от дедушки ушёл… Иеродиакон Никодим был рукоположен во иеромонаха и получил назначение на приход в селе Давыдово Толбухинского района Ярославской епархии. Он иногда вспоминал о сельском периоде своего пастырского служения.

– Приходят в церковь и просят причастить умирающую бабушку. А деревня – километрах в 15-ти от сельского храма. Беру запасные Дары, епитрахиль и отправляюсь в путь. На дворе распутица, приходится месить грязь на дороге. Бреду и не знаю, вернусь ли обратно к вечеру.

В те годы иеромонах Никодим ходил в сапогах и носил длинные волосы с прямым пробором. Так он выглядел на пожелтевших фотографиях, которые иногда доставал из шкатулки и показывал нам в Серебряном Бору. Вряд ли будущий «князь Церкви» рассматривал своё тогдашнее служение на сельском приходе как «трамплин» для прыжка в «высшие сферы». Тем не менее так оно буквально и вышло: «Из грязи – в князи».

В те годы на Ярославщине ещё жили очевидцы кровавых событий, разыгравшихся здесь после 1917 г. О ярославском восстании 1918 г. рассказывали выгнанные из Казанского монастыря сестры обители. Две недели – с 6 по 21 июля – красноармейские орудия бомбили город так, что он превратился в руины. А в обители Казанской иконы Божией Матери разместили концлагерь. В середине октября 1919 г. часть заключённых перевели в Спасо-Преображенский монастырь, и лагерь получил название «1-й городской». Концлагерь № 2 разместили в Казанском монастыре, и он назывался «Административным». В ярославские концлагеря заключали участников крестьянских восстаний, а волнения по губернии шли повсеместно [32] .

После того, как патриарх Тихон во всеуслышание осудил расстрел государя Николая II – кровавую расправу не только над помазанником Божиим, но и над всей семьёй его, чадами и домочадцами – участь святителя была предрешена. «Наша совесть не может с этим примириться, – мужественно заявил патриарх Тихон в проповеди после литургии в праздник Казанской иконы Божией Матери 8/21 июля 1918 г. в Казанском соборе, находившемся по соседству с Кремлем. – Пусть за это называют нас контрреволюционерами, пусть заточат в тюрьму, пусть нас расстреливают. Мы готовы всё это претерпеть…»

Патриарх совершил панихиду по убиенному императору и благословил «архипастырей и пастырей молиться о сем на местах». В сентябре 1918 г. святитель Тихон успевает ещё посетить милый его сердцу Ярославль и Ростов Великий, но уже через два месяца последовал первый арест патриарха, за которым аресты и покушения на жизнь предстоятеля Русской православной Церкви уже не прекращаются до самой его кончины в Благовещенье 1925 г… [33] .

… Лучшим периодом своей жизни владыка считал годы служения на приходах Ярославской епархии (1949–1952). (В 1918 г. в одном Ярославле было три монастыря и 70 храмов. На 1980 г. во всей епархии (одной из самых богатых храмами в своё время) было 85 церквей). Из села Давыдово о. Никодим был переведён в Переяславль-Залесский, а затем в старинный Углич.

С особой любовью владыка вспоминал своё пребывание в Угличе. Отсюда он был взят «наверх», и за годы своей стремительной церковной карьеры никак не мог побывать в этом древнем городе. Это ему удалось сделать лишь за несколько лет до кончины – во время путешествия на теплоходе по Волге.

Теплоход шёл по необъятному Рыбинскому водохранилищу. От бывшего лагерника – о. Павла Груздева владыка Никодим слышал рассказы об оставшихся под водой городках и сёлах, о криках, которые иногда чудились морякам, о всплывавших гробах. Но страшную догадку о том, что живых людей могли оставить на дне рукотворного моря, сознание не могло и допустить. Только недавно в книге