Искатель, 1998 №9 - Песах Амнуэль

ваших слонов! — взревел бригадир. — Из-за вас человек погиб, понимаете вы это?

Он тут же прикусил язык, но Менотти, который был вовсе не дураком и умел складывать два и два, сделал свой вывод.

— Так, значит, все это правда? — спросил он, побледнев.

— Что — это?

— Ну… В городе уже неделю ходят слухи, что тот, кто убил Каппучилли, предложил полиции сыграть в шахматы. Мол, он придет и сдастся, если проиграет.

— Придет, держи карман, — мрачно сказал Тати. — Не знаю, что он сделает, если проиграет, но этот негодяй обещал убивать, если проиграем мы. А теперь выясняется, что, по его правилам, он будет убивать каждый раз, когда ему удастся сбить у нас фигуру. А вы! Вы подставили сами!

— Но мы же, черт возьми, не знали! И вы сами не знали, что он собирается убивать за каждую фигуру…

Оба, впрочем, понимали, что криком делу не поможешь, и что острота партии с этого дня возросла неимоверно, и что теперь, когда шахматисты узнали правду, они начнут бояться делать ходы (а вдруг противник опять возьмет пешку или фигуру?). А если шахматисты начнут бояться, то проиграют обязательно.

Преступник звонил из телефонов-автоматов, сообщал свой ход и исчезал прежде, чем патрульная машина успевала прибыть на место. Он выбирал тихие улочки, где не могло быть свидетелей разговора, но однажды, когда Тати решил поставить карабинеров едва ли не у каждого телефона на городских окраинах, убийца позвонил из торгового центра C&D, где его наверняка видели сотни покупателей, но никто не смог дать точного описания. «Высокий… низкий… плотный… худощавый… и вообще женщина…» Бред.

Менотти ввел свою группу в курс дела, и произошло то, чего так боялся бригадир: шахматисты начали осторожничать. Спасая чью-то жизнь, они рисковали другой. Спасая фигуру, проигрывали партию. Впрочем, все прекрасно понимали, что невозможно сыграть партию, не сдав противнику ни единой фигуры или пешки.

На следующем ходу под удар попал слон карабинеров, и шахматистам волей-неволей пришлось сделать довольно рискованный ход на Ь5. Менотти утверждал, что именно так пошел в свое время Решевский в партии с Ботвинником, но чем та партия закончилась, сказать бригадиру не пожелал.

На тринадцатом ходу белые взяли коня, о чем Менотти с торжеством сообщил мрачному Тати.

— Вы думаете, — спросил бригадир, — что преступник теперь покончит жизнь самоубийством?

Следующим ходом убийца сбил ферзем пешку на а5.

— Вы что, не видели, что пешка стоит под боем? — кричал Тати на Менотти после того, как хриплый голос (на этот раз — из телефона-автомата на людной площади Короля Виктора Эммануила) сообщил очередной ход черных.

Менотти молчал. Если весь цвет шахматной мысли Анконы не заметил элементарного зевка, что говорить о партии? И чего теперь ждать? Тати поднял по тревоге всю бригаду, расположил своих людей во всех кафе и магазинах, оголив перекрестки и вызвав к жизни сразу несколько десятков краж со взломами в богатых кварталах. Ночь прошла спокойно, сообщений об убийствах не поступало. Может, этот негодяй опять изменил правила? — думал бригадир на следующее утро, ожидая звонка. Он уже привык к тому, что убийца звонил между десятью и половиной одиннадцатого. Телефон молчал, и Тати подумал было с надеждой, что негодяй решил прервать партию.

Без пяти одиннадцать хриплый голос сообщил:

— Ферзь на f4.

— Вы просрочили время, — брякнул бригадир.

— Приводил в исполнение приговор, — прохрипел убийца и положил трубку.

Звонили из автомата на углу Спасения и Святой Каролины. Патрульная машина находилась неподалеку и прибыла на место буквально через полминуты. Будка была пуста, улица просматривалась насквозь, свидетели утверждали, что звонил нервный молодой человек в черной кожаной куртке, с усиками и темными волосами. Лет двадцати пяти, может, чуть меньше.

Это было уже кое-что. Словесный портрет бригадир немедленно раздал всем карабинерам, а столичные следователи переключились на поиск похожих людей по картотеке полиции и муниципалитета.

Отдавая распоряжения, Тати, однако, напряженно думал о том, что означали слова «приводил в исполнение приговор». Он понимал, что должны были означать эти слова, однако надеялся, что хотя бы на этот раз…

В половине первого позвонила служанка господина Кавалли, заведовавшего отделением Национального банка, и срывающимся от рыданий голосом сообщила о том, что нашла хозяина в кабинете с простреленной головой.

— Кавалли, по мнению этого идиота, — пешка? — только и сумел сказать бригадир, когда узнал об убийстве.

Преступник стрелял через окно из револьвера, пуля попала Кавалли в затылок. На улице в это время находилось много народу, но никто ничего не видел и никто не слышал выстрела. Квартира Кавалли находилась на втором этаже одного из самых фешенебельных зданий в Анконе. Стрелять могли только из расположенного напротив дома, в котором еще два месяца назад был начат капитальный ремонт. Строители поставили леса, возвели забор, сломали все, что могли, но к самому ремонту пока не приступали, поскольку муниципалитет, которому принадлежало здание, не перевел деньги подрядчику. Войти в покинутый дом и выйти из него, оставаясь незамеченным, сложности не представляло.

Одиннадцатого февраля Тати потребовал подкрепления из Рима. Следователи Цербини и Бергонци, в свою очередь, заявили, что, если в Анкону немедленно не приедет шахматист с рейтингом не ниже 2700, убийства будут продолжаться. Похоже, оба криминалиста отчаялись выйти на след преступника и решили, что продолжать игру — единственный способ заставить негодяя совершить ошибку и выдать себя каким-нибудь неосторожным поступком.

— Может, между этими тремя жертвами есть хоть какая-то связь? — вопрошал бригадир сам себя и каждого, кто желал слушать. — Может, он убивает не просто так, а по системе?

Но системы не было. Банкир не был знаком с аптекарем, аптекарь никогда не имел дел с Национальным банком, поскольку имел счет в Строительном, а страховой агент никогда не обращался ни к банкиру, ни к аптекарю с предложением застраховать жизнь или имущество.

К шестнадцатому ходу противник потерял три пешки, коня и белопольного слона. Потери белых пока ограничивались банкиром, агентом и аптекарем. Белые имели к тому же явное позиционное преимущество и стремительно наращивали давление на ферзевой фланг черных.

— Он играет неплохо, — сказал Менотти, делая шестнадцатый ход — слоном на кб. — Но не выше первого разряда. Мы заставим его сдаться примерно на тридцатом ходу.

— Потерь больше не будет? — с надеждой спросил бригадир.

Менотти только пожал плечами.

Из Рима между тем приехали еще два следователя, и между группами немедленно возник производственный конфликт: Цербини и Бергонци, уже увязнувшие в расследовании, требовали прислать не криминалистов (своих хватает!), а шахматиста; приехавшие же из Рима Раймонди и Мути утверждали, что расследование было проведено