Ночь триффидов - Саймон Кларк

– Значит, ты считаешь, что мы живет в своего рода раю для дураков? – Отец раньше никогда не высказывал вслух сомнений, и его слова меня очень обеспокоили. – Если согласиться с тобой, то можно сделать единственный вывод: наша колония не имеет будущего.

– Я хочу сказать лишь то, что нам повезло, и мы, перебравшись сюда с Большой земли, получили некоторую передышку. Временную отсрочку. Последние двадцать пять лет царило затишье, мы наслаждались мирной жизнью и даже в некотором роде процветали. Однако я считаю, что нам пора трезво взглянуть в глаза фактам. В ближайшем будущем нам предстоит встретиться с такой угрозой, которой мы еще не знали.

– Но мы здесь вполне преуспели. У нас порядок. Торговля процветает. Население увеличивается. Что нам может грозить?

– Совершенно верно – и это само по себе можно считать чудом. Но мы, к сожалению, становимся самодовольными. Живя в безопасности на своем крошечном острове, мы повернулись спиной ко всему остальному миру, за исключением колоний на островах Чэннел и Силли. – Он внимательно посмотрел мне в глаза и заговорил не как отец с сыном, а как мужчина с мужчиной. Голос его звучал негромко и очень печально. – Пойми, Дэвид, мы превратились в общество величайших специалистов по ремонту. Повторная переработка, реставрация, обновление. Мы ничего не создаем с нуля. Мы не добываем руд из земли и не обогащаем их, чтобы выплавить металл. Но если у нас нет металла, то как мы можем строить новые тракторы и автомобили? Да что там автомобили… Мы не можем отлить даже ничтожной чайной ложки! Если мы не находим где-нибудь более или менее приличный трактор, собранный еще до Катастрофы, то нам приходится разбирать десяток развалин, чтобы собрать из их деталей единственную работающую машину. Посмотри, на каких воздушных судах ты летаешь! Самому юному из них тридцать лет – тридцать лет, Дэвид, и его место уже давно в музее! – Чтобы подчеркнуть значение сказанного, он рубанул ладонью воздух. – Того, чего мы достигли, Дэвид, для нашего выживания недостаточно. Нам пора отойти от пожирания падали – я имею в виду разлагающиеся останки погибшей цивилизации – к созидательной деятельности. Мы должны изобретать и строить новые машины, и начинать это следует с основ

– добычи руды, выплавки металлов, отливки деталей. Придет день, когда от старого мира не останется ничего, и тогда, Дэвид, для нашего сообщества наступит Эра Тьмы. Эра, из которой мы, возможно, никогда не выйдем. Перед моим мысленным взором вдруг с удивительной ясностью предстал тот страшный мир, о приходе которого пророчествовал отец. Мир хаоса и террора, порожденных всеобщей анархией. В то же утро, но чуть позже, я катил на автомобиле по залитым солнцем пологим меловым холмам в Шанклин, где на приколе стоял мой гидроплан. Мне предстоял полет над Большой землей, который, как вы, наверное, припоминаете, закончился очень быстро в результате смертельного пике чайки-самоубийцы. Я вел машину по узкой проселочной дороге, размышляя о том, что услышал от отца. Интересно, думал я, а как же все-таки будет выглядеть Эра Тьмы? Однако все размышления о возможном приходе Эры Тьмы – в метафорическом, так сказать, смысле – оказались вовсе не актуальными. Эры Тьмы можно было пока не опасаться, поскольку Черный ужас обрушился на нас раньше. На землю опустилась тьма. Тьма в буквальном смысле. Тьма полная и абсолютно непроглядная.

