В + В - Алеха Юшаева

удивлено выдал приветствие уже позади нас. Разворачивая к подруге не менее удивленное лицо, я боковым зрением увидела, что они остановились. Её длинные светлые волосы гордо развевались за плечами. Она дразнила их своим непонятным поведением, она ставила его в тупик своим обращением, она удивляла всех своей непоколебимостью.

Мы дошли до кабинета. Смотря на неё возмущенными глазами, я набросилась на неё с восклицаниями. Она смеялась.

– Ты видела их лица? Ты видела его лицо? Весь позеленел аж! – её задорный, счастливый проделкой смех раздавался во всех углах кабинета. Она была довольна собой, своей находчивостью, своей стойкостью.

У меня в груди распирало от возмущения и восторга. Я смотрела на её розовые щеки, торжествующие огоньки в глазах, привычный жест смахивания пряди с плеча. Она вернулась, моя Ника вернулась.

Глава 5

Её приветствия повторялись неоднократно. Хотя мы уже специально не искали их, не пытались выкроить время для их поимки, мы просто шли по коридорам, разговаривали, и как-то само выходило, что мы наталкивались на них. Они всё еще не хотели стирать своих насмешливых улыбок, а она не желала прогибаться под ними и давила свою линию. Ника прямо здоровалась с Егором, глядя именно на него, в его темные глаза. И он отвечал ей, сначала удивленно, потом привычно, будто другу. Наверное, он понял, что она не отступится, даже если он вообще перестанет обращать на неё внимание.

Вова никогда не отвечал на её приветствия, но его глаза явно хотели ответить ей. Он всё больше, всё дольше сопровождал её взглядом. Еще находясь в другом конце коридора, он приковывался к ней и не отпускал её. Несомненно, это льстило её маленькому женскому самолюбию. Ника, как молодая женщина, распускалась с каждым днем. Разносила вокруг себя яркие эмоции, переливающийся смех, разбрызгивала вдохновение и упивалась собственным. Записи в тетрадях становились всё более откровенными, более горячими и жаждущими воплощения. Молодость, молодость, куда ты так несешь желания неразумных девчонок?

Учителя заметили эту перемену и всячески пытались поддерживать её, чтобы она снова не опустила себя до огрызающейся хулиганки. Они поощряли её работы, просили дополнительной помощи и иногда угощали чем-то вкусным. Она становилась всеобщей любимицей.

Хотя нет, не всеобщей. Некоторые не могли смириться с тем, что в её жизни пролегла счастливая полоса. В нашем классе была девочка, которая довольно тесно общалась со старшеклассниками, на короткой ноге, так сказать. Она гуляла с ними, без ужимок толкала их в плечо, без стеснения позволяла себе отбирать их вещи и гоготать над этим. Она и выглядела несколько старше нас, потому могла спокойно относить себя к старшим.

Её не нравилось, что Ника из наблюдения перешла в наступление. Не по её духу было, что Ника перестала закапывать себя и всё рьянее приближаться к Вове. Презрительный взгляд выстреливал в девочку, когда мы снова говорили о нем или шли мимо парней. Она подкалывала Вову, тыкая его локтем и лукаво подмигивая. Цель такого поведения ясна не была, потому что она не пыталась добиться его расположения: она уже имела его. И она не пыталась отстранить Нику, как конкурентку, посягнувшую на её место. Она просто смеялась, и всё. Над ним, над ней. А им, кажется, было всё равно.

Всем было всё равно. Весна давно вступила в свои права, растапливая последние островки темного снега. Солнце ласково гладило по оголившимся после шапок головам, легко одетым плечам и покрывающимся веснушками носам. На земле, не закрытой асфальтом, проклевывалась трава. На деревьях, разбросивших в разные стороны ветви, образовывались зеленые почки. Время шло неумолимо, а мы, казалось, совсем не замечали этого. Мы жили, как беззаботные животные, нуждающиеся в еде и тепле.

Расписание лихорадило как сумасшедшего. Грустные глаза Ники всё чаще и чаще блестели от едва видневшихся слез. Она молча стояла в коридоре на переменах, складывала руки на груди, даже головы не поворачивала ни на что, словно замкнутая в четырех прозрачных стенах, не пропускающих ни звука. Мягкие, светлые, слегка секущиеся, её волосы брошены на плечи и не убраны назад, как то обычно бывало. Ей было без разницы как выглядеть, как двигаться, как жить, если не было никакой возможности увидеть его. Со мной она перекидывалась короткими фразами, долго смотрела, словно внимательно слушала, но на самом деле пропускала слова. Ничего не интересовало, ничто не занимало, ничто не заботило. Даже на прогулки она отказывалась выходить: мы сидели у неё дома и занимались каждая своим делом. Чаще всего она тыкала по кнопкам ноутбука и, редко моргая, глядела в экран. На ресницы скатывались слезинки, которые она смахивала украдкой, чтобы не тревожить моё внимание. Я следила за ней, несмотря на то что читала что-то или писала домашнюю работу. Я следила за её прерывистым движением груди, словно истерическими вдохами, сдерживаемыми каждый раз. Угнетенное состояние ухудшалось. Она не двигалась, если это не имело никакой великой цели. Даже ужин, на который её звали четырежды, не был такой веской причиной. Мать Ники лояльно относилась к её поведению и спускала всё на самотек. Ей казалось, что это всего лишь очередная выходка её дочери-подростка. Возможно, так думает каждая мать, но меня удивляло, с каким равнодушием она смотрела на безжизненные глаза и руки девочки, что когда-то была под твоим сердцем. Женщина лишь коротко обнимала её, на секунду ободряя, и спокойно отправляла от себя. Может быть, я чего-то не понимала в их отношениях, но мне думалось, что им стоило поговорить.

Однажды Ника пришла в более радостном расположении духа. Спустя три недели ей наконец удалось совладать со своим упадническим состоянием. На перемене она схватила меня за плечо и, как обычно, потащила меня в коридор. Мы знали, что на сегодня девятиклассники уже ушли, а Вова не оставался на дополнительные занятия, потому никто не мог помешать её планам. В демонических глазах, где купалась замечательная идея, брызгали искры счастья. Расплывающимся в улыбке ртом она объявила мне, что хочет устроить захват. В то время, когда наши странные детские приключения имели место быть, учительская являлась священным местом преподавателей. Они собирались там, чтобы попить чаю, рассказать друг другу забавные истории, произошедшие на уроке и вообще в жизни, чтобы взять классный журнал в толстом переплете. Тот самый журнал и был целью Ники, страстно держащей меня за руку. Она поспешно возмущенно спрашивала себя, почему же ей не пришла эта идея раньше, и хлопала себя по лбу.

Мы, словно двое преступников в ночи, медленно двигались по коридору.