Специфика транспортировки живой рыбы на большие расстояния - Александр Золотько

Стоян вышел, дверь за ним закрылась.

– Сволочь, – одновременно сказали Макс и Капустин.

А через десять минут пришли Котов и Стефенсон. Командир подтвердил, что разрешает наблюдателям заступить на вахту, скороговоркой перечислив для протокола пункты инструкции, разрешающие пассажирам, имеющим специальный допуск, оказывать помощь членам экипажа.

– И все равно – сволочь, – повторил Макс, когда все, за исключением наблюдателей, собрались в столовой.

И никто не стал возражать.

Разговор за столом вообще как-то не заладился, экипаж старательно поглощал еду, избегая взглядов друг друга.

– Такое чувство, что нас всех поимели, – сказал Макс. – Меня Стоян подловил на фразочке и раскрутил. А у вас что?

– Стенфенсон, сука, предложил посмотреть картинки с пятнами и сказать, что мы видим. – Синицкий отодвинул тарелку с недоеденным завтраком и посмотрел на Джафарова. – Пятнышки мы посмотрели, Муса возьми да и ляпни, что похоже на взрыв корабля типа «Ковчег»…

– Что значит – ляпни? – не слишком уверенно возразил Муса. – А на что еще может быть похожа багровая клякса на ярко-желтом фоне?

– На что угодно! На закат. На медузу. На кровавый понос! – быстро перечислил Синицкий. – Да просто на взрыв. Так нет, ему нужно было обязательно упомянуть «Ковчег»… Стефенсон оживился, картинку убрал в папочку и предложил поговорить о «Ковчеге» и колонистах.

– И ты, конечно, не смог сказать ничего хорошего? Указал со всей непримиримостью на то, что это толпа бездельников, уродов и вообще – пассажиры… – Стокман похлопал в ладоши. – Мы с кэпом и доктором честно держались с полчаса, пока Котов не стал просто задавать вопросы по колонистам.

– И кто прокололся вторым? – поинтересовался Макс.

– Почему вторым?

– Смотри, – Макс загнул палец на руке. – Ты распсиховался первым. А кто вторым?

– Так уж и распсиховался… – сказал Стокман. – Ну, сказал пару ласковых. А доктор поддержал.

– Значит, вторым был Холек… – констатировал Макс. – А на какой минуте к плеванию и брызганью яда подключился кэп?

– А он не подключился. Я прям, когда это осознал, даже в драку с Котовым бросаться не стал. Сам посуди – я бегаю по отсеку, размахиваю руками, Доктор разные нехорошие слова говорит, а Ян Хофман, блин, сидит и высокомерно рассматривает нас поверх книги.

– Я такой, – подтвердил Хофман. – У нас в роду у всех нервы крепкие.

– Угу, – кивнул Холек, – только книгу он держал вверх ногами. Не так?

– Хофманы тоже не железные, – ответил командир. – Нас обычно хватает минут на сорок, а потом… Про германский ужас слышали? Это про нас.

– Но нет худа без добра, – решил попытаться разрядить общее настроение доктор Холек. – У нас всех – выходной. И, если не ошибаюсь, нас ждет особый обед от щедрот Корпуса колонизации. Давайте, джентльмены, искать в происходящем позитивные моменты…

Макс вышел из столовой.

Вот пойти сейчас к Стояну и набить ему морду – боксер он там или не боксер, подойти, вломить чем-нибудь тяжелым… На глаза очень удачно попался огнетушитель на стене. Вот огнетушителем и вломить, подумал Макс. Так, чтобы…

Макс вздохнул и пошел к своему отсеку. Каюту в этом месяце он делил с Синицким. Вообще-то, Бронислав занимал верхнюю койку, но Макс решил, что сегодня техник обойдется и нижней. А он, Макс, будет сутки лежать, отвернувшись от всех. Нет, не так. Макс будет сутки лежать, повернувшись ко всем задницей. Демонстративно и из идейных соображений.

Спать совершенно не хотелось. Сволочи, пробормотал Макс, вспомнил о камерах наблюдения и почувствовал, как между лопаток началось жжение, переходящее в зуд. Захотелось повернуться и осмотреть потолок и стены, сантиметр за сантиметром. Ощупать, простучать, а потом, когда камера будет обнаружена, изничтожить ее каким-нибудь особо зверским способом.

Макс зажмурился сильнее, перед глазами вспыхнули россыпи звезд и галактик.

Рыбы, черт возьми. Живые рыбы. Нужно сохранить кондицию. Поддерживать тонус. Их гоняют по коридорам «Ковчега», вперед – назад, вперед – назад. Тонус поддерживают.

Они об этом догадываются?

Ни на обед, ни на ужин Макс не вышел. Лежал, глядя в стену, и молчал, даже когда Бронислав попытался его все-таки позвать в столовую. Правда, Синицкий не слишком и настаивал. Сам большую часть дня провалялся на койке, разглядывая фотографии родных.

