Ночь триффидов - Саймон Кларк

– Какую кружку предпочитаешь? Оловянную или из фарфора? – спросил отец, разливая кофе из термоса.

– Оловянную.

– Верный выбор. – Он задумчиво покачал головой. – Особенно для колумбийского. Может быть, и для некоторых сортов кенийского. Желуди… Что бы мы ни делали, что бы в них ни добавляли, полноценного заменителя кофе создать не удалось. Папа набил трубку мелкими крошками бледно-коричневого табака местного производства и задумчиво уставился на ровный ряд триффидов в окаймленных кирпичом грядках. Лучи солнца, проходя сквозь стекло оранжереи, украшали их кожистые зеленые листья веселыми светлыми пятнами. Стрекала у этих триффидов были удалены, а стволы прикованы цепями к кольям, и убежать они не могли, но время от времени тянули цепь, словно испытывая на прочность, и тогда тишину оранжереи нарушало легкое позвякивание. Когда я ребенком приходил в оранжерею, меня охватывал благоговейный трепет

– запах прогретых под стеклом растений, почти тропическая жара в середине зимы… Я любил приходить сюда и затем, чтобы понаблюдать за работой отца. Меня восхищало, как он с хирургической точностью формирует кроны растений, как делает надрезы на стволе, чтобы проверить качество триффидного масла. Масло сочилось из надреза и очень напоминало разбавленную до бледно-розового цвета кровь. Налюбовавшись вдоволь растениями, он поскреб кустистую седую бровь и сказал:

– Ты, наверное, слышал, как они разговаривали прошлой ночью.

– Триффиды? Отец кивнул, улыбнулся как-то криво и продолжил:

– Такой активности они уже давно не проявляли. Очень, очень давно. Вчера они стучали отростками по стволам так, словно это был какой-то ботанический вариант азбуки Морзе.

– Ты и в самом деле веришь, что они между собой говорят? Я имею в виду осмысленный диалог, а не крики птиц, призывающих одна другую.

– Что же, птицы и другие животные способны общаться внутри своего вида… Они что-то сообщают, предупреждают об опасности.

– Но животные делают это инстинктивно. Они либо предупреждают о появлении хищника, либо привлекают внимание особи противоположного пола.

– Верно. Но меня постоянно мучает вопрос, не развили ли триффиды способность к передаче более сложной информации. – Отец глубоко затянулся, выпустил облачко синеватого дыма и закончил: – Не исключено, что они способны делиться с соседями своими мыслями и планами. – Неужели ты хочешь сказать, что вон тот триффид у двери может послать своему приятелю в другом конце оранжереи информацию примерно такого содержания: “Послушай-ка этих типов. Они опять говорят о нас”?

– А что? Вполне возможно, – фыркнул отец. – Как-то мне пришлось работать в обществе человека по имени Лакнот, который, похоже, инстинктивно понимал, о чем говорят триффиды. Лакнот не сомневался в том, что они не только беседуют между собой, но и обладают высокоразвитым интеллектом. – По-твоему, он был прав?

– По-моему, он был чертовски близок к истине. – Отец снова поскреб бровь (как делал всегда, когда пребывал в философском настроении) и очень серьезно произнес: – Знаешь, Дэвид… мне довелось препарировать тысячи этих созданий, но я до сих пор не обнаружил ни малейшего намека на существование у них какого-либо подобия нервной системы. У них нет ничего такого, что хотя бы отдаленно напоминало мозг. Тем не менее… Я наблюдаю за этими растениями вот уже сорок лет. Они действуют с какой-то целью. Они общаются между собой, постукивая отростками по стволу. Когда триффиды пускают в ход стрекало, они “знают”, что наносить удар следует в незащищенное лицо жертвы. И я видел, как эти растения передвигаются по полям. Так движутся легионы на марше. Я наблюдал за тем, как они штурмуют жилища людей и как организуют осаду. – Отец отпил кофе и продолжил: – Что же, может быть, я и вправду очень близок к тому, чтобы признать наличие у триффидов разума. Однако если у животного четыре лапы, оно виляет хвостом и при этом лает, мы говорим, что это собака. Собаку мы называем собакой. В таком случае почему бы нам не признать наличие разума у триффидов, если они ведут войну против нас так, словно обладают способностью к холодному и злобному мышлению?

– Неужели мы их не победим?

– Конечно, мы попытаемся. Но для этого нам следует напрячь все силы. – Он посмотрел на растение, покосился на меня и добавил: – Я не верю в то, что они унаследуют от нас Землю. А ты как считаешь? Вместо меня ответили триффиды. Прежде они вели себя тихо, но после слов отца вдруг принялись барабанить отростками по стволу. Казалось, они делают это сознательно. Так поступают расшалившиеся школьники, решившие вывести из себя учителя. Как только “сэр” поворачивается лицом к доске, чтобы написать мелом домашнее задание, шалуны принимаются стучать по партам.