Глава 4

ТЕМНОТА

С почты я выбежал, как безумный. В левой руке я держал масляный фонарь, в правой – сорванную с петель дверцу посудного шкафа. Я надеялся, что дверца послужит щитом, если я окажусь в зоне поражения триффида. Радист сказал, чтобы я ждал на почте. Но глядя, как стрекало триффида хлещет по оконным рамам, оставляя на стекле потеки яда, я вдруг осознал, что веду себя как последний трус. Триффиды вторглись на остров. В этом нет никакого сомнения. Они начали убивать и будут продолжать убийства. Там, во тьме, бродят десятки ничего не подозревающих колонистов. Мой долг – предупредить их об опасности! Итак, я мчался изо всех-сил, с фонарем в одной руке и импровизированным щитом – в другой. День по-прежнему был чернее самой черной ночи. Фонарь выхватывал из кромешной тьмы лишь крошечное пространство у меня под ногами. Я понимал, что даже не успею увидеть триффида, который убьет меня. Стрекало поражало жертву с дистанции десяти – пятнадцати футов, а на такое расстояние света фонаря явно не хватало. Действия затруднялись еще и тем, что я очень плохо знал эту часть острова. Мне удалось припомнить, что со стороны Байтуотера на холм ведет узенькая аллея, по которой через поле можно добраться до Дома Материнства. Там триффидов ждет обильная добыча: беззаботно играющие детишки, матери (большей частью незрячие), катающие коляски или спешащие по своим делам, разнообразный вспомогательный персонал… Я бежал сквозь всепоглощающую тьму. Воздух со свистом вырывался сквозь стиснутые зубы, а сердце, как мне казалось, было готово выскочить из груди. Видеть я мог лишь свои ноги да несколько квадратных футов дорожного покрытия. В пятне света под ногами то и дело возникали тела птиц и кошек, пораженных точным ударом ядовитого стрекала. Я мчался, напрягая зрение в надежде вовремя заметить ни на что не похожий ствол восьмифутового растения-убийцы, отыскивающего очередную жертву. Нервы были напряжены до предела, я слышал все звуки и краем глаза замечал каждый предмет, на который падал слабый свет фонаря. От моего взгляда не ускользало ни одно движение. Не раз мне приходилось пригибаться, прикрывая лицо дверцей шкафа. Однако, по счастью, тут же выяснялось, что я спасался от дорожных знаков или кустов самого обыкновенного боярышника. Я не мог позволить себе остановиться, чтобы хоть немного передохнуть, – мне казалось, что растения-убийцы уже расхаживают по территории Дома Материнства, поражая смертоносным стрекалом женщин и детей. Я боялся, что, добежав до Дома и подняв повыше фонарь, увижу вокруг себя лишь десятки тел с лицами, искаженными предсмертной агонией. Что-то свистнуло у меня над ухом. Я инстинктивно прикрыл лицо дверцей шкафа. Удар по щиту оказался настолько сильным, что я едва устоял на ногах. Где-то рядом раздалась барабанная дробь – триффид извещал товарищей, что нашел очередную жертву. Однако я не собирался так легко сдаваться. Прикрывшись дверью, я пустился наутек. Последовал еще один удар стрекала. Но

– сей раз триффид промахнулся, поскольку я улепетывал зигзагами. Мне не хватало воздуха, нещадно болела растянутая лодыжка. Пару раз я едва не уронил фонарь, а ведь фонарь, как бы тускло он ни горел, был моим единственным источником света. Если я случайно уроню или разобью его, то на этой темной земле меня ждет полная слепота. Улучив момент, я бросил взгляд на небо. Хотя время близилось к полудню, я не увидел в черной бархатной тьме ни единого просвета. Хватая широко открытым ртом воздух и с трудом удерживая дверцу, которая с каждым шагом становилась все тяжелее, я наконец добрался до вершины холма. Свет фонаря был настолько слабым, что стена, окружавшая старый помещичий дом, возникла практически ниоткуда. До моего слуха донесся шорох. Кто-то тяжело шагал по гравию. Я замер, пытаясь сообразить, что напоминает мне этот звук. Опять те же тяжелые шаги. Это мог быть только триффид. Растение-убийца шагало по засыпанной гравием подъездной аллее. Ожидая удара, я прикрыл лицо дверцей шкафа.

– И что же вам, сэр, здесь понадобилось, позвольте узнать? – поинтересовался суровый женский голос. Я настолько изумился, услышав человеческую речь, что замер, не произнося ни слова.

– Давайте без глупостей. Я же знаю, что здесь кто-то есть. До меня снова долетел звук тяжелых шагов по гравию. Я поднял лампу повыше и увидел одну из слепых матерей. Слепую мать, как известно, можно безошибочно узнать по обязательной белой косынке. Вглядевшись внимательнее, я понял происхождение звука. Женщина, работая граблями, старательно выравнивала гравиевое покрытие в тех местах, где оно было повреждено колесами. Она то и дело обращала в мою сторону взгляд невидящих, исполненных мудрости глаз. Матери было лет семьдесят, но возраст, судя по всему, никак не сказался на ее энергии. Осколки белого известняка ложились ровным и плотным слоем под точными ударами поблескивающих в свете фонаря грабель.

– Матушка… – задыхаясь, начал я (ко мне вернулся голос, и я смог выговорить принятое обращение), – матушка, вы должны вернуться на территорию Дома и закрыть за собой ворота.

– Должна, молодой человек? Я не ослышалась? – Да. Дело в том…

– И кто же, простите, столь нагло осмеливается мне приказывать?

– Прошу прощения. Меня зовут Дэвид Мэйсен.

– Мэйсен? Забавно… Не имеете ли вы какого-нибудь отношения к Биллу Мэйсену? – Имею. Я его сын.

– Итак, мистер Мэйсен-младший, не могли бы вы мне поведать, почему вы задыхаетесь и с какой стати вся эта спешка? К этому времени мой фонарь уже едва горел. Я так поспешно покинул коттедж мистера Хартлоу, что забыл проверить уровень масла в резервуаре. Темнота начиналась в ярде от меня, и казалось, что она непрерывно расширяется, словно воздух, который стремится заполнить вакуум. Кусты, деревья – все утрачивало формы, превращаясь в странные, чудовищные тени.