Мутные воды - Алёна Дмитриевна Селютина

семь минут. Здесь было пол-одиннадцатого. Но ночь не торопилась в эти края, а солнце не спешило покинуть небосклон. Оно зависло над горизонтом, словно задумалось и забыло за него закатиться. В Оленьке царил полярный день.

Здание аэропорта представляло собой длинное синее одноэтажное строение с железной красной крышей. С правой стороны на нем надстроили мезонин, с левой — пристроили трехэтажный корпус.

Несмотря на незашедшее солнце, на улице было прохладно, но пускать прилетевших внутрь стюардесса, проводившая их от самолета, не спешила. Тихо шурша гравием, к ним неспешно шел мужчина в рабочем комбинезоне. В руке у него болталась связка ключей на шнурке.

Клим выключил на телефоне режим полета, и на него лавиной обрушился поток пропущенных входящих. Работа, работа, работа… Яков интересуется, долетел ли он и видел ли Женю. Макс тоже…

Клим подождал еще, но от самой Жени ничего не было. Что ж, этого стоило ожидать. От Романа Владимировича тоже ничего — и вот это уже хорошо.

Мужчина наконец дошаркал до них и принялся открывать дверь в здание. Клим дождался разрешения передвигаться самостоятельно и, отделившись от общей группы, набрал номер Максима. Трубку сын соизволил взять после пятого гудка второго прозвона.

«Выдеру», — в миллионный раз за последние шестнадцать лет пообещал себе Клим, точно зная, что никогда этой угрозы не исполнит.

— Прости, пап, — попросил сын почему-то запыхавшимся голосом. — Музыку слушал, не услышал. Ты долетел?

— Да.

— Маму видел?

— Еще нет.

— Я звонил ей, но телефон недоступен…

Клим прикрыл глаза. Он уже решил, что пока ничего Максу не скажет. Незачем ему это там в одиночку тащить. Да и нечего пока рассказывать. Для начала нужно самому все разузнать.

— Ее в больницу без телефона увезли.

— В больницу? — выпалил Максим. — Ты про больницу не говорил!

— Сам не знал.

— Пап, что с ней?

— Как выясню, сразу скажу.

— А поговорить-то с ней можно? Телефон ей отвези! Или свой дай!

— Я постараюсь. Но ты можешь мне сказать, я передам.

— Я извиниться хочу, — почему-то шепотом сказал Макс. — Я не должен был так говорить.

Клим вздохнул.

— Тогда это ты потом сам. Хотя я все равно передам. У тебя все хорошо?

— Ага.

— Весь день за компьютером? Ты Петьку покормил?

Пауза перед Максовым «конечно» была чуть дольше, чем нужно, и Клим все понял. К счастью, перед отъездом он насыпал коту достаточно корма, так что умереть голодной смертью и тем самым спастись из их сумасшедшего дома этому несчастному животному вряд ли было суждено.

— И когда будешь кормить, лоток сразу почисти, — напомнил он.

Подумал, что, наверное, следовало в свое время все-таки поддаться на уговоры сына и завести собаку. Тогда была бы вероятность, что Макс хоть на пять минут выйдет из дома на свежий воздух. Да и вообще…

— В духоте не сиди, форточку открой…

На заднем фоне послышался сдавленный девичий смех. Ясно. Музыку он слушал… Что ж, это лучше, чем и правда весь день перед компом, да еще и одному. Одному вариться в чувстве вины — плохая затея.

— Ладно, я сейчас попробую пробиться к маме, а ты, если что, звони.

— Угу.

— Я люблю тебя. Береги себя.

— И ты.

— Полине привет.

— И тебе от нее.

— Ну все, сын, пока.

— Пока.

Оленёк был маленьким и с той стороны, с которой Клим в него вошел, донельзя деревенским. Женя, конечно, присылала фотографии, но она также говорила, что это административный центр одноименного улуса, и Клим отчего-то думал, что поселок больше и мощнее. Путь от аэропорта до больницы занял пятнадцать минут, из которых пять Клим потратил на изучение карты. По дороге он прошел мимо главной местной достопримечательности — Оленёкского историко-этнографического музея народов Севера. Пообещал себе: когда все закончится, обязательно попросит Женю провести для него экскурсию. Она знала всех сотрудников музея, кое с кем даже была дружна, и можно было надеяться на прогулку не только по восьми залам, доступным любому желающему, но и по запаснику.

Думая об этом, Клим как гнал мысли о плохом исходе, так и пытался отвлечься от внезапно навалившегося тяжелого, давящего ощущения тоски по отчему дому. По утрамбованной земляной дороге Клим шел мимо одно- и двухэтажных деревянных домиков, маленьких огородиков, мимо кудахчущих кур, ворчливых старых псов, ловил на себе подозрительные взгляды местных и едва не задыхался: все вокруг неожиданно остро напомнило о месте, где он родился и вырос. Трое мальчишек на велосипедах обогнали его и поехали дальше, при этом вывернув головы назад, чтобы рассмотреть, и Клим опомнился. Нет, он не дома. Вон повсюду пластиковые окна, спутниковые тарелки и столбы ЛЭП. Но, наверное, нужно проведать родителей. Давно не был… Да, он им «звонит», конечно, но ведь это не то. И нужно показать повзрослевшего Макса… Вспомнил вдруг, как матушка впервые взяла на руки его сына. «А его мать мы увидим?» — тихо спросил отец.

Наверное, что-то было в местном воздухе. А может, Клим просто слишком устал и переволновался из-за Жени, но воспоминания лезли одно за другим, и каждое отзывалось, теребило до этого молчащие в груди струны, и Клим впервые за день усомнился в своем решении прилететь сюда. Что он тут делает — почти на краю земли? Как их с Женькой сюда занесло? А вдруг в этом есть какая-то тайная суть?

Перед крыльцом больницы Клим остановился, продышался. Сейчас не было смысла в этих вопросах. Сейчас нужно было решать совсем другие проблемы. Поэтому он отбросил лишние мысли и уверенно шагнул внутрь.

Время было уже позднее, и его, разумеется, не ждали. Чистые, аккуратные коридоры были пусты. В поисках кого-нибудь Клим прошел по первому этажу. Потом остановился и воззвал к чутью. «Ищи», — приказал он. И позволил себя вести. Белели свежевыкрашенные стены. Под ногами поскрипывал линолеум. Пахло лекарствами и дезинфицирующими средствами. Клим не любил больницы, а Женька так их вообще терпеть не могла. У нее была едва ли не фобия в отношении всего, что касалось болезней и врачей. Клим еще помнил, какой забрал ее из роддома. И помнил, как она приехала домой, села у себя в комнате на кровать и уставилась в точку на стене. Она не переносила любые манипуляции со своим телом и любое ограничение свободы. А в роддоме было и то и другое. Впрочем, о своем пребывании там Женя так и не рассказала и постепенно успокоилась. Во всяком случае, внешне. Вслух про роды она никогда не вспоминала.

Чутье привело Клима на второй этаж, к третьей двери слева по коридору. Табличка на ней гласила: «Палата интенсивной терапии». Клим приоткрыл дверь. Палата оказалась трехместной,