Карты рая - Дмитрий Веприк

Монстру даже удалось передать голос и интонацию. Надо заметить, звук шел вовсе не из вороненых стволов, торчащих на месте жвал (откроем тайну: жвалы были когда-то Удалены хирургическим путем, и их обладатель, возможно, имел повод об этом пожалеть), а откуда-то из нижнего участка покрытого тусклым хитином туловища. Применительно к человеческой анатомии этот участок обычно ассоциируют с почками или печенью. И напоминал этот голос не столько живую речь, сколько звук старой граммофонной пластинки, по дорожке которой перемещается довольно-таки заезженная игла.

Приятели снова переглянулись. Оба испытали чувство, которому приблизительно соответствуют понятия, звучащие как «инсперейшен» на языке инглиш, «сатори» на японском и «гуг-пых» на северном диалекте собакоголовых.

— Я понял! — сказал Гардинг. — Он хочет, чтобы мы научили его говорить, читать и писать!

— Иху-ны! — ответил Гырр. Перевода не последовало.

— Что? — переспросил человек.

— Иху-ны! — повторил Гырр.

Что тоже осталось без комментариев.

— Опять не понял! — с досадой сказал Гардинг. — Ты не мог бы говорить более четко? Программа перестала различать…

— Хер-хох! — произнес собакоголовый. — Аузнах-их-ну! — И так свирепо поглядел на человека, что тот без всякого переводчика понял смысл последней фразы: «Сделай „сброс“ у своей коробки, гуманоидный ты придурок! У нее программа зависла!»

— А! — сказал Гардинг, залезая рукой за пазуху и лихорадочно отыскивая соответствующую кнопку. — И как он все сразу понял… Я бы… А какому языку мы его будем учить?

Чтобы перезагрузиться, программе потребовалось несколько секунд, и ответ оказался неполным: «…а не от обезьяны. Разумеется, инглиш!»

— Ну да! — воскликнул человек, так и не догадавшись, при чем тут обезьяна. — Разумеется инглиш!

Во все той же глубокой, и скорее всего вообще мифической, древности склонные к утопическим теориям мыслители полагали, что основным препятствием к человеческому счастью является недостаток материальных благ. К сожалению, последовательность их рассуждений неизвестна, а логика мышления не поддается разумной реконструкции. Ясно только одно: философы ошибались.

Еще одной ошибкой была теория, будто вступление человечества в эпоху абсолютного изобилия станет отправной точкой для невиданного культурного взлета. Мыслители исходили из странной предпосылки, что когда отпадет необходимость каждый день копать землю, стоять за станком, доить коров и подметать улицы, то люди используют высвободившееся время для создания стихов, картин, книг, философских теорий и прочих возвышающих душу вещей. Они круто ошибались, потому что вышло не совсем так и даже совсем наоборот. Оказалось, что именно в эпоху высшего расцвета электронных технологий почти никто не читает заумных книг, никому не нужны написанные масляными красками картины и уж тем более никто не интересуется остроумными философскими теориями. А что касается мелодий и стихов к шлягерам, то с этой работой лучше всего стали справляться соответствующие компьютерные программы.

А чем же принялись заниматься люди, освободившиеся от бремени добывания хлеба насущного? Вообще-то, самыми разными вещами. Но если говорить применительно к большинству и свести это к ёмкому обобщению, самым верным будет сказать, что они начали томиться скукой. И со свойственной людям изобретательностью принялись убивать время, достигнув в этом виде творчества высот, доселе не виданных.

Эпизодический персонаж, о котором сейчас пойдет речь, никогда не задумывался о философских предпосылках человеческого счастья или проблеме стагнации мировой культуры. Понятия не имея, что он персонаж какой-то истории, этот человек спокойно забрался в заброшенные помещения на двадцать седьмом технологическом ярусе сто двадцать шестого жилого сектора района 2X2. Там он без помех ввел себе в вену некое синтетическое вещество, перед которым в ужасе побледнело бы старое доброе ЛСД. После этого отбросил шприц и откинулся к стене с предвкушающе блаженной физиономией. Вокруг стояла тишина, если не считать тихих симфоний, которые разыгрывали во славу жизни исправно функционирующие канализационные трубы.

В такие моменты ничему не следует удивляться. Наш персонаж знал, что поблизости никого нет, а если кто-то вдруг и возникнет, то это лишь игра спровоцированного наркотиком воображения. Поэтому он совершенно не удивился, когда прямо перед ним приземлился человек. Именно приземлился, чуть присев и звучно припечатав каблуками пол. Разумеется, незнакомец мог быть только миражом. Хотя бы потому, что ему неоткуда упасть. Над ними нависал низкий потолок специального типа, который предназначен напоминать рослым людям, что по жизни лучше идти осторожно и с согбенной головой.

И выглядел незнакомец бредово. Только галлюцинация могла явиться в высокоразвитый мир в высоких начищенных сапогах с отворотами, в кожаном колете, длинном сером плаще, шляпе с пером и длинным, перекинутым за спину мечом.

— Вот это вставило! — довольно произнес наш эпизодический персонаж.

Выпрямившись, насколько позволял низкий потолок незнакомец повернулся на голос, ненароком раздавив попавшийся под ногу одноразовый шприц.

— Как вы сказали? — вежливо переспросил он.

Ему никто не ответил. Галлюцинации могут быть сколько угодно любезны, но вы не обязаны вступать с ними в общение. Пусть благодарят за то, что их вообще вызвали к жизни.

— Похоже, ты не веришь, что я существую на самом деле? — уточнил незнакомец. — Какое совпадение! А я вот не верю, что существуешь ты.

— Это еще почему? — почти против воли поинтересовался наш проходной персонаж, понятия не имеющий о книгах Льюиса Кэрролла и интеллектуальных забавах викторианской эпохи.

В каких-нибудь других временах и пространствах его могли бы назвать бродягой, нищим или бомжом, но дело происходило в том высокоразвитом мире, где всеобщее процветание лишило эти понятия исходного смысла.

— А разве ты сможешь доказать обратное? — поинтересовался незнакомец. — Я весь внимание.

Бомж постиндустриальной эпохи был несколько озадачен.

— А какого хрена я должен это делать? — спросил он, начиная ощущать мнимую, но приятную прозрачность в голове и окружающем мире.

— Из самоуважения, — прозвучал ответ. — И вообще, я считаю, каждый человек время от времени должен доказывать факт своего существования.

Наш персонаж только усмехнулся такому наивному утверждению. Точнее, ему показалось, что он усмехнулся. На самом деле прозвучал неприятный истерический смех.

— Я и так знаю, что существую, — ответил он.