Русские поэты XX века: учебное пособие - В. Лосев

19 июля 1923

Брюсов В. Жизни мгновения. Стихотворения. М., 1997.

Мочульский К. А. Блок. А. Белый. В. Брюсов. М., 1997.

Шаповалов М.А. Валерий Брюсов. М., 1992.

М.А. Волошин

(1877–1932)

Максимилиан Александрович Волошин – один из крупных мастеров русской поэзии серебряного века.

С 1901 по 1916 год он жил в основном в Париже, много путешествуя по Европе и по России. Его первые поэтические опыты создавались в русле символистской поэтики. Он печатался в знаменитых журналах «Весы» и «Золотое руно». Итогом первого этапа его поэтической деятельности явился сборник «Стихотворения» (1910), заслуживший высокую оценку таких мастеров символистской поэзии, как И. Анненский, В. Брюсов, А. Белый и другие.

Дальнейшая творческая эволюция Волошина свидетельствовала о его сближении с акмеизмом – сборники «Иверни» (1918) и «Демоны глухонемые» (1919). В одной из своих автобиографий он писал: «Я родился 16 мая 1877 года в Духов День, когда «земля именинница». Отсюда, вероятно, моя склонность к духовно-религиозному восприятию мира… 1900-й год, стык двух столетий, был годом моего духовного рождения».

Рубеж веков наложил особый, метаисторический отпечаток на своеобразное переживание поэтом пространства и времени, характерное для многих поэтов и философов начала двадцатого века, и предопределил формирование Волошина как поэта-мыслителя, поэта-пророка:

Изгнанники, скитальцы и поэты —Кто жаждал быть, но стать ничем не смог…У птиц – гнездо, у зверя – темный лог,А посох – нам и нищенства заветы.

В 1916 году он вернулся в Россию, поселившись в Крыму, в хорошо известном ему Коктебеле. С этим местом и будет связана вся его дальнейшая судьба. Октябрьский переворот Волошин оценил как акт грубого насилия, высказав, однако, надежду, что за ним последует очищение и преображение России. Жестокое разочарование постигло его, человека, ставшего затем достойным продолжателем традиций высокой русской культуры в условиях всеобщего распада и разложения. Характерный факт: до шестидесятых годов имя Волошина в Советском Союзе даже упоминать было запрещено, а первое переиздание его стихов появилось только в год столетия со дня рождения.

Многогранная плодотворная деятельность Волошина – поэта, переводчика, публициста, мемуариста, литературного критика, живописца, искусствоведа – протекала после революции в условиях почти полной изоляции от цивилизованного мира:

Я не изгой, а пасынок России.И в эти дни – немой ее укор,Я сам избрал пустынный сей затворЗемлею добровольного изгнанья,Чтоб в годы лжи, падений и разрухВ уединенье выплавить мой духИ выстрадать великое познанье.

Послереволюционная поэзия Волошина представлена в книгах «Неопалимая купина» (1924), «Путями Каина» (1926) и некоторых других.

В них можно наблюдать интересную особенность, характерную для русской поэзии первой четверти двадцатого века. Поэтический сборник предстает перед читателем не только как собрание самостоятельных стихотворений, но и как цельное художественное произведение, сцементированное единством замысла и общностью поэтических приемов. Внутри сборника отдельные произведения собраны в своеобразные стихотворные циклы. Совокупность нескольких циклов призвана раскрыть главную мысль сборника. Тяготение к крупным жанрам, выполненным в мозаичной форме, у Волошина обнаружилось также в работе над таким сложным поэтическим сочинением, как венок сонетов – «Звездная корона», «Лунарий».

Первые пять стихотворений в пособии входят в цикл «Пути России», одно – «На дне преисподней» – в цикл «Усобица». Оба цикла из книги «Неопалимая купина». Четыре последних взяты из книги «Паралипоменон», куда включены стихи, не попавшие в составленные Волошиным сборники. (Паралипоменон – греч. – книги о пропущенном.)

МОСКВА

(Март 1917)

В Москве на Красной площадиТолпа черным-черна.Гудит от тяжкой поступиКремлевская стена.

На рву у места Лобного,У церкви ПокроваВозносят неподобныеНерусские слова.

Ни свечи не засвечены,К обедне не звонят.Все груди красным мечены,И плещет красный плат.

По грязи ноги хлюпают.Молчат. Подходят. Ждут.На паперти слепцы поютПро кровь, про казнь, про суд.

1917

ТРИХИНЫ[1]

Появились новые трихины.

