Ночь триффидов - Саймон Кларк

– Мистер Хартлоу!

– …что? Прости, Дэвид… просто закружилась голова. У меня такое состояние, будто я выпил эля на пару кувшинов больше, чем следовало. Итак, мы с тобой толковали о темноте… как ты думаешь, почему она могла возникнуть?

– Не знаю. Возможно, облака. Но если это так, то они имеют неимоверную плотность. Без фонаря я не вижу собственной руки, даже если подношу ее к лицу.

– Выходит, это такая тьма, которая ставит тебя в равное положение со мной. Разве не так? – В его словах я не слышал никакого злорадства, голос старика звучал так же ласково, как и раньше.

– Мистер Хартлоу, я помогу вам вернуться в…

– Нет, Дэвид, не сейчас, – сказал он, отстраняя мою руку. Потом глубоко вздохнул и продолжил: – Знаешь, Дэвид, я всегда подозревал, что нечто подобное должно случиться. Все эти годы, сидя в своем коттедже, я размышлял о том ужасном бедствии, которое постигло нашу планету, и о том, какой подвиг свершили люди, подобные твоим родителям и Айвону Симпсону. Они свершили чудо… спасли столько людей – слепых и зрячих… благодаря их усилиям на этот остров вернулась цивилизация. Пусть пока тонким, как серебро, слоем…

– Он помолчал и снова вздохнул. – Но уже давно я пришел к выводу, что это было пустой тратой времени и сил. Три десятилетия назад мать-природа, рок или сам Господь решили, что люди слишком долго правили этой планетой и что пришла пора стереть их с лица земли. Человечество должно быть уничтожено, решили неведомые нам силы – и едва не преуспели в этом. Лишь благодаря таким людям, как Мэйсены и другим им подобным, род человеческий избежал полной гибели. Нам казалось, что мы обманули Бога. Но вот что я скажу тебе, Дэвид… – Мне казалось, он снова пронзил мою душу взглядом невидящих глаз.

– Творца обмануть невозможно. Человек не способен изменить планы Божий. Мы все скоро умрем. Так решил Он. Последние двадцать пять лет были для нас всего лишь мирной передышкой – своего рода антрактом между двумя частями грандиозной катастрофы, призванной положить конец пребыванию человека на земле. И вот теперь Он, – мистер Хартлоу указал перстом в небо, – намерен завершить работу. Припомни Библию – я имею в виду “Исход”, Вторую книгу Моисееву. Бог наслал на фараона тьму, и была эта тьма девятой казнью египетской. Сказал Господь Моисею: “…простри руку твою к небу, и будет тьма на земле Египетской, осязаемая тьма”. – Глаза старика странно поблескивали. Он поднял руку, словно прикасаясь к окружающей его черноте. – Во всех известных нам культурах тьма является предвестницей Армагеддона. Викинги верили в то, что конец света наступит тогда, когда чудовищный волк Фенрир проглотит солнце и мир погрузится во тьму. Древние шумеры утверждали, что почти все люди на земле погибли, “когда свет превратился во тьму”, а их бог “разбил мир, словно хрупкую чашу…”. Запомни мои слова, Дэвид. Запомни их как следует… Это – конец света.

– Вы просто устали, мистер Хартлоу. Позвольте мне отвести вас домой.

– Благодарю тебя, пожалуй… Ох…

– Что случилось?

– Мое лицо горит огнем. Я, наверное, сильно оцарапался, когда упал. – Он прикоснулся ладонью к щеке.

– Разрешите мне взглянуть… мистер Хартлоу… мистер Хартлоу! Он уронил голову на грудь и качнулся вперед – пришлось схватить его за плечи, чтобы удержать от падения. Впрочем, это не имело никакого смысла. Укладывая мистера Хартлоу на скамью, я уже понял – он умер. Я поднял фонарь и посмотрел на его лицо. Фонарь горел слабо, но даже в неярком свете я смог увидеть на щеке старика красную полоску. Теперь я точно знал, что убило мистера Хартлоу. Я опустился на корточки, поднял фонарь как можно выше и, используя спинку скамьи как щит, вгляделся в темные заросли кустов и в затененное пространство между деревьями. Но для того чтобы определить отдельные виды растений, света не хватало. Это вполне могли быть самые заурядные ростки ольхи, платанов, молодые дубки или юные каштаны… но, с другой стороны, темные заросли могли таить в себе совсем иных представителей растительного мира – гораздо более зловещих и смертельно опасных. Я знал, что помочь мистеру Хартлоу уже невозможно. Теперь у меня была одна цель – связаться как можно скорее с Ньюпортом и предупредить об опасности штаб по чрезвычайным ситуациям. Слегка пригнувшись, я помчался назад к коттеджу. Тут-то все и началось. Послышались глухие, похожие на барабанную дробь удары дерева о дерево. Распознавать этот звук учили всех детей чуть ли не с пеленок. В живой изгороди рядом со мной раздался шелест. Пригнувшись еще ниже, я припустился быстрее. Прямо передо мной лежала лошадь. Естественно, мертвая. Чуть дальше я заметил пару болотных сапог. Сапоги торчали из растущих вдоль дороги кустов. В кустах, наверное, лежал Том Аткинсон, поскольку там же серебрилась выпавшая из корзины рыба. Том так и не смог донести до дома свой последний улов. Барабанная дробь становилась все громче. Тук-тук, тук-тук, тук-тук… Этот звук мог свести с ума. Я заметил дом, на котором висел знак почтовой службы, и побежал к нему, следя краем глаза за чудовищной тенью, передвигающейся судорожными рывками вдоль дороги. Вбежав в здание, я закричал:

