Эпитафия Любви (СИ) - Верин Стасиан

— Если бы они говорили с Нами так же, как говорят с тобой… — А раньше все было по-другому. Засыпая, он слышал чёткие и безотрывочные голоса, и мог напрямую следовать им. Так Боги и привели его к инсигниям магистра оффиций.

— Тогда светлость не нуждалась бы в моих советах, — улыбнулся Хаарон. — Итак, я уже сказал, это было решением твоей светлости. Могу добавить только одно. Он будет искать тебя.

— Он уже в городе?

Хаарон сделал кивок, означающий «да», и магистр оффиций умолк, размышляя.

— Его эскорт двигался по дороге Тиберия, — слова Хаарона ясно намекали, что младший брат может увидеть, когда подойдёт к Восточным Воротам. — Тех людей следовало казнить другим, менее откровенным способом.

— Возможно. — Сцевола подошёл к окну, выходящему на сад, и раскрыл шторы. Последнее дождевое облако уплывало на запад. — Но Мы исполняли приказ.

______________________________________________

[1] Дактиль = 1,85 (+/-) см.

Привал нереиды

МАГНУС

Однажды отец сказал ему, что Амфиктиония держится на семи вивернах: Архикратор, консул, легат, магистр оффиций, сенехаментор, верховный авгур и, как это ни странно, народный трибун. Выверенная и давно оправданная система. Испокон веков симфонию духовной и светской власти в Амфиктионии представляет династия Аквинтаров, и если Архикратора нет в столице, его волю выражает консул. За законами следит магистр оффиций, науки поручены сенехаментору, с волей богов сообщается верховный авгур, войсками руководит легат. Но ни одна из этих шести виверн не имеет власти избегнуть критики седьмой, ведомой голосом народа.

В роду Ульпиев все мужчины старшего поколения служили плебсу. Все, кроме Гая Ульпия Сцеволы. Он пошёл нехожеными путями, отпасовав предками наторенную дорогу младшему брату. Магнус с радостью и с чувством долга принял на себя это неожиданное обязательство.

Встретив его у Восточных Ворот, архиликтор[1] Руфио взялся испражняться словесным поносом из желания напомнить, за какие грехи осуждены преступники и какая кара ждёт подданного, покусившегося на правосудие:

— Вот, уважаемый, хоть вы и занимаете большой пост, но закон и вас, и ва-а-ас касается, ага!

«Угу, воры, насильники, мятежники, и жалобы от знатного работорговца как кстати оказались… Но да ладно. Что они могли украсть… рабов? А кого изнасиловать, неужто работорговца?»

Словом — и Магнус не посмел бы даже усомниться в догадке — чистейший образчик клеветы и злоупотребления обязанностями. Но архиликтор продолжал втирать что-то про государственную измену, ретиво размахивая руками, словно не отдавал отсчёт, что перед ним не его подчинённый, а между прочим сенатор. «Ох и договоришься ты у меня! Жди… найду твоего начальника!».

В свежих солнечных лучах Аргелайн просыпался, как изнеженный эфеб, натружено и копотливо. Сквозняк заглядывал в тусклые стёкла ещё видящих сны домов, брусчатый камень лобызала дождевая вода.

Бывать в Деловом квартале Магнусу случалось не единожды. По долгу службы он знал каждый уголок, где собирались плебеи; был в курсе, о чём разговаривают они в тавернах за кружкой эля. Он жил жизнью бедняков, тружеников, странников, армия которых в ясный полдень бурлила в рассыпчатых скверах под его покровительством.

Днём наиболее оживлённой частью квартала была улица Тротвилла, но утром она пустовала. Между двух продовольственных магазинов музы помогли архитекторам изваять «Привал нереиды», ставший островком аристократии в рыночной сутолоке. Её треугольный фронтон белел над архитравом, смыкая бордовую простоту черепицы.

— «Привал нереиды» напоминает дворец нереиды! — сказал Магнус.

И полуслепой согласился бы, что здание может похвастаться вкусом своего зодчего. Даже более чем. Магнус издали прикинул стоимость апартаментов, и получившаяся сумма не радовала его. Статуи женщин, берегущих рельефные перекрытия, смотрели хищно, и чем ближе всадники приближались к стабуле, тем жаднее сверкали вызорочные окна.

— Я предлагал «У старого винодела»… — сказал Ги, якобы не при делах. Его гнедой рысак тащился позади трибуна. — Не бойтесь, патрон. Это с виду он красивый. Внутри самый наипривалистый привал для эквитов.