Исполнилось пророчество: трихиныВ тела и дух вселяются людей.И каждый мнит, что нет его правей.Ремесла, земледелия, машины

Оставлены. Народы, племенаБезумствуют, кричат, идут полками,Но армии себя терзают сами,Казнят и жгут: мор, голод и война.

Ваятель душ, воззвавший к жизни племяСтрастных глубин, провидел наше время:Пророчественною тоской объят,

Ты говорил, томимый нашей жаждой,Что мир спасется красотой, что каждыйЗа всех, во всем, пред всеми виноват.

1917

МИР

С Россией кончено… На последяхЕе мы прогалдели, проболтали,Пролузгали, пропили, проплевали,Замызгали на грязных площадях.

Распродали на улицах: не надо льКому земли, республик да свобод,Гражданских прав? И родину народСам выволок на гноище, как падаль.

О, Господи, разверзни, расточи,Пошли на нас огнь, язвы и бичи;Германцев с запада, монгол с востока

Отдай нас в рабство вновь и навсегда,Чтоб искупить смиренно и глубокоИудин грех до Страшного Суда.

1917

НА ЮШЛЕ

В мутном свете увялыхЭлектрических фонарейНа узлах, тюках, одеялах,Средь корзин, сундуков, ларей,На подсолнухах, на окурках,В сермягах, шинелях, бурках,То врозь, то кучей, то в ряд,На полу, на лестницах —спят:Одни – раскидавшись, будтоПодкошенные на корню,Другие вывернув крутоШею, бедро, ступню.Меж ними бродит заразаИ отравляет их кровь:Тиф, холера, проказа,Ненависть и любовь.Едят их поедом жаднымМухи, москиты, вши.Они задыхаются в смрадномИспаренье тел и души.Точно в загробном мире,Где каждый в себе несетПротивовесы и гириДневных страстей и забот.Так спят они по вокзалам,Вагонам, платформам, залам,По рынкам, по площадям,У стен, у отхожих ям:Беженцы из разоренных,Оголодавших столиц,Из городов опаленных,Деревень, аулов, станиц,Местечек, – тысячи лиц…И социальный Мессия,И баба с кучей ребят,Офицер, налетчик, солдат,Спекулянт, мужики, —вся Россия!Вся лежит она, распята сном,По вековечным излогам,Расплесканная по дорогам,Искусанная огнем,С запекшимися губами,В грязи, в крови и во зле,И ловит воздух руками,И мечется по земле.И не может в бреду забыться,И не может очнуться от сна…Не все ли и всем простится,Кто выстрадал, как она?

1919

НЕОПАЛИМАЯ КУПИНА[2]

В эпоху бегства французов из ОдессыКто ты, Россия? Мираж? Наважденье?Была ли ты? есть? или нет?Омут… стремнина… головокруженье…Бездна… безумие… бред…Все неразумно, необычайно:Взмахи побед и разрух…Мысль замирает пред вещею тайнойИ ужасается дух.Каждый коснувшийся дерзкой рукою —Молнией поражен:Карл – под Полтавой; ужален МосквоюПадает Наполеон.Помню квадратные спины и плечиГрузных германских солдат —Год… и в Германии русское вече:Красные флаги кипят.Кто там? Французы? Не суйся, товарищ,В русскую водоверть!Не прикасайся до наших пожарищ —Прикосновение – смерть!Реки вздувают безмерные воды,Стонет в равнинах метель:Бродит в точиле, качает народыРусский разымчивый хмель.Мы – зараженные совестью: в каждомСтеньке – святой Серафим,Отданный тем же похмельям и жаждам,Тою же волей томим.Мы погибаем, не умирая.Дух обнажаем до дна.Дивное диво! – горит, не сгорая,Неопалимая Купина.

1919

НА ДНЕ ПРЕИСПОДНЕЙ

Памяти А. Блока и Н. Гумилёва

С каждым днем все диче и все глушеМертвенная цепенеет ночь.Смрадный ветр, как свечи жизни тушит:Ни позвать, ни крикнуть, ни помочь.

Темен жребий русского поэта:Неисповедимый рок ведетПушкина под дуло пистолета,Достоевского на эшафот.

Может быть, такой же жребий выну,Горькая детоубийца, – Русь!И на дне твоих подвалов сгину,Иль в кровавой луже поскользнусь, —Но твоей Голгофы не покину,От твоих могил не отрекусь.

Доконает голод или злоба,Но судьбы не изберу иной:Умирать, так умирать с тобойИ с тобой, как Лазарь, встать из гроба!

1922