Эпитафия Любви (СИ) - Верин Стасиан

И зашагал прочь, на ходу разбрасывая команды.

Сила, с которой бил дождь, уменьшилась. Хором заквакали лягушки. Бойцы Ромула навалились на бревна. Десятеро человек с одной, десятеро — с другой стороны.

— Рррраз! — скомандовал он. Подняли первое бревно. — Теперь сюда! Осторожно! — Правая группа пошла к противоположной обочине. Левая удерживала тяжёлый ствол и меняла руки. — Опуууускаем! — Солдаты опустили ношу и вздохнули. Минута передышки, и процесс освобождения дороги продолжился со следующим бревном.

Магнус тем временем стоял в сторонке, наблюдая, как выносливые бойцы легиона справляются с задачей. Центурион ни за что бы не подпустил чиновника к выполнению «столь ответственной, мать твою, работы», поэтому трибун и не тщился помочь. Как и Ги, с ленцой обтирающий мокрые руки тряпкой, он не горел желанием портить центуриону «праздник».

Она была закончена, когда солдаты убрали последнее дерево и доложили командиру об успехе. Ромул позволил им передышку — ко времени её окончания вновь вернулась морось, громче защебетали птицы.

Под радостное «чирли-чирли» неизвестной пичужки они покинули кипарисовую рощу и вновь оказались наедине с раскинувшимся по холмам мелкотравьем. Тучи ушли на запад и вспыхнуло солнце. Магнус снял капюшон. Он ещё раз оглянулся назад, будто мог заметить циклопа или сатира, виновника их неожиданной стоянки, но никого не увидел, только необъяснимые тени блуждали в кронах деревьев.

— Кхм, скромный вопрос, центурион. — Магнус зашел слева. — Как по-вашему, кто или что могло учинить помеху?

— Банда Кречета, — ответил Ромул прохладно.

— Но корни…

— Больше некому.

— Так вы уверены, что это мятежники, центурион?

— Нет, не уверен. Доверьтесь моему опыту.

«Ну да конечно… потому что у тебя, господин сенатор, его попросту нет».

— Почему банда Кречета, а не… скажем… воробья? — усмехнулся Магнус.

— «Кречеты» гнуснейшие из бандитов. Их почерк отличается лисьей хитростью. Почему они называют себя «кречетами»? Мне какое дело. Я бы назвал их голубями, что гадят на порядочных граждан нашей Амфиктионии.

— У голубей всегда был отличный вкус.

— Служил я ещё аквилифером, когда они появились. Я дважды встречался с ними, и в обоих битвах побеждал. Получил три серебряных наконечника. И до сих пор бы возглавлял облавы, вырезая одного мятежника за другим, но теперь это работа законников, а меня… — следующее слово он произнёс с презрением, — разжаловали! Вы понимаете? Меня-то!

— Когда приедем в Аргелайн, — пообещал Магнус, — я буду ратовать о вашем возвращении к этим делам.

— Вы должны объяснить Сенату, что я достоин большего.

— Да, конечно, — заверил Магнус, пропустив слово «должен» мимо ушей. — За что, говорите, вас разжаловали?

— Руководство говорит, я слишком старый! Дорогу молодым, говорит. Ублюдки. Хотите знать моё авторитетное мнение?

— Вы его всё равно скажете.

— Ага. Так вот, управлять легионом должны опытные, бывалые мужики. — Во взгляде его читался всполох мании. — Безусые всё испортят, струсят в нужный час. Молокосос, он и в Залее молокосос.

— Безусловно.

— Не осталось таких, как я. — Он недовольно поморщился. — Сколько вам, трибун, двадцать семь? У меня шестидесятая зима. Я жизнь прожил.

— Интересно. — Магнус был удовлетворен тем, что сумел разговорить закоснелого легионера. — Продолжайте.

— Вот вы видели, как умирает мать, защищая ребёнка?

— Надеюсь, не увижу.

— Мерзавец раскалывает ей голову. Далеко… не успеешь! За полёт стрелы видно, как пламя пожирает её труп, её ребёнка, всю их ферму. — Его серые глаза с тяжёлой досадой уставились на трибуна. — Я был там, когда банда Кречета устроила в Ирвенте кровавую бойню. Вы и представить не способны, через что пришлось пройти моим людям. Эта пакость сожгла бы деревеньку вместе с гражданскими!

Магнус задумчиво покачал головой. История печальная, но разбой не вспыхивает на пустом месте.

— Вы знаете, шайки мятежников существуют там, где у власти нет другого языка общения с народом, кроме языка силы. Они платят кровью за кровь.

