В + В - Алеха Юшаева

всё, он схватывает всё таким, какое оно видится ему, но не таким, каким оно есть на самом деле. Я не видела её такой, какой описываю сейчас, но это всё правда, так и было. Так и осталось.

Вероника – совершенство, и самое прекрасное в этом было то, что она знала эту простую мысль. Скульптура великого Донателло могла бы соперничать с её мраморной прелестью, женщин гениального Микелянджело затмевала бы её кротость вида и нежная молодость. Она была настоящим искусством, и всё, что она делала или к чему имела отношение становилось достоянием художества. Даже в черных гимнастических купальниках, в которых мы вместе занимались на протяжении четырех лет, она выглядела пусть еще не готовой явить свою полную красоту, но богиней. Неширокие плечи, точные для приятно округлых бедер, были немного позади её, будто они скрывали белоснежные крылья ангела. Ослепительная красота равных жемчужных зубов потрясала меня, особенно в моменты величайшего триумфа Ники. Она не стеснялась себя, своей чрезвычайной красоты, расточительного отношения к ней. При любом удобном случае она являла всю себя и несла, словно меч – победитель.

Я не могла насладиться обществом этого человека. Я дорожила каждой минутой нашего общения, наших проделок. Ловя носом, ртом, ушами все её слова, я никогда не думала, что потом наши пути разойдутся. Я любила её и не подозревала, что любовь иногда возвращается ненавистью.

Глава 7

Звонок последнего урока в этом году прозвенел, отпуская бесшабашных учеников на долгожданные каникулы. Конечно, только маленьких. Старшие классы со страхом ждали экзаменов, где предстояло написать пару строчек, обвести в кружок букву и получить за это какие-то цифры. Мы еще были маленькими, несмотря на то что пережили целый экзамен по геометрии, не шедший в сравнение с государственными экзаменами. Небольшая, неофициальная, даже смехотворная проверка наших знаний. Ведь в результате всем поставили оценки, даже тем, кто постоянно дрался в конце класса.

В воздухе уже чувствовалось лето. Теплый, приятный, легкий ветер обдувал радостные щеки и приносил приятные запахи цветов со школьных клумб. Уже поднявшаяся, выросшая трава была ровно подстрижена специально ко дню Последнего звонка, а оставшиеся зеленые ошметки аккуратно убраны на задний двор, куда не заглядывал глаз ни одного человека извне.

Последний звонок был для нас завершающим год мероприятием, для старшеклассников – открывающим широкие двери мучившей столько лет школы. В том году на линейку почему-то не допускались невыпускные классы. Возможно, бюджет не позволял развернуться на полную катушку и позволить всем закрыть очередной учебный год. Во внутреннем дворе школы, который был отлично виден из окон коридоров, выстроили первоклашек, четвероклассников, девятиклассников и одиннадцатиклассников. Все в разноцветных лентах, словно свидетели на огромной свадьбе вселенского масштаба. Каждый держал в руке шарик цвета ленты и долго смотрел в небо, когда чья-то неловкая рука выпускала легкое прыткое создание. Малыши кричали, если такое случалось в их рядах, взрослые же молча улыбались и с внутренним тихим сожалением провожали освободившееся пятно.

Ника, опираясь о подоконник, стояла на коленях на лавочке. Мы смотрели за линейкой в одном из коридоров. Все окна были распахнуты, облеплены людьми, людьми, людьми. Они смотрели на тех, кто сегодня подводил черту под одним из своих жизненных этапов. Они смотрели и махали им руками в надежде, что те заметят их и также радостно ответят. Они находили их в толпе объективами камер и пять минут снимали светящиеся, возбужденные лица. Иногда руки дрожали, и камера не могла уловить то, что хотел запечатлеть родитель.

Откидывая волосы назад, она выискивала любимое лицо. Он стоял в гуще одноклассников, широко улыбался и активно кивал. Светло-коричневые глаза жмурились от солнца, под прямыми лучами которого он находился. Изредка его тонкая рука отбрасывала челку в бок, изредка это проделывал он сам нетерпеливым движением головы. Белая выглаженная рубашка, небрежно торчащая из-под черных брюк, держащихся на узких бедрах черных поясом, подчеркивала упавшие плечи и покатую спину. Он то заворачивал рукава, то разворачивал их. Его тонкие, женственные руки то показывались, радуя на секунду Нику, то прятались, слегка расстраивая её. Ноги, обутые в аккуратные, но изрядно поношенные кроссовки, широко расставлены, словно у серьезного строгого офицера. Стрелки, выпирающие вперед, сминались там, где темная ткань встречалась с обувью, образуя несколько рядов складок. Ника достала из кармана телефон и, прищурившись, сфотографировала толпу, в которой он находился. Внимательным глазом она присматривалась, выискивала его, цокала и снова принималась фотографировать.

Я наблюдала за ней, за милой ямочкой, образующейся на щеке, за яркими переливами на прядях волос, за взмахами длинных черных ресниц, слегка дрожащих, за нетерпеливыми постукиваниями ровно подстриженных ногтей. Нежная, прелестная в этот счастливый для неё момент, она была настоящим солнцем для меня. И хотелось, чтобы ничто не нарушало эту короткую идиллию, чтобы никакая преграда не стояла между ней и мной. Находясь рядом, я понимала, что она сейчас существует только для него, что она продолжает его жизнь, судьбу, существо, душу, как хотите. Даже выбросив руку вперед, когда ей показалось, что он посмотрел на неё, она была красива в своей невинности и детской радости. Я, осторожно коснувшись трепетного плеча, спросила:

– Ты любишь его?

Огромные серые глаза, извергающие мириады фейерверков, отвлеклись на меня. На секунду её внимание было обращено ко мне. Она спустилась с лавочки и, подозревающие наклонив голову, нахмурилась. Я молчала и следила за ней. Ника потупила взгляд.

За окном торжествующе кричали. Сотни разноцветных шариков взмыли вверх под громкие улюлюканья и свисты. Где-то заплакал ребенок, отпустивший уже полюбившийся шарик. Общий гомон тонул в музыке, что включают на каждую линейку. Округлые воздушные объемы плыли. Они сталкивались друг с другом и разлетались как можно дальше, оставляя после себя ярко-синие проталины неба. Нетерпеливо стремясь вверх, шарики махали серой земле тонкими ленточками.

Она подняла глаза, бросив короткий взгляд на Вову. Непонимающие прозрачные кристаллики обратились ко мне. Заморозившись на моем взгляде, они искали ответа на такой простой вопрос, требующий лишь одного слова. Грудь, завешенная новой футболкой, судорожно поднялась и опустилась. Ника закусила губу у края, продолжая держать на мне взгляд.

Наконец с выдохом она произнесла:

– Да.

Я улыбнулась.

– Чего ты стоишь? Беги же к нему сейчас же!

Мои слова били нас по ушам. Ника схватила меня за руку, как это всегда бывало, так чувственно, так благодарственно, так отчаянно. Её легкие ноги в белых туфлях помчались вдоль коридора. Светлые прекрасные волосы исчезли за лестницей. Я продолжала стоять на том же месте. Откуда-то пришли люди, пожелавшие помахать своим близким.