Эпитафия Любви (СИ) - Верин Стасиан

— Сиятельный Сцевола? — Его густые, закрывающие верхнюю губу усы раздвинулись в улыбке.

— Добро пожаловать в Наш дом. — Сцевола протянул руку.

Человек в красной рубашке крепко пожал её.

— Меня зовут Визэнт Мортэ. Какая надобность заставила магистра оффиций обратиться к услугам Чёрной Розы?

________________________

[1] Проскения — место перед сценой.

[2] Кубикула — спальня в эфиланских домах.

[3] Писциной называется главный водоем во внутреннем дворе.

[4] Экус — это вид гостиной, в эфиланских домах используется для особо важных встреч хозяина с гостями.

Дорога Тиберия

МАГНУС

Бормоча проклятья, щурясь от мороси и питая надежду на скорое прибытие, всадники волочились по тракту. Магнус ехал во главе этого унылого зрелища. Он прикладывался к фляге с вином, то и дело глядя на пологий откос, и молился, чтобы прежде, чем перевал, а вместе с ним и его эскорт, смоет сель, захмелеть и не услышать, как ругается центурион.

Конь этого неприятного человека вышагивал рядом, чёрный, как гребень на его шлеме. Списки приставленных к награде знали его как Ромула Фреония Старшего, но во время пьяных разборок с городской стражей он так же был известен, как «Ромул Зашибу-Тварь», а когда они заканчивались, «Ромул Буря-в-Повязке». Как вы понимаете, с людьми, имеющими столь дивные прозвища, лучше не ссориться.

Магнус следил, как его взор ощупывает тракт, будто военный гений изучает план сражения; оценивает силу потоков, размывающих косогор, и следит за движением туч. Казалось, стоит хоть камешку повести себя подозрительно, и Ромул Зашибу-Тварь с лёгкостью возьмёт ситуацию в свои руки. Ни он, ни Магнус не проронили ни слова с того момента, как оставили Удел Фавна — последний привал на подходе к столице, и лишь стоны ветра да пиний скрипы нарушали гробовое молчание.

Минуту спустя морось обратилась дождём, над деревьями пролетел дьявольский хохот. Всадники, подстегнув скакунов, успели миновать перевал, и пинии уступили редколесью. Так как гонимый ветром туман бросил луговые холмы, впервые за десять дней путешествия Магнус мог увидеть знакомые очертания стен в прибрежной долине. Внушительные белокаменные укрепления закрывали собой дома у берега залива. Если бы не дождь, можно было бы увидеть мачты кораблей.

Знаменосец предложил переждать ливень в укрытии, но цель, замаячившая вдали, манила центуриона. Его увлажнённое лицо посветлело, раздвинулись хмурые брови. Магнус мог бы поклясться, что всего на секунду различил подобие улыбки.

Потом центурион приказал двум из сопровождающих проверить тракт. Ветер изменил направление и взмахом, как из ковша, обдал Магнуса. Он заморгал. Под плащом взмокла туника. Светлые волосы неуклюже прилипли ко лбу.

Он и не заметил, как с ним поравнялся его слуга, Гиацинт.

— Глядите, ещё час и мы на месте. Вот уж не… — Раскатистый гром оборвал его на полуслове.

Магнус посмотрел на Ромула, делающего вид, что следит за ходом разведки, но едва слышно бухтящего под нос, костя погоду, своё задание, эту «чёртову Тибериеву дорогу» и, конечно, «безмозглого патриция», как мог бы обозвать Магнуса, если бы не вежливость, мешающая называть вещи своими именами.

— В море небось воды-то поменьше! — протянул Ги.

«Лей-лей, дождь, не поскупись» — Магнус улыбнулся, в шутку представив, как ливень вызывает потоп, и волны смывают Священный Город Аргелайн вместе с вычурными дворцами, рынками, капищами и казармами.

Именно в Аргелайне, на рынке рабов, он и нашёл Ги. Нужен был домочадец, присматривающий за таблинием[1] в их семейной вилле, в Альбонте, а энергичный десятилетний пацанёнок выглядел для такой работы достаточно смышлёным и при этом не слишком затейливым.

