Про арбузы - Владимир Печников

– А ну, чего расселись? Ноги в руки и айда!

Ты, хоть тресни, хоть вывернись наизнанку, но не успеваешь за всё руками, а иногда ногами ухватиться, что-то доделать, сделать или переделать, что-то достать, что-то продать, кого-то догнать. При этом всё сразу, не оставляя на потом. Чем быстрее, тем больше, иначе удачи не видать!

– А я кручу, педали верчу, – раздавалось из-за полосы с многолетними дубами.

Сквозь оголенные ветки, конечно, ведь еще только начало апреля, можно было увидеть человека, который без всякого на то усилие жал на педали старенького велосипеда.

– Скорей до рощи домчаться хочу, – с нарастающим оптимизмом и очарованием от наступившей весны напевал верный друг кота Леопольда еще и посвистывая при этом. Настроение было удивительным и прекрасным, сдобренное великим природным порывом.

Солнышко, собрав все свои солнечные силы, безжалостно топило остатки снега и без всяких сантиментов превращало его в воду. Воробьи, собравшись в огромную и неугомонную крылатую толпу, изводили всю округу беззаботным чириканьем. Они носились из стороны в сторону, создавая непредсказуемую суматоху и неразбериху. Откуда-то взялась здоровенная серая ворона. Эта предвестница разочарований, бед и огорчений уселась прямо напротив Владимира. Она взгромоздилась на угол сарая и как каркнет во всё своё воронье горло:

– Ка-а-р-р!

Володя непроизвольно содрогнулся и раз шесть перекрестился, хотя когда-то имел оценку «отлично» по «Научному атеизму» на госэкзаменах во время учёбы в университете.

– Вот зараза, как напугала! – сказал он, сплюнув в сторону, – Тебя-то здесь, как раз и не хватало.

Ворона буквально через секунду упорхнула навсегда, потому что очень испугалась летящего обломка, оставшегося от старых граблей. Обломок просвистел смертоносной пулей, но, к сожалению, не долетел до цели и рикошетом отскочил от стены сарая. Несколько потеряв скорость, он спланировал, словно подбитый самолет мимо стрелявшего снайпера лишь слегка расцарапав ухо.

– Да, кажись, день не задался, – подумал Владимир.

Буквально через мгновение сиюминутное беспокойство ушло на десятый задний план. А все потому, что ручейки стремительно пробивали себе дорогу, унося с собой остатки прошедшей зимы. Они, словно дети, радостно резвились на солнышке, искрились, игрались, переливались всеми цветами радуги и самозабвенно наполняли весеннее окружающее пространство чарующим журчанием. Коты ходят напыщенные и важные, осторожно через ручейки переступают, переживают за свои белые тапочки. Они еще в марте все с ума сошли. Тогда котяры точно обнаглели до неприличия: носились, как угорелые, скакали до безумия и орали до невозможности. Зато воробьи, что вытворяют, с ума сойти и не встать: в лужах барахтаются, по головам прыгают, мешают сосредоточиться.

Владимир отмахнулся от надоевших птиц и, наконец, приладил к багажнику велосипеда пустые пластиковые бутылки, которые были предназначены для живительного волшебного сока. Впереди ждала березовая роща. На машине еще было трудновато проехать, а вот на велосипеде в самый раз. И вот вам, пожалуйста, мчится Володя вдоль дубовой полосы, напевая и присвистывая всем известный мотивчик:

– А я кручу, педали верчу…

Еще немного и полоса закончилась, поворот направо… впереди осталось еще одно поле. Ветер уж очень сильный поднялся, был боковой, а теперь встречный. Крутить педали стало чуть сложней, тем более в гору. Дыхание сбивается, песня не поется, ноги еле-еле передвигают колеса боевого коня. Вот-вот, еще чуть-чуть и…

– Стоп машина, – прошептал наш герой.

Он, аккуратно стараясь не шуметь слез с велосипеда и положил его на землю, как будто это было оконное стекло. Затем он согнулся в три погибели и затаился. Поле в стародавние Советские времена поливное было, только трубы уж давно на металлолом сдали. Один только кусок остался, не сумели его откопать. Слишком большой слой земли пришлось бы снимать. Диаметр трубы был приличного размера, голову точно можно просунуть. Труба, как бы пронизывала бугор насквозь, по краям которого выглядывали обрезанные сваркой концы. Володя подполз почти к самому краю и с раскрытым от удивления ртом стал рассматривать представшую перед ним уже полную картину.

– Ни фига себе, – било по озадаченным мозгам.

