Мёд и немного полыни - Мария Омар

– Ну тогда завтра выходи, доярки нужны. На рассвете жду! Работать надо много, – предупредил управляющий.

Акбалжан вопросительно посмотрела на Оспангали. Тот перевёл слова Дмитрия Михалыча.

– Скажи ему, буду много работать! – воскликнула она так громко, что ребёнок на руках заплакал.

Подкатили к землянке. Оспангали вошёл внутрь, переговорил с хозяйкой и позвал:

– Заходите!

Акбалжан осторожно ступила через порог. Её встретила пожилая женщина в ситцевом платке, с руками в боках:

– Боже, какая маленькая! Проходи.

Усадила гостей за стол, сколоченный из досок, принесла зелёные щи. Разлила по чашкам, раздала деревянные ложки. Акбалжан, принюхавшись к незнакомому аромату, сглотнула слюну. Строго глянула на Райсу, которая с жадностью начала есть.

– Да не стесняйся, – произнесла Сычиха. – В еде стыда нет. Кушайте! Мы тоже голодали. Слава богу, сейчас лучше!

Акбалжан догадалась, о чём сказала хозяйка. Хотела в благодарность поклониться, но сдержалась: вдруг здесь так не принято.

Оспангали засобирался:

– Ну, теперь, дочка, я спокоен. Приеду ещё навестить тебя. Будь счастлива!

– Рақмет, ата![14] – глаза защипало, и Акбалжан наклонилась снять невидимую нитку с платья.

На следующий день она встала рано. Наказав Райсе смотреть за Куантаем, поспешила к конторе.

Глава 7

Сказка о смелой старухе

Работать и вправду приходилось много. После дойки работницы чистили навоз, таскали корм. Ездили на лошадях за глиной. Высыпали её из телеги на землю, делали горку с углублением, как для теста, наливали воду и месили босыми ногами. Добавив к жиже солому, мазали стены скотных баз.

Когда платье и платок становились грязными, Акбалжан стирала их на ночь, сушила, а утром надевала, иногда полусырыми. Приходила домой поздно. За детьми присматривала баба Дуся. Так на самом деле звали Сычиху. Поначалу Куантаю давали коровье молоко, которое приносила соседка, да варёную картошку, завёрнутую в тряпочку. Потом он быстро выучился есть то же, что и взрослые. Акбалжан не увидела первого шага сына, а однажды удивилась, что он сам грызёт морковку.

Потихоньку она училась говорить по-русски. Баба Дуся показывала, как готовить щи из капусты с травами, отыскивать на полянах дикий щавель, горный лук с лебедой, ягоды. Деревенские мальчишки делились с ними рыбой. Вечером приходили соседки. Щёлкали семечки, сплёвывая шелуху на земляной пол. Перед сном подметали его чилижным[15] веником.

Порой Акбалжан терзали мысли: правильно ли поступила с Жангиром? Успокаивала себя тем, что сделала для него лучше. Женился он, потому что велели родители. Жену не выбирал, нежности не испытывал, значит, страдать не будет. Да и она не скучала по прежней жизни. А детей сама вырастит.

К концу лета приехал дедушка Оспангали. Рассказал, что Жангира чуть не посадили. Увезли в райцентр, но отпустили, помог зять Аман. Акбалжан вздохнула. Не желала мужу зла, что бы он ни сделал. Старик признался, что пришлось открыть, где она. Акбалжан прикусила губу. Сдержанно ответила, что, если Жангир хочет увидеть детей, пусть приезжает, а нет – его выбор. Она не вернётся.

Вечером за чаем разоткровенничалась с бабой Дусей, рассказала про мужа, корову.

– Да, деточка, время такое, – баба Дуся подула на горячий чай. – У меня тоже была семья. Наши предки крепостные. Как дали вольную, отправились в Сибирь, осели там.

Глаза бабы Дуси заблестели, она хлебнула чай и уронила кружку. Вскочила, начала трясти подол.

– Обожглась? – Акбалжан схватила тряпку.

– Да нет, – баба Дуся подвернула платье с мокрым пятном и всхлипнула. – Как пришла советская власть, один сынок ушёл с войском Колчака, второй – в Красную армию попал. Оба сгинули. А мужа моего убили, не давал дом поджечь.

Акбалжан сочувственно покачала головой. Они немного помолчали.

– Вот мы, три бабы собрались – и сюда, на Урал, – продолжила баба Дуся. – Доехала я одна. Кого здесь только нет. Русские, украинцы, казахи, башкиры, чуваши… Кто от красных пострадал, кто от белых, не разберёшь. Поэтому лишних вопросов никто не задаёт. Но, смотри, держи язык за зубами. Мне сказала, душу облегчила, больше никому. Хоть в каком народе есть люди чистые, а есть сволочи.

