Барков советского розлива - Николай Иванович Хрипков

= Так! С конспектами понятно. Кто еще тогда с вами у реки пил пиво?

— Ну. Толька Муханов, Лёшка Коноплев. Вот. Четверо нас было. Взяли трехлитровую банку пива.

— Адрес Вовки Зябликова?

— Ну, в одном доме мы живем. Только он в другом подъезде. Квартира восемь. А комната у них прямо, как заходите в коридор. Слева будет кухня, а прямо их дверь.

–

Конечно, Зябликова можно было вызвать официальной повесткой в комитет на допрос. Тут были две причины, которые заставили Топольницкого отказаться от этого. Первая: указание полковника о том, чтобы провести это дело тихо, без шума, чтобы о нем никто не знал и автора похабщины взять за жабры без лишних свидетелей и без шумихи. Вторая: это наставление Ивана Кузьмича Огородникова, который читал им курс оперативной работы. Иван Кузьмич говорил о том, что неформальная беседа часто дает больше, чем официальный допрос в кабинете. Человек, оказавшись в кабинете, уже чувствует себя виновным, даже если за ним нет никакой вины. Такова человеческая психология, на нее давят стены, стол, протокольная запись. Человек в напряжении, он боится хотя бы на миг утратить бдительность, потому что от каждого его слова зависит его судьба, он ведет себя не так, как в обычных естественных условиях. В неофициальной же обстановке он раскован, больше склонен к откровенности. Если даже проболтается о чем-то тайном, то не сильно переживает об этом. Он знает, что в любой момент может отказаться от своих слов. «Не помню, чтобы я такое говорил. Да не может быть, чтобы я такое сказал! А докажите, что я такое говорил! Протокол же не вели».

Можно встретиться с Зябликовым вечером, когда он вернется с работы. Но Топольницкий решил, что встреча на рабочем месте даст больше. Да и большую часть своей жизни мы проводим на работе, а не дома, если, конечно, не брать в расчет сон.

В тресте сказали, на каком участке работает Зябликов. Это была новостройка — пятиэтажный дом. Коробка уже стояла. С крышей. К дому подводили коммуникации: теплотрассу, водопровод, электричество, телефонную связь. Поэтому вокруг дома, как змеи, вились траншеи. Гудели экскаваторы, бульдозеры отталкивали землю.

Прораб Степанов, уже извещенный о визите, поджидал его возле вагончика. Это был мужчина лет за пятьдесят, широкоскулый, с маленькими глазками. Сейчас на нем был плащ, сапоги, а на голове строительная каска.

Топольницкий одно время увлекался физиогномикой и по типу лица Степанова установил его финно-угорское происхождение: он или мордвин, или мариец, или кто-нибудь из его родителей из этих народов. Что это ему давало, он и сам не знал.

— И что натворил этот хмырь? — спросил Степанов, пожав Тополницкому руку.

Топольницкому не понравилось эт слово «хмырь». Всё-таки это твой рабочий. Значит, не очень-то он уважает работяг. Да и спросил он с какой-то ехидцей. «Мол, вот я знаю, что это такой, что обязательно, что-нибудь вытворит неладное. Я всегда был в этом уверен».

— Так, уважаемый, — проговорил Топольницкий. — Никто ничего не натворил. Если я кем-то интересуюсь, это совсем не значит, что он обязательно что-то натворил. Просто мне нужно побеседовать. И потом, почему вы называете рабочих так уничижительно? Всё-таки рабочий класс у нас считается самым передовым, авангардом общества. К себе вы требуеуте уважительного отношения. Так что сами уважайте людей.

Топольницкий удивился самому себе, он отчитал человека более старшего по возрасту. Степанов понял, что его отхлестали, как провинившегося подростка. Но видно это часто случалось с ним. И он привык получать подзатыльники и пощечины от начальства. Не успел даже обидеться.

— Где я смогу побеседовать с Зябликовым?

— В моем вагончике.

Обычный вагончик. Такие ставили на каждой стройке для прораба, для рабочих. У входной двери на табуретке металлический бак с краником. А на баке кружка. Не ходить же каждому со своей посудой. Да и по утрам у некоторых наблюдался сушняк. Рядом побольше отделение, где был уголь и сложены дрова. За электрообогреватели пожарники гоняли.

Поэтому зимой вагончик отапливали буржуйкой, самодельной металлической печью. Здесь и была собственно конторка прораба со старым столом, крытым зеленой тканью, которая протерлась в нескольких местах и зияла прорехами, лавкой вдоль стены и несколькими стульями. На тумбочке стоял небольшой сейф, где прораб хранил документы. На стенках висели графики, приказы, инструкции.

— Сейчас я его позову, — сказал Степанов. — А вы располагайтесь! Будьте как дома.

— А что вы можете сказать о Зябликове, Алексей Петрович?

— Ну, Зяблик он и есть Зяблик. Что о нем скажешь7 Сто всякими кадрами приходится работать.

— Алексей Петрович! Ну, я же вас просил без этих уничижительных характеристик. Говорите по делу. Вы работаете с ним рядом, должны его хорошо знать.

— Это прозвище у него такое. Его так все зовут. Ну, что я о нем могу сказать. Противоречивое к нему отношение. Вы не думайте, я хорошо отношусь к людям. Но люди-то разные. Вот зимой попал в вытрезвитель. Так хорошо, что милиция подобрала, а ведь мог и замерзнуть. Или какие-нибудь отморозки убили бы. У нас такое случается. А перед этим получка была. Он себе новую меховую шапку купил. А то носил какую-то облезшую крысу, как бомж. А покупки, сами знаете, обмывать надо. Хе-хе! Простите! И часы наручные. И вот или сняли всё это, когда пьяный лежал. Или еще как. Он-то сам, конечно, ничего не помнит. Я, кстати, об этом в заметке написал.

— В какой заметке?

— А я внештатный корреспондент в нашей газете «Строитель». Уже много лет. Еще и платят. Немного, правда. Редкий номер без моей заметки обходится. Как только готовится новый номер, мне звонят: «Алексей Петрович! Ждем ваш материал!» Да я тут же вот в этом вагончике на этом вот столе и подмахну что-нибудь. Хвалят за бойкость пера. И за оперативность, само собой. А сюжетов тут у нас на каждом шагу.

— Алексей Петрович! Меня всё-таки Зябликов интересует. Что вы о нем можете сказать, как о специалисте? Всё-таки для руководителя главное деловые качества работника.

= Знаете, бывает опаздывает на работу. Ссылается на автобус. А что автобус? У всех автобус. Значит, вставай раньше, чтобы не опаздывать. Лучше пораньше явиться на работу, чем опоздать. Я двадцать пять лет на стройке. И ни разу… понимаете, ни разу не опоздал. Я, кстати, вишу на доске почета. В смысле фотография моя.

— А как специалист? Плохой, хороший?

— Как специалист? Он же плиточник. Плитку кладет. Там в туалете, в ванне, на балконе, на лестничной площадке.

— Понял. И что?

— Я так скажу. Достоин всяческой