– Эй! Есть здесь кто-нибудь? Ответом было молчание, такое же давящее, как и окружающая меня тьма. Похоже, во всей деревне, кроме меня, никого не осталось. Я заметался в поисках радиопередатчика, на стенах плясали отбрасываемые фонарем тени. Наконец мне удалось найти комнату, служившую переговорным пунктом. Усевшись перед маленьким аппаратом, я повернул тумблер и уже через несколько секунд увидел сквозь вентиляционные отверстия кожуха красноватое свечение радиоламп. В окне над моей головой раздался знакомый стук. Прикрыв лицо сборником инструкций, напечатанным шрифтом Брайля, я подскочил к окну, захлопнул створки и опустил шпингалет. Теперь наконец я мог вызвать помощь. Я нажал кнопку и заговорил в микрофон:

– Срочно вызываю штаб по чрезвычайным ситуациям на девятой частоте. Алло, штаб, вы меня слышите? Прием… В ответ – шипение и хрип атмосферных помех. На какой-то миг мною овладело отчаяние: ответа не будет, я опоздал, остров захвачен. Взяв себя в руки, я повторил вызов:

– Штаб по чрезвычайным ситуациям, Ньюпорт, отвечайте. Вы меня слышите? Прием… – Мой голос звенел от напряжения.

– Мы вас слышим. Просим освободить частоту и прекратить передачу. В голосе радиста я почувствовал бесконечную усталость. Наверное, работал всю ночь.

– Но мне необходимо доложить вам о возникновении чрезвычайной ситуации! Прием…

– О темноте? Благодарим вас, но нам уже все известно. – Радист явно держал меня за идиота. – Прошу освободить частоту, так как я ожидаю сообщение о ряде пожаров. Поэтому еще раз прошу вас выйти из эфира. Конец связи.

– Черт бы тебя побрал! – заорал я, начисто забыв об этикете радиопереговоров. – Ты можешь меня выслушать или нет?!

– Сэр, я понимаю вашу обеспокоенность, но власти рекомендуют всем набраться терпения. Судя по всему, мы имеем дело с необычайно плотным облачным слоем, не пропускающим солнечный свет. Поэтому прошу вас выключить…

– Да нет же… выслушай меня! Я хочу доложить совсем о другом. Прием…

– Ну что же, докладывайте, – неохотно согласился голос.

– Меня зовут Дэвид Мэйсен, и я говорю из Байтуотера. Я хочу доложить вам о вторжении триффидов. Возникла пауза, нарушаемая лишь потрескиванием атмосферных помех. Немного помолчав, штаб все же ответил. Теперь в голосе радиста можно было уловить смесь изумления и недоверия.

– Повторите, мистер Мэйсен. Мне послышалось, что вы употребили слово “триффиды”. Возможно, я ослышался? Прием… Что-то ударило над моей головой в закрытое окно.

– Нет, вы не ослышались. И пока мне не докажут обратное, я не перестану утверждать, что на остров напали триффиды.