Утром Макс заступал на дежурство со Стокманом. В столовой у него что-то спросили, он даже, кажется, что-то ответил.

Вахта тянулась бесконечно.

Макс механически, не отдавая себе отчета, а подчиняясь выработавшейся за девять месяцев привычке, переключил монитор на камеру наблюдения. Девочки, как обычно, играли в волейбол в купальниках.

Стокман оторвался на мгновение от книги, глянул на девушек и отвернулся. Макс смог заставить себя смотреть еще минуты три, борясь с тошнотой, потом картинку с монитора убрал.

Это не люди – он сам это сказал. У него это вырвалось помимо воли, вывалилось из тайников души, вскрытой ловкой рукой Стояна.

Взмах ланцетом – мерзкая, липкая и зловонная мысль смачно шлепнулась на пол. Лежит и благоухает.

Они не играют, эти сочные девицы. Они поддерживают кондицию. Сохраняют и даже повышают тонус мышц. Потом рыбки по команде поплывут на кормежку. Потом – на работу. Потом – на отдых. И, если позволит рыбовод, совокупляться. Море нужно зарыбливать. Рыба с икрой – вкуснее.

Черт. Черт-черт-черт-черт…

Все было так хорошо, так весело!

Они научились переносить полеты почти безболезненно. Да, после рейса они наверняка недели три не будут общаться, разбегутся в разные стороны кто куда. Но потом начнутся созвоны, рассуждения на тему, а не встретиться ли нам, да по пивку и девочкам… И когда закончится отпуск, они снова залезут в одну консервную банку и отправятся к черту на рога…

Перед самым отлетом пошел слушок, что теперь можно пробивать Тоннель вдвое дальше. Значит, рейс туда и обратно получается в четыре года. В четыре, блин. Но они бы, наверное, все равно выдержали. Они научились держать свое дерьмо внутри себя, не вываливать его на всеобщее обозрение.

И что из того, что в мыслях Макс всегда относился к пассажирам не самым лучшим образом? Наружу-то это не лезло. Не лезло!

Чертовы наблюдатели! Все испоганили, а теперь вот и начали прятаться.

Они старательно не попадались на глаза экипажу. Кто-то из Наблюдателей заходил перед приемом пищи в столовую и забирал порции. Ели эти упыри в своей лаборатории, которая раньше была кают-компанией.

Жрали и рассматривали своих рыбок и членов экипажа. Тоже, наверное, рыбок. Если вдуматься.

Это тоже злило Макса. Мысль, что он тоже подопытное животное, вызывала раздражение и желание что-нибудь разнести вдребезги. Так, чтобы со звоном, осколками, можно даже брызгами и клочьями.

Прошла неделя.

Парни старательно не вспоминали последнего теста. Просто не вспоминали – и все. Они даже наблюдателей не вспоминали. Словно тех и не было на борту. Столкнувшись случайно, отводили в сторону взгляд и шли себе дальше по своим делам.

Наблюдателей это, похоже, устраивало не меньше, чем членов экипажей. Если раньше они дежурили возле своей аппаратуры посменно, то к концу недели пребывали в лаборатории безвылазно.

Холек обратил внимание на это, предположил, что у наблюдателей что-то там не ладится, но ему тут же сказали, что это их собственное собачье дело, специфические проблемы, и вообще, возможно, у них сейчас время особо пристального наблюдения за аквариумом. Обычно спокойный Джафаров высказал настолько затейливое пожелание по поводу личной, специфической и сугубо наблюдательской интимной жизни, что Синицкий молча встал и пожал Мусе руку. Под аплодисменты присутствовавших.

Еще через неделю в столовую вошел Стоян.

На него, естественно, внимания не обратили.

– Приятного аппетита, – сказал Стоян.

– А я ей и говорю, – как ни в чем не бывало продолжил Стокман. – Можно, конечно, окрутиться и до рейса, но тогда получится нечестно. Я-то по определению не смогу тебе изменить. А ты…

– А она? – спросил Холек.

– А она сказала, что любит меня, будет ждать и все такое. Заплакала, ясное дело, – Стокман выгреб из тарелки остатки еды и облизал ложку. – Вот чего мне не будет хватать на пенсии, так это вкусной и полезной еды из корабельного рациона. Сами подумайте, ну разве может сравниться с этим какой-нибудь кусок жареной говядины? А?

– Такой с кровью? – уточнил Макс. – И хрустящей корочкой?

– С дымком от барбекю да под ледяное пивко? – подхватил Холек. – Не может. Это ж только для печени сколько ущерба! Понимаете, парни, в жареном мясе столько холестерина! Склероз, ожирение, инсульт с инфарктом…

– То ли дело у нас… – Макс перевернул над тарелкой полную ложку.

Содержимое, вязкая мутно-зеленая жижа, стало формироваться в огромную каплю.

– Командир, мне нужно с вами поговорить, – сказал Стоян.