Навола - Паоло Бачигалупи

архиномо Фурия вешают врагов на стенах своего палаццо, и трупы висят, пока не сгниют и не развалятся на куски. Чтобы пугать людей.

— Продолжайте.

— Когда люди приходят сюда, они видят это. Это первое, что они видят. И я замечал, как они смотрят. И как перешептываются. Это что-то значит для них. Быть может, это послание. Быть может, это скорее послание, чем истинная история.

— Да! — Просияв, Мерио ущипнул меня за щеку. — Стоит мне подумать, что у вас голова набита шерстью, как сквозь нее пробивается блеск отцовского ума.

— Так мы были впереди? — спросил я, приободренный. — Были в атаке?

— А это имеет значение?

Я помедлил.

— Не знаю.

— Так подумайте об этом. Подумайте хорошенько. Вам нравится читать легенды. Журналы Марселя из Биса. «Путешествия» Аввикко. Я знаю, что вам нравятся легенды о старых богах. Правдивы ли они? И имеет ли это значение? Или значение имеет лишь то, что они зажигают в вас истинное чувство?

Я не знал ответа. Я был счастлив, что ответил на вопрос Мерио, но теперь казалось, будто я заплыл в глубокие воды.

Мерио снисходительно улыбнулся.

— Подумайте об этом, Давико. Это достойный вопрос. Единственное, что я могу сказать вам с уверенностью: ваш дед не был трусом. Дестино прозвали Быком не без причины. Он участвовал в битве — а после нее участвовал в заключении мира. Что до остального, было ли его знамя таким ярким и высоким? — Мерио пожал плечами. — Возможно, мудрец бы ответил, что сейчас стяг вашей семьи реет высоко, а стяги древних родов становятся меньше с каждым годом. Но я хотел показать вам не это. Подойдите. Вот здесь, внизу.

Он повел меня за собой к самому левому краю стены. Там, далеко от Амо, наконец на уровне моих глаз оказался лесистый холм, где прятались люди и лошади. Темные силуэты, хитро скрытые среди деревьев, едва различимые, зловещие.

— Что делают эти люди?

— Ничего.

Мерио нахмурился, и я попробовал еще раз:

— Прячутся?

— Уже лучше. Вы видите символ на их щитах?

— Это волк.

— Действительно волк. Вы его узнаете?

Я покачал головой.

— Компаньи Милити Люпари14. Могущественная армия наемников. Они в резерве у шеруанцев, ждут сигнала. Шеруанцы планировали выманить нас к реке и встать спиной к воде, чтобы мы атаковали. Люпари должны были выскочить из леса и обрушиться на нас сзади. И мы были бы сокрушены между наковальней шеруанцев и молотом люпари. Но люпари не стали нападать. Они просто наблюдали. Из-за этого человека.

Он постучал по фигуре в черном балахоне, со скрытым капюшоном лицом, которая кралась через лес. В одной руке нож, в другой — мешок, из которого сыплются золотые монеты. Фигура источала злобу.

— Это Везьо. Он был стилеттоторе15 вашего деда.

Я втянул воздух:

— Как Каззетта?

— В точности.

Большего мне знать не требовалось.

— Он мне не нравится.

Мерио изумленно рассмеялся. Взъерошил мне волосы.

— Мне тоже, Давико! Мне тоже! — Он вновь усмехнулся, потом стал серьезным. — Но вы должны знать, что Каззетта целиком и полностью предан вашему отцу, а верный кинжальщик стоит больше своего веса в золоте, каким бы неприятным человеком он ни был.

Я с сомнением кивнул. Мерио меня не убедил.

Каззетта выполнял таинственные поручения — зловещая фигура, являвшаяся в любое время дня и ночи, влетавшая в наш палаццо на взмыленном черном чудище по кличке Авинчус высотой семнадцать ладоней, свирепом, как ураган. Каззетта спешивался, бросал повод стражнику и отправлялся на поиски отца. Я видел, как он ворвался к отцу в баню, распугав служанок. Видел, как он возник в разгар пира в честь калларино, потный и зловонный, своим мрачным присутствием заставив умолкнуть музыку и разговоры. И где бы ни появлялся Каззетта, отец сразу же уединялся с ним. А потом стилеттоторе вновь исчезал, часто той же самой ночью, подобно дыму, уносимому теми же злыми ветрами, что и призывали.