Глава 3

ГЛАЗ УРАГАНА

Более двадцати лет назад мой отец Билл Мэйсен, коротая бесконечно долгую снежную зиму, составил очень личную летопись своих мытарств после дня Великого Ослепления и появления триффидов. Теперь его труд стал настольной книгой не только для колонистов острова Уайт, но и для тех, кто предпочел поселиться на островах Чэннел. Отпечатанную на мимеографе книгу в ярко– оранжевой бумажной обложке все узнавали с первого взгляда. Наряду с принадлежащей перу Элспет Кэри “Истории колонии” и кинохроникой Матта и Гвинн Ллойд, запечатлевших на пленке повседневную жизнь колонистов, книга отца является великолепным отчетом о событиях, которые привели нас на остров. Мы относительно спокойно существовали в своей крепости, когда весь остальной мир страдал под пятой триффидов, первоначально объявленных “чудесным видом способной к хождению флоры” и ставших через несколько лет нашей судьбой, нашим роком, грозящим гибелью роду человеческому. Само собой разумеется, что я еще мальчишкой прочитал творение отца, с превеликим изумлением обнаружив, что мой веселый оптимист и иногда чересчур занятый папа – не только “папа”, но и тот самый знаменитый на всю колонию Билл Мэйсен. Мне никогда и в голову не приходило, что я когда-нибудь засяду писать что– то отдаленно напоминающее его книгу. До сих пор мне приходилось составлять лишь сводки погоды, записывать скорость ветра и проводить штурманские вычисления. Делал я это, как правило, на обороте конверта или на бумажных пакетах для сандвичей, украшенных не слишком живописными отпечатками замасленных пальцев. И вот сейчас я сижу за столом, передо мной – стопка белой бумаги. Я задумчиво постукиваю карандашом по зубам, размышляя о том, как, дьявол их побери, связно изложить все те странные – а порой и кошмарные – приключения, которые мне пришлось пережить после того рокового двадцать восьмого мая Тридцатого года от Гибели цивилизации. Это был день, когда я проснулся во тьме. День, когда триффиды снова вторглись на наш безопасный прежде остров. Некоторые считают, что второе пришествие триффидов не случайно совпало с тем временем, когда ночь отказалась уступить место дню. Одни видят в этом руку Дьявола, другие, напротив, – промысл Творца, воздающего людям за их грехи. Я, увы, не в силах пролить свет – прошу прощения за неумышленный каламбур – на эту темную историю. Тем не менее в моей памяти крепко засел один пассаж книги отца, в котором он пытается осмыслить тот факт, что люди ослепли именно тогда, когда бесчисленные орды триффидов вырвались на волю из садов и с ферм. “Совпадения, конечно, происходят постоянно, – писал он, – но люди их просто не всегда замечают…” Словом, совпадение ли это или промысл Божий, я не знаю, а знаю только, что пытаюсь что-то сочинить, оказавшись совсем не в том мире, в котором вырос и к которому привык. За стенами завывает ледяной ветер. Крики чаек, похожие на вопли баньши, то и дело напоминают мне о том, что я, несмотря на отсутствие литературного дара, обязан написать эту книгу. Я старательно запишу все, что со мной случилось. И начну самого начала… Детство мое было безоблачным. Я рос среди пологих меловых холмов и зеленых полей острова Уайт. Это небольшое пятнышко плодородной земли стало островом каких-то шесть тысяч лет назад, когда уровень моря поднялся и вода затопила долину, ныне известную как пролив Те-Солент. Со времени своего возникновения остров был убежищем для доисторических охотников и собирателей, римских крестьян, именовавших его Вектис, беглецов саксов. При королеве Виктории Уайт стал излюбленным курортом многих аристократов, включая лорда Теннисона, с присущим великому поэту пафосом заявившего: “…а воздух меловых холмов там стоит больше, чем шесть пенсов пинта!” И вот в наше время остров Уайт стал убежищем для тех, кто смог бежать с Британских островов или Большой земли, как стали называть их сейчас. Я немало удивлен, что запомнил кое-что из уроков истории, которые давным-давно давал мне мистер Пинз-Уилкс. Бедный мистер Пинз-Уилкс делал все, чтобы вложить в меня хотя бы минимум гуманитарных знаний. Думаю, мой старый учитель, уже вкушающий заслуженный покой на небесах, был бы изумлен моими познаниями не меньше, чем его нерадивый ученик. Помню, как он много-много раз возводил в отчаянии к небу свои невидящие глаза, ибо, как это ни печально, моя память удерживала исторические факты столь же надежно, как решето – воду. Наша семья, состоявшая из меня, папы, мамы и двух малолетних сестриц, занимала большой дом в самом сердце острова Уайт в поселении Арреттон, насчитывающем сорок пять жителей. Став немного старше, я частенько отправлялся в пестревшие маком поля с целью лучше узнать округу и разыскать наконец Мантун. Мантуном я назвал рожденный моим воображением давно исчезнувший сказочный город, и эта детская фантазия ставила в тупик моих родителей. В то время, когда дождь или болезнь удерживали меня дома, я брал в свою пухлую ручонку карандаш и рисовал скопления высоких домов, весьма похожих на бамбуковое удилище – такими тонкими и длинными они у меня получались. Когда родители спрашивали, что нарисовал их сынок, я с гордостью отвечал: