o fad3c0960b610c79 - Yuriy

- Я перешла на пятый курс филологического факультета папиного университета.

Пишу дипломную работу по творчеству Гоголя.

- Скажите, Ксения, а какова была тема выступления Родского на том лондонском

семинаре? – поинтересовался Лобов и приготовился записать в блокнот. – Ну, та, которую, как вы говорите, он похитил у вашего отца?

- Так как раз тема Катыни, - взволнованно заговорила девушка. – Отец перед этим

набросал основные тезисы работы. Наверное, ознакомил с ними и Родского. А

тот…

- Но в любом случае, Родскому пришлось из набросков, тезисов, самому выстроить

обстоятельный доклад, логически продуманный и доказательный? – продолжал

Лобов.

- Вы намекаете на талант Родского? А что это меняет? – вспылила Ксения. – Разве

это исключает плагиат и нечистоплотный поступок? Родский, конечно,

талантливый историк. Но как человек… Совершенно без каких-либо

12

нравственных устоев… И я убеждена, ради личной выгоды, ради личного имени в

науке пойдет на многое…

Лобов задержал на Ксении внимательный взгляд, потом записал что-то в блокнот.

- Ну а коллеги отца по работе, ученые кафедры? – спросил Суровин.

- Там вообще – болото! – категорично отрезала Ксения. – Если ученики отца что-

то собой представляют, то подавляющее большинство «кафедралов», как я их

называю, полнейшие ничтожества!

- Даже так безапелляционно? – удивился Суровин. – Но ведь вы говорили, что

многих ученых привлек на кафедру именно ваш отец. Он что, плохо их знал?

- Тут надо пояснить, чтобы вы поняли…

- Уж сделайте такую любезность, - попросил Суровин.

- Поначалу отец сколотил отличную кафедру. Но через три года ректором

университета был назначен профессор Физико-металлургической Академии

Ирбитов. Он в чистом виде технарь, даже не представляет, зачем и кому нужна

история. Тем паче в русле современных монетарных настроений…

- Каких-каких настроений? – не понял Суровин.

- Монетарных, - Ксения удивленно воззрилась на следователя, словно удивляясь, как это он не знает этого термина.

- Да нет, термин «монетаризм» мне знаком, - словно пытаясь разубедить ее, вставил Суровин. – Мне просто не понятен контекст, в котором вы сейчас его

употребили.

- Ясно, - улыбнулась Ксения. – Умонастроение современного общества я называю

монетарным. Даже и не умонастроение, потому как ума у большинства

обывателей нет, вы согласны?

- Допустим, - кивнул Суровин.

- Так вот, скорее не ум, а настроение души, что ли… Хотя и о душе говорить как-то

не пристало… Ну, образ жизни, что ли, стиль поведения – все сплошь подчинено

погоне за деньгами и наживе.

- Это, разумеется, вне дискуссий, - согласился следователь. – Так что же ректор

Ирбитов?

- Да сам по себе он, кажется, человек неплохой, видимо, крупный ученый в своей

области. По крайней мере постоянно вылетает на зарубежные конференции. Но

вот только гуманитарному направлению он уделяет совсем мало внимания…

- В чем это заключается? – перебил Суровин.

13

- Зарплаты на историческом факультете самые маленькие. Денег на зарубежные

командировки не выдают…

- А как же ученые ездят на конференции?

- Представьте, на свои средства, - глаза Ксении сверкнули злым огоньком. – На

последнюю лондонскую конференцию отец летал на свои деньги.

- А Родский? – спросил Лобов.

- Родский? - немного замешкалась Ксения. – Не знаю… Наверное, тоже на свои…

- Он обеспеченный человек?

- Думаю, да, хотя… кто его знает… Мне он не отчитывается… Вообще-то он еще

где-то работает…

- Но в любом случае сто пятьдесят тысяч евро ему не помешали бы? – Лобов

пристально посмотрел на Ксению.

Девушка смутилась и потупила глаза.

- Если вы думаете, что это он… он сделал это… Так вам нужно ведь это доказать…

Она вдруг замолчала и схватилась руками за грудь.

- Что с вами? – спросил Лобов, но Ксения лишь махнула рукой и выбежала из

комнаты. Вдалеке послышались звуки горловых спазмов, кашель, потом спустили

воду в унитазе. Через некоторое время вошла Ксения и смущенно улыбнулась:

- Простите, все это вынести…

- Конечно, конечно, простите нас, - извинился в свою очередь Лобов. Какое-то

странное чувство на мгновение колыхнулось в нем. Но он тут же забыл о нем и

напомнил девушке:

- Мы говорили о Родском…

- Да. Так вот. Что касается меня, то, зная характер Родского, я совсем не исключаю

возможности, что он… ну, что он мог бы сделать такое…

Повисло тяжелое молчание. Чтобы разрядить его, Лобов спросил:

- Ну хорошо, продолжим все-таки про коллег вашего отца. Почему вы назвали

«кафедралов», - Лобов выделил это слово, - болотом?