– Послушай, – улыбнулся отец, – мои зеленые детишки снова разговорились. Я прислушался к дроби ударов, пытаясь уловить ритм, и мне показалось, что в этом барабанном бое присутствует тревога. Создавалось впечатление, что триффиды обсуждают какое-то важное сообщение. В этот момент я был готов поклясться, что обитающих в оранжерее триффидов (а их там было около двух десятков) охватило тревожное возбуждение. Отец, уловив настроение растений, снова заговорил. Но теперь он обращался к самим триффидам:

– Значит, вы меня слышали? А может быть, вы узнали, что ваши армии уничтожили еще одно человеческое поселение? Поделитесь секретом, не планирует ли верховное командование триффидов высадку на остров Уайт? если да, то готовы ли вы встать под знамена захватчиков? Не знаю, что это было – простое совпадение или ответ на полушутливые вопросы отца, но дробный стук отростков о стволы сменился внезапно неимоверным шумом. Цепи звенели, триффиды раскачивались, словно кукуруза под порывами ветра. Тревожная дробь превратилась в равномерный ритм боевых барабанов. Я почти поверил, что в этот момент до наших триффидов откуда-то из-за моря долетел призыв их собратьев: “К оружию!” И вот они отвечают на этот призыв на своем непостижимом для нас языке. Громкая дробь отростков – восторженные аплодисменты; раскачивание из стороны в сторону – выражение торжества. Они ощущали приближение битвы и торжествовали неизбежность победы. Отец молча смотрел на триффидов, вслушивался в производимый ими шум и о чем-то напряженно думал. О чем? Может, пытался уловить их мысли? Или понять эмоции? Он медленно покачал головой, и его серебристые волосы заблестели в лучах солнца. Однако выражение лица не выдавало его мыслей.

– Знаешь, Дэвид, – начал он после продолжительного молчания, – в глубине души я всегда был оптимистом, но в последнее время… В последнее время в мою душу стали закрадываться сомнения.

– Но, насколько я понимаю, здесь, на острове, нам ничего не угрожает. Разве не так?

– Пока, сынок, мы держимся. Но я то и дело задаю себе вопрос: не находимся ли мы в точке временного затишья? У метеорологов это называется “глаз урагана”. В данный момент нам, возможно, ничего и не угрожает.

– Значит, ты считаешь, что мы живет в своего рода раю для дураков? – Отец раньше никогда не высказывал вслух сомнений, и его слова меня очень обеспокоили. – Если согласиться с тобой, то можно сделать единственный вывод: наша колония не имеет будущего.

– Я хочу сказать лишь то, что нам повезло, и мы, перебравшись сюда с Большой земли, получили некоторую передышку. Временную отсрочку. Последние двадцать пять лет царило затишье, мы наслаждались мирной жизнью и даже в некотором роде процветали. Однако я считаю, что нам пора трезво взглянуть в глаза фактам. В ближайшем будущем нам предстоит встретиться с такой угрозой, которой мы еще не знали.

– Но мы здесь вполне преуспели. У нас порядок. Торговля процветает. Население увеличивается. Что нам может грозить?

– Совершенно верно – и это само по себе можно считать чудом. Но мы, к сожалению, становимся самодовольными. Живя в безопасности на своем крошечном острове, мы повернулись спиной ко всему остальному миру, за исключением колоний на островах Чэннел и Силли. – Он внимательно посмотрел мне в глаза и заговорил не как отец с сыном, а как мужчина с мужчиной. Голос его звучал негромко и очень печально. – Пойми, Дэвид, мы превратились в общество величайших специалистов по ремонту. Повторная переработка, реставрация, обновление. Мы ничего не создаем с нуля. Мы не добываем руд из земли и не обогащаем их, чтобы выплавить металл. Но если у нас нет металла, то как мы можем строить новые тракторы и автомобили? Да что там автомобили… Мы не можем отлить даже ничтожной чайной ложки! Если мы не находим где-нибудь более или менее приличный трактор, собранный еще до Катастрофы, то нам приходится разбирать десяток развалин, чтобы собрать из их деталей единственную работающую машину. Посмотри, на каких воздушных судах ты летаешь! Самому юному из них тридцать лет – тридцать лет, Дэвид, и его место уже давно в музее! – Чтобы подчеркнуть значение сказанного, он рубанул ладонью воздух. – Того, чего мы достигли, Дэвид, для нашего выживания недостаточно. Нам пора отойти от пожирания падали – я имею в виду разлагающиеся останки погибшей цивилизации – к созидательной деятельности. Мы должны изобретать и строить новые машины, и начинать это следует с основ