— Уж простите, но большего бреда не слышал! — Чёрствая ухмылка подняла губы центуриона. — Если вы считаете, что это наша вина, вы ни черта не смыслите.

Магнус едва сдержал гнев.

— Вы не видите тех причин, которые скрываются за мятежами.

— Сейчас я притворюсь, что спросил, в чём заключаются те причины, а вы ответите что-нибудь из дешёвых философских трактатов, коими вам забивали мозги. — Он снял шлем и вытер запястьем капельки влаги, стекавшие по лбу. — Вы вероятно думаете: солдаты тупы!

— Это просто дипломатия! — Магнус уклончиво окинул глазами пролегающий вдоль берега лес. Ровно об этом он и думал в последнее время. — По-вашему, надо убивать всех, а боги своих узнают?

— И вы бы договорились с Кречетом? Нет, серьёзно, вы в это верите? — Центурион не сводил с него глаз. — Кречет не знает жалости. Они ненавидят меня, служаку, а вас, сиятельный Варрон, и подавно. Слушать не будут, поверьте. Они жаждут нашей крови не потому, что мы в чём-то провинились, они хотят чинить произвол, и вот тут-то я и мой двадцатый легион мешаем им… хмх, мешали. Когда-нибудь вы поймёте… да какие ваши годы, поймёте!.. сколько я сделал ради вашей же безопасности.

— Договориться можно даже со злобной женой, если знать, как подойти, — уверенно парировал Магнус.

— Жён надобно воспитывать, — фыркнул Ромул, раздосадованный тем, что Магнус не оценил его заслуг. — Как необъезженных лошадей.

— Нет, я не это имел ввиду… Договориться с противником или убить его, что принесёт меньше хлопот? — Магнус надеялся, что хотя бы так поможет центуриону отказаться от заблуждений.

— Убить его, — Ромул настойчиво продолжал в том же духе, — чтобы он больше не мог жечь деревни.

— Но почему вы уверены в том, что он будет жечь деревни? — Трибун терял терпение. — Почему так тяжело понять, что если вы проливаете кровь, то…

Но он перебил его взмахом руки.

— Обождите. — Голос его на нотку повысился. — Про уверенность заговорили вы. С самого начала я сказал, доверяйте моему опыту…

— А вы, я смотрю, нескромный человек.

— Скромность — удел женщин, — он довольно усмехнулся, будто одной мыслью опровергнул весь ход рассуждений, — а я, что, должен вести себя, как баба?

Магнус нашёл, за что уцепиться.

— Как вы докажете, что ваш опыт отвечает на все вопросы?

— Мой опыт показал себя в деле, — он кивнул самому себе, — шестьдесят лет, все-таки. Но это не уверенность, боги правые. Что за паскудное слово? То ли вера, то ли нет.

— В личном опыте есть доля… вкусовщины.

— Не гневайтесь, но вы слишком мало пожили.

«Пусть так!» — окунувшись в мерцание луговых перезвуков, Магнус отошёл к вымосткам дороги, слушая, как Ги обменивается мнением о сегодняшнем дне, как всхрапывает Пустельга, и как раздаётся цок-цок под её копытами.

Близилась долгожданная встреча с городом.

«АРГЕЛАЙН» — передавал указатель на рунах эфиллики[4]. Под надписью было выщерблено оставшееся расстояние. Десять стадий[5] — всего-ничего. Всадники подхлестнули коней, а Магнус — допил флягу. «Мало…»

Аргелайн не просто так называли Священным Городом. С его высоких иззубренных стен Амфиктиония диктовала волю зарубежным странам, следила за морскими просторами, бдительно охраняла мир. Сюда отец, бывало, возил их с братом на мероприятия. Будущий трибун пропадал в скриптории, зачитывая до износа книги. Пока Сцевола стремился в политику, Магнус мечтал о приземлённых вещах: астролябия или старинные карты.

— Предлагаю кумпон «У старого винодела». — Шорох мыслей развеял голос Гиацинта. Магнус посмотрел на курносого мальчика, отметив его схожесть со Сцеволой, когда брату было примерно столько же, сколько Ги. — Или, как вариант, есть пандокей «Аквинтар». Мы бывали там в прошлом году, помните?

«Надменности не достаёт, а так вылитый Гай…»

— Я бы предпочёл что-нибудь среднее. Кумпон хороший выбор, но обслуживание оставляет желать лучшего, как и во всяком постоялом дворе. — «Один ворчливый конюший чего стоит!» — Пандокей? Не хочется разбазаривать деньги.