Ги собирались продать за три квинта[2]. Магнус предложил пять, видя, как несгибаемо он сопротивляется, ищет лазейки, кусает работорговцев. Никто ему не судья — ни города, ни государство, ни боги. Три весны тому назад он освободил Ги от рабской повинности. Любой амхорит[3] на его месте ушел бы на родину, получил работу по распоряжению архонтиссы, построил бы хижину в одном из коралловых городов. Но не Гиацинт. Укрывающийся серым льняным плащом, подставивший лицо оттенка голубых облаков под слёзы дождя, он один, пожалуй, чувствовал себя наименее прескверно, и с сыновней верностью готов был следовать за патроном, куда бы тот не отправился.

По обоим краям грунтовых обочин лежали травянистые дебри, усыпанные полынью. На обочине Магнус узнавал следы копыт и сапог. В углублениях, созданных ими, водворились лужицы и стремительно увеличивались, благодаря ливню. Дорога стала извиваться, изредка как бы пробегая по дну низины.

Вернулись разведчики и принесли неприятные вести: в рощице, которая обнимает дорогу в часе езды, разложены поперёк тракта деревья — их не более трех, но хватит, чтобы составить проблемы. Узнав об этом, Ромул выругался, как сапожник, его брань на миг перекрыла стрёкот дождя и лёгкое опьянение Магнуса.

Трибун опустил голову, пожав плечами: когда он выбирал, куда поведёт свиту, откуда он мог знать? Такие вещи, знаете ли, на картах не написаны.

Около десяти минут и вот среди лужаек выросла молодая роща. Магнус увидел те злосчастные брёвна, о которых говорили разведчики. В то время, как повсюду росли кипарисы, стволы принадлежали дубам, отродясь не растущим в Восточной Аквилании, и центурион Ромул эту странность тоже заметил. Было решено прочесать пролесок и убедиться, что устраивать стоянку безопасно.

Магнус спешился. Подвёл кобылу к груде брёвен. Плащ ощутимо потяжелел, под ногами хлюпало. Он огляделся. Кто-то, зная, что дубы оттаскивать тяжелее, вырвал их с корневищами в густолесье и свалил в кучу.

— Как думаете, кто? — Ги спрыгнул с коня и наивно попытался сдвинуть их.

— Человек? Трудно сказать. — Магнус дотронулся до закоснелой коры. — Ничего не понимаю. Выходит, я действительно поспешил с выбором маршрута?

— Я слышал о бандах, которые таким образом ловят путников, — с опаской ответил Ги. — Те поворачивают, видя, что на дороге деревья или камни, или куча хлама, через которую не проехать, и попадают в ловушку.

— Сомневаюсь я, что виноваты простые разбойники. Смотри, — Магнус показал на корни, — чтобы выкорчевать деревья, нужна сила циклопа. Их проще срубить.

— Думаете, дело в урагане?

Магнуса посетили мысли о косматых увальнях из сказок в полузабытом детстве. Когда он отказывался спать, матушка заклинательно приговаривала, пробуждая в его детском сердце недетский страх за свою жизнь:

Выходит сатир из чертога,

Следит весь день за дорогой,

Там напустит селей,

Тут разбудит зверей,

Утром, возвращаясь в чертоги,

Закусит тихо сорокой,

И вкусно сготовит детей.

В сказке менее страшной сатиры не только следили за дорогой, но и валили на нее деревья, подкапывая корни и вынуждая ствол безвольно падать на пути аэда. Отважный музыкант песней возвращал деревья, а сатиров отгонял лирой.

Со временем Магнус понял, что сатиров не существует, и перестал их бояться.

— Чисто, командир! — крикнул солдат.

— И у нас никого! — вторил ему другой.

Центурион мог вздохнуть спокойно.

— Устраиваем стоянку! Ну, живо! — Он небрежно смахнул с лица воду. Трель и щёлканье косохлёста надломили его голос, уподобили отдышке.

— Что он собирается делать? — спросил Ги.

Сверкнула молния.

— Освободить нам дорогу. — Магнус скрестил руки на груди. Кинул взгляд на центуриона. Перевёл на кряжистые стволы. Скорее всего Ромул заметил его безмолвную оценку этой затеи, потому как подошёл и задал вопрос с подвохом:

— Какие будут указания? — «С подвохом» постольку, поскольку думал, что сумеет изловить Магнуса на очередной ошибке и доказать солдатам глупость сановников.

— Делайте то, что считаете нужным. — «Твои ошибки уже не будут моими ошибками». — Всецело полагаюсь на вашу компетентность.

— Хм. — Он кисло ухмыльнулся. — Слушаюсь, трибун.