Но когда он оставался, все было намного хуже.

Каззетта любил жестокие игры, а я был его любимой мишенью. Он заставлял меня проверять свою скорость в игре в хлопки, и мои ладони немели от его ударов. Он внезапно выныривал из теней, грозя мне стилетом, который прятал в рукаве или сапоге, либо маленькими тычковыми ножами, которые держал за высоким и жестким воротником. Словно злобная фо́та16, он выходил из-за колонны или из темного проема, и каждый раз хватал меня и прижимал стальное лезвие к яремной вене, а потом говорил, что я ди Регулаи, а значит, должен быть всегда настороже.

Но самым ужасным был тот раз, когда Каззетта принес белого голубя в клетке. Он вручил мне клетку с голубем и сказал, что это подарок, а потом продемонстрировал золотой с красным камнем перстень лучника. Он открыл камень, и появилась крошечная игла. Каззетта просунул руку в клетку и уколол голубя, и тот мгновенно упал и забился в судорогах.

Затем Каззетта отдал мне перстень и наказал быть с ним осторожным. Подарком было кольцо. Не голубь.

Каззетта не был добрым человеком и не был хорошим, и потому я его избегал.

Теперь я уставился на другого кинжальщика, Везьо, который крался по лесу со стилетом и мешком золота.

Мерио сказал:

— Эту битву выиграли не на открытой равнине, а в лесных тенях. Не звоном мечей, а росчерком пера. Ее выиграли, потому что договорные обязательства вашей семьи были известны своей крепостью. Холодные и неизменные, как льды Чьелофриго.

Мы оба смотрели на картину. Я, маленький мальчик, пытался понять; Мерио, нумерари, быть может, размышлял о том, как быстро сосчитал бы золото, пошедшее на подкуп люпари.

— Но где же прадедушка? — наконец спросил я. — Вы обещали рассказать про Дейамо. Однако эта картина — про моего деда, Быка.

— Ну почему же. Все это — работа вашего прадеда! — Мерио шагнул назад, обводя рукой всю фреску. — Его живой ум, его незыблемые обязательства и контракты, совсем как тот, что вы копируете. Поднимите глаза. Выше, в небеса. Видите, как наш господь Амо мчит на своей огненной колеснице сквозь облака в битву за Наволу? А теперь посмотрите, кто стоит в колеснице рядом с ним, вот этот крылатый винчи17. Гордый нос, глубоко посаженные глаза...

— Дейамо?

Теперь, когда Мерио показал мне, я узнал деда, которого видел на других картинах. Художник уловил даже сутулость от долгих трудов за столом, хотя на этой картине Дейамо был крылатым и могущественным и метал молнию.

— Дейамо, — выдохнул Мерио. — Воистину. Бык поднимает меч и кидается в битву, а его отец швыряет огненные молнии и стоит по правую руку от Амо. Представьте себе. Бык заказал эту фреску — и поставил своего отца наравне с величайшим из богов. — На лице Мерио появилось лукавое выражение. — И могу сказать, что по этой причине Гарагаццо считает сию картину ересью.

— Правда?

Мерио подмигнул мне.

— Ну конечно! Понаблюдайте за ним в следующий раз, когда он придет. Посмотрите, как багровеет лицо нашего каноника. И все равно Дейамо здесь, потому что так хочет ваша семья. — Он присел на корточки передо мной. — Никогда не забывайте этого, Давико. Истинная сила вашей семьи происходит из нерушимой мощи ваших обязательств и крайне усердных трудов пера вашего прадеда. Это основа всего. — Он с улыбкой хлопнул меня по плечу. — А теперь бегите играть. Завтра вы скопируете контракт без единой помарки, совсем как когда-то Дейамо.

Рожденный в темной двухкомнатной квартирке в Шерстяном квартале, под грохот станков и крики торговцев, ростовщиков и карталитиджи18, Дейамо окончил свои дни в роскошном палаццо, облаченный в шелка, в компании величайших людей города. Но хотя он умер богатым, в душе остался вианомо — и всегда заботился о людях с улицы.

Это Дейамо выделил деньги на строительство первых крытых колоннад и портиков по всему городу, чтобы дать вианомо тень в летнюю жару и укрытие в сезон дождей, — и именно он первым заплатил рабочим, чтобы те откопали и починили древнюю амонскую канализацию, проложенную под городом, дабы