Ночью Акбалжан лежала возле детей, слушая их дыхание. Рассматривала в свете луны маленькие фигурки. Куантай разлёгся широко, закинув одну руку на сестру. Райса спала, свернувшись. Как же они подросли! У дочки волосы уже до пояса достают. Сынок вытянулся, ножки стали длинными.

Дни бежали легко, как колеса телеги Оспангали. Урал обмелел. Густая листва деревьев вдоль реки запестрела, словно разноцветная корпешка[16]. Стало зябко, особенно по утрам. Женщины готовились к зиме. Натаскали дрова, запасли ягоды, насолили хрустящую капустку, спустили в погреб картофель. Для заварки насушили ароматную матрёшку[17].

В сентябре случилась нежданная радость. Ферма перевыполнила план – урожай собрали богатый, поголовье скота выросло. Лучшим работникам выдали премии. Акбалжан достался телёнок. Хилый, безнадёжный, родился не ко времени.

Телёнка принесли в избу и устроили на соломенной подстилке. Поначалу он только лежал. Ему протягивали ладонь, и он начинал сосать пальцы, громко причмокивая. Опускали его морду в ведро с разведённым водой молоком, которое баба Дуся выменяла на картошку. Так и научился пить.

Дети гладили телёнка, обнимали за шею, хохотали, когда он мотал головой. Вскорости выяснилось, что это тёлочка. Коричневого цвета, со светлым узором на мордочке, похожим на улыбку. К удаче, как сказала баба Дуся.

С появлением тёлки в доме стало теплее. Укладывая детей, Акбалжан рассказывала сказки. Какие-то слышала в детстве, другие – сочиняла сама.

«В одном маленьком ауле жила одинокая старуха. Была у неё чёрная корова. Днём она паслась в степи с другими коровами, а ночью спала со старухой в юрте. Однажды воры решили ночью увести корову. Но умная старушка перед сном посмотрела в дырочку в пологе и увидела, что юрту окружили восемь головорезов. Тогда она ударила камнем по казану и громко выкрикнула:

Жатайық, жатайық

Қара сиырды матайық,

Ұры сегiз, бiз тоғыз

Тiрi қызыққа батайық!

(Ляжем-поляжем,

Окутаем чёрную корову.

Воров восемь, а нас девять,

Вот будет потеха!)

Услышав, что в юрте аж девять человек, воры пустились наутёк и больше не появлялись».

На последних словах Райса смеялась, а Куантай уже давно уснул.

Глава 8

Кожабай

Зоотехника Кожабая прислали в Каратал из другого района – поднимать животноводство. Неженатый, приятный лицом, грамотный. Двадцать шесть лет, ровесник Акбалжан. Непохож на большинство колхозных мужиков – не матерится, с женщинами разговаривает уважительно. Доярки заигрывали с ним, гадая, кого же выберет? Незамужних в колхозе было много.

Заглядывалась на него и Жайнаш. Высокая, смуглая, похожая на своенравную кошку, которая никого не признаёт. Когда её муж умер от лихорадки, она стала жить с его молчаливым братом по прозвищу Момын[18]. Жайнаш дружила с Рыжей Сонькой, молодой незамужней бабой. В посёлке ничего не утаишь: то с солдатами замечены, то с гостями из райкома. Но от Момына Жайнаш не уходила. Он был удобным, как старая кошма[19], безмолвно служащая хозяину. Убирал скот, сносил выходки Жайнаш, не обращал внимания на насмешки соседей. Слишком уж светлая была их дочь, не похожа ни на отца, ни на мать.

Акбалжан думала о своём, размазывая глину по стене базы. У детей обуви к зиме нет. Надо попросить соседского дедушку свалять валенки. Шерсть обещала дать бабка Маслиха.

Липкая глина быстро засыхала на пальцах, стягивая кожу. Акбалжан повернулась, чтобы взять новую горсть, и увидела скотника Артыка, толстого, с редкими волосами. Он стоял опершись на лопату и ухмылялся. Акбалжан нахмурилась: тьфу, глазеет так, что умыться хочется. Вечно рядом ошивается, бездельник.

Она подошла к тазу, чтобы плеснуть в глину воду. Артык схватил её за запястье:

– Дай помогу!

– Уйди! – Акбалжан отвела его руку.

– Что строишь недотрогу? Ладно бы девчонкой была, а то с двумя детьми и туда же!

Она добавила воду, отошла. Шмякнула горсть глины о стену.

– А может, нравится