— Иногда я завидую Гаю, — тоскливо усмехнулся Магнус.

— Почему не остановитесь на вилле брата?

— Нет, нет, нет, — запротестовал он. Эта идея не понравилась ему больше, чем «У старого винодела». — Даже если земля разверзнется и весь город будет полыхать, я не пойду к Гаю напрашиваться на ночлег.

— Почему?

— Ненавижу, когда… в общем, забудь!

«Ненавижу глупые насмешки и высокопарные поучения. Я сам проложил себе дорогу. Гай только помог в самом начале. И мои старания обеспечили мне независимость!»

— Забыть так забыть… Тогда есть еще люпанарий Румов. — Ги не сдержал хохота. — Говорят, там тоже дают комнату на ночь.

— Ещё говорят, что сыпь и волдыри обходятся недёшево!

Магнус слез с коня. Кавалерия остановилась.

— Клянусь, если я выйду нищим, кто-то сильно пожалеет.

Приятно было чувствовать под ногами землю.

— Чтоб вас разорить, это ж как стараться надо. — Не скрывая улыбки, юноша тоже покинул седло. — Глядите-ка, а вот и центурион. Какой насупившийся…

На лицо Ромула вернулась знакомая мина, не шибко довольная тем, что полчаса назад какой-то чиновник выбил из подчинения целый отряд, заставив его снимать врагов Амфиктионии с колёс.

— Полагаю, теперь вас можно оставить, да? Больше инцидентов не предвидится, благородный трибун?

Пробежала недолгая пауза.

— Да, — ответил Магнус. — Когда в следующий раз будете рубить головы, желаю вам не напороться на свой меч.

— Честью за честь, — Ромул отвесил наигранный поклон.

— Спасибо, что напомнили. Не забудьте проводить осуждённых по семьям. И поклонитесь их матерям от моего имени. Ведь вас это устроит, да?

От такой наглости у Ромула отвисла челюсть.

— Исключено, — буркнул он.

— Что? — с улыбкой переспросил Магнус. — Я ослышался?

— Никак нет. — Вздёрнутый кулак. Салют. Проблеск ненависти в глазах. — Будет сделано.

— Прощайте, центурион Ромул. Или, может, командир легиона Ромул? Теперь уж как лягут кости!

Об их разговоре про повышение Ромул благополучно забыл, присущая всему офицерью надменность не позволяла напоминать о допущенной слабости. Вскоре после этого он увёл коня прочь, не удосужившись даже сказать ехидное слово. Минута, две, три — и вот котерия, сопровождавшая трибуна, скрылась за поворотом, перелистнув ещё одну страницу в его жизни.

Магнус повернулся к Ги.

— Как-нибудь я расскажу тебе, когда впервые с ним познакомился… но это уже другая история. Ты лучше сбегай в «Привал» и убедись, что есть свободные места. — Пустельга тряхнула гривой, привлекая внимание. — И, да, место в конюшне конечно же. Как я мог забыть про тебя, девочка? — Он достал яблоко из поклажи и сунул оголодавшему животному. — Про своего не забудь.

— Уже бегу! — Через миг Ги испарился, оставив за собой приоткрытую дверь. Фланирующий по проспекту ветерок подхватил выходящий из гостиницы аромат винных изделий.

Пустельга устало перебирала копытами, не прекращая тихим гугуканьем просить чего-нибудь вкусного. «Потерпи немного, скоро тебя напоят и накормят, ты это заслужила». Но сообразив, что второго яблока у хозяина нет, лошадка обидчиво зафырчала и отвернулась. Её маленькие глаза вперились в пустоту.

На той стороне проспекта раздался звон молотка. Магнус представил летящие из-под обуха золотые искры, и металлурга, доводящего до идеального лоска грубый кусок железа. Спозаранку встали и игрушечных дел мастера, чтобы успеть покрыть статуэтки сусальным золотом до того, как отдадут своё детище на суд торговли. За очередью мастерских торчал купол Храма Талиона, Правосудия Четырёх.

— Готово! — Вольноотпущенник вернулся, отвлеча трибуна от бесцельного созерцания. — Нам дадут две комнаты!

Темноволосая рабыня с острым лицом и некрасиво сдвинутыми бровями пришла вместе с ним. Когда-то её фартук был свеже-синим, но на бытовых работах покрылся пятнами. Разбитые колени проглядывались в дырках натянутого на её тело, как осунувшийся мешок на недоделанную скульптуру, платья, доживающего последние дни — рабыня не имела права носить чистую одежду, чтобы не порочить двор хозяина.