- Многие из этих, - презрительно поморщилась Ксения, - пришли уже после того, как выдающиеся люди покинули кафедру и перешли в другие вузы. Один из

новых – профессор Кучин. Уж не знаю, какие у него заслуги. Из его книг я

пыталась читать только монографию «Прогрессивная журналистика в борьбе за

общественное мнение в России в середине XIX века». Не дочитала…

- Почему? Что там плохого, на ваш взгляд? – поинтересовался Суровин.

14

- Не только на мой взгляд, но и на любой, мне кажется, - Ксения рубила воздух

резкими движениями рук. – На любой более-менее развитый вкус – это полная

белиберда! В духе, знаете, советских ура-агиток. Там о Чернышевском, разумеется, о Добролюбове и иже с ними…

- В положительном, разумеется, ключе?

- Разумеется, как ни странно в наше-то время…

- И больше ничего не писал профессор Кучин? – продолжал расспрашивать

Суровин.

- Так, несколько статей в научных журналах, о жестокостях царизма, о ссыльных

писателях типа Полежаева и Шевченко…

- Ну а что он за человек – профессор Кучин?

- По большому счету никакой он не ученый, - безапелляционно заявила Ксения.

- Вот как! А кто же тогда? – изумился следователь.

- Скорее – спортсмен, нет, не спортсмен даже, а культурист!

- С чего это вам так показалось?

- Ничего мне не показалось, - парировала девушка. – Я сама неоднократно видела, как он играет на теннисном корте, бегает кроссы. Едва кончатся вузовские «пары»

- он в охапку свою спортивную сумку (с которой и является на лекции) и на

стадион или в тренажерный зал.

- Сколько ему лет?

- Да лет-то немало, около пятидесяти. А вот здоровье, вы правы, здоровье на

зависть любому юноше. Высокий, стройный, поджарый, мускулистый. Женат

третьим браком на своей бывшей аспирантке.

- Завидное здоровье, - вздохнул Суровин.

- Вы нам, пожалуйста, дайте телефоны Родского и Кучина, - Лобов отвлек

следователя от грустных размышлений.

- Разумеется, - кивнула Ксения и потянулась к сумочке, чтобы вытащить

мобильный телефон, но тут он сам дал о себе знать.

- Алло? – раздраженно ответила девушка, едва взглянув на определитель номера.

- Я тебе позже позвоню! Да, сейчас некогда!.. Тут такое!.. Потом! – резко

выкрикнула она и отключила связь.

Лобов внимательно посмотрел, как взволнованная Ксения убирает мобильник в

сумочку, уточнил время, записал что-то в блокноте и спросил девушку:

- Простите, вы обещали номера телефонов…

15

- Ах да, Родского и Кучина, - спохватилась, как бы опомнившись, Ксения и снова

вытащила мобильник и открыла список телефонов: – Вот, запишите.

Когда Лобов и Суровин записали номера, Ксения спросила:

- Какие-то еще вопросы у вас ко мне будут? А то, знаете, проблем еще куча: морг, организация похорон…

- Конечно, мы понимаем, - спохватился Суровин и начал собираться. – Скажите, с

похоронами проблем не будет? То есть, я имею в виду, есть кому вам помочь?

- Ну, я думаю, что в любом случае, родной университет, - она ехидно усмехнулась,

- отдаст дань памяти известному профессору. К тому же принесшего так много

славы – мировой, можно сказать… Не беспокойтесь, у папы, помимо вузовских

коллег, есть немало настоящих друзей.

- А в личной жизни… - замялся Суровин.

- Понимаю, - кивнула Ксения. – Запишите телефон. Ирина Арнольдовна Тамме.

Это давняя знакомая отца…

- Простите, вы сказали «знакомая»…

- Хорошо, если нужно более откровенно – его подруга, любовница, наконец. Они

знакомы уже более десяти лет – с тех пор, как умерла мама, - голос девушки

дрогнул.

- Извините, если я… - начал было Суровин, но Ксения взяла себя в руки и

постаралась улыбнуться, однако нотки горечи все еще сквозили в ее словах:

- О маме, если позволите, я расскажу вам в другой раз. Сегодня и без того очень

тяжело.

- Разумеется, мы понимаем. Разрешите откланяться, - стал прощаться Суровин. –

Пожалуйста, обо всех неординарных событиях, я имею в виду звонки, разговоры и

прочее, - сообщайте мне, пожалуйста, - и он протянул девушке свою визитную

карточку.