Буквально в десятке метров резвились на солнышке настоящие лисята. Рыжие, пушистые, а до чего шустрые – четыре штуки. Двое с белыми манишками на груди, наверное, девочки, затевали двух других. Кувыркались, прыгали, чуть ли не на задние лапы вставали, как обезьяны. Словно детишки маленькие, только с ушками на макушках и воздушными хвостиками. Владимир тяжело дышал в ладонь, которой прижимал рот, чтобы не выдать своего присутствия. Ветер, хороший помощник, дул как раз на него, тем самым помогая быть незамеченным. Промелькнула мысль, подползти еще ближе, но тут в воздухе повис вопрос:

– А лиса-то где? Где мамочка, че она детишек-то своих так вот просто бросила?

Вдруг один лисенок помчался в сторону.

– Оп-па, вот она!

Всего лишь в метре от своих деток, греясь на солнце, и попутно охраняя свое потомство, возлежала лисица. Казалось, что ей все по барабану, но нет, нос постоянно был на стреме – по ветру, а уши, словно локаторы противоракетной обороны ежесекундно поворачивались на сто восемьдесят градусов. Она нехотя дала лапой под зад подбежавшему лисенку и тот помчался обратно к своим собратьям.

– Как бы еще поближе, – проговорил про себя Володя и сделал одно только малозначительное движение…

– Вжи-и-их! – лиса в одну долю секунды подняла голову и детишек, будто ветром сдуло в торчащую из бугра трубу.

Мама, удостоверившись, что враг налицо немедленно последовала за ними.

– Твою мать, – разозленный сам на себя прошипел сквозь зубы наш неудачливый охотник. – Ты гляди, какая умница, надо же сообразила, где дом себе устроить и нору рыть не надо. Цивилизация… Скоро в квартирах будут жить с телевизором и ванной.

В это же время в голове разыгрывался целый шахматный дебют:

– Ведь труба о двух концах, значит если один перекрыть доступным материалом, то через другое отверстие можно, в прямом смысле этого слова, выкурить их с места лисьей дислокации.

Всесильный и всемогущий азарт затмил все эмоции. Владимир быстро сориентировался: освободил сетку и обвязал ею конец трубы. Образовался мешок – ловушка. Возле другого конца он соорудил небольшой костерок, благо ветер, как раз направлял дым прямо в трубу. Все происходило на полном автомате, не думая и не осознавая, на, внезапно пришедшем, охотничьем инстинкте. Ну, очень захотелось поймать живого лисенка и привезти его домой. А зачем? Этого не знает никто. Просто захотелось потому, как царь природы – что хочу, то и ворочу. Дым, тем временем, неумолимо проникал в трубу. Вовка с другого конца ждал появления добычи. Пять минут, десять… – никакого результата.

– Да что ж такое-то? – не знал, что делать, Владимир.

– Ба-ах! – на огромной скорости вылетела из трубы лиса и прямо в костер…

Она сбила пламя, вспыхнула сама, перекатилась, потушив огонь и… замерла. Володя еще не понял толком, что случилось, но к горлу все настойчивее подкатывался громаднейший ком непонятного волнения, но предвестника полнейшего ужаса. Володька подошел к лисице и, с нескрываемым чувством омерзения на самого себя, пнул по лежащей лисе. Она даже не шелохнулась, только выпучила затуманенные зрачки и высунула язык сквозь раскрытую пасть.

– Боже, что ж такое то? Что ж я натворил-то? – непрестанно било по голове, пока Владимир осматривал со всех сторон злополучную трубу.

Лисят не было.

– Задохнулись, – пришло запоздалое озарение в Вовкину голову.

Он еще некоторое время бегал вокруг бугра, уже не видя ничего вокруг.

– А-а-а-а! – дикий, невозможный крик моментально достиг неба и с оглушительной скоростью упал вниз.

Энергия, собравшись вокруг этого места, сгруппировалась настолько сильно, что помчалась мощной волной через все поле. Волна, долетев до ближайшей лесной полосы, оттолкнулась от естественной преграды и, с неимоверной скоростью, двинулась обратно, тут же сбив с ног сходящего с ума человека. Мозги, получив не знавший ранее вкус истерики, стали с особым остервенением и жестокостью бить Вовкино лицо о землю.

– Скотина! Что ты наделал? – кричала его поруганная душа..

Володя никогда в своей жизни не плакал. Он не плакал даже, когда умер его отец. Он не плакал по многим поводам, когда даже родные впадали в отчаянье, когда самому приходилось очень плохо в этой жизни. Он даже не помнил когда плакал маленьким ребенком. Сейчас Вовка рыдал. Слезы бескрайним океаном размывали чернозем на жалком лице уже совсем немолодого мужика.

– Ты же их погубил, сволочь! Я убью тебя! – повторялось горько, с надрывом и бесконечно.