Шпирт - Ян Ратапс

Наше знакомство было спонтанным, и я-то знала, что не должна испытывать волнений. Ну подумаешь, целовались. Неделю назад это стало бы для меня чем-то безумным. Но «Я-ханжа» покончила с собой в Малии, очарованная молодыми британцами, которых весь третий курс института я ставила во главу пирамиды мужских особей. Они были ухоженные, современные, говорили такие комплименты, которые в России мне доводилось услышать… ни разу. Хотя нет, помню, какой-то пьяница в маршрутке сказал, что цвет моего лака на ногтях сочетается с оттенком глаз. А после выпал из открывшихся дверей, прямо на остановку.

И все-таки, когда английские парни выкрикивали мне в ухо заезженное «откуда ты?», то казалось, будто все это нереально. Было проще, потому что это было еще более безответственно, чем прогулки под луной с Дори. Англичане, они для нас как ненастоящие. Не лучше и не хуже, просто другого сорта. Будь то темнокожий красавец с сережкой в ухе, парень-воротничок с идеальным пробором на голове, или блондинка в коротком топе с наклейками-ромашками на шее. Кажется, что мы воспитаны настолько по-разному, что никогда не сойдемся дольше чем на ночь, и неважно, сколько пластинок брит-попа ты прослушал в двенадцать лет. На каком-то уровне все русские так видят запад. Людьми, которые живут удобнее нас, и, потому шансы на понимание самых сокровенных проблем стремятся к нулю.

Вот и чем мне теперь объяснить чувство, что конец должен быть не завтра? Отчасти тем, что расставаться с Критом совсем не хотелось. С местом, где я впервые ощутила свободу и настоящий облик молодости.

Здесь неважны твои достижения и провалы, здесь ты сможешь срывать голос до пяти утра, а после колесить на квадрацикле с незнакомым французским парнем в белой рубашке, который, в качестве платы за потраченный бензин, попросит лишь поцелуй в щеку. Так мы и сделали в наш второй день на острове.

Сегодняшняя ночь должна была быть последней. Самой странной из всех, наверное. Вчера я чуть было не пошла до конца, лишь после дала отбой. Не потому что он этого хотел. Они все этого хотели. А потому что я поняла, что так мне будет комфортнее – вспоминать это как что-то, что было летом, с парнем, который не знает того, какой зубрилой я была в школе, какой безответно влюбленной я была университете, не знает моих страхов, и не сможет меня ни в чем упрекнуть. А главное, – не сможет похвастаться перед дружками тем, что был первым.

Потому что больше я его не увижу.

Я выбирала свою судьбу сама, и была чрезвычайно довольна этим. В глубине души, я еще перед отъездом знала, что так и сделаю. Я решаю, а не «Он». Здесь на меня всем плевать, а там никто не узнает. И вовсе не нужно стихов и роз, просто я чувствую, что это легко. Когда я с Дори, я понимаю, что ничего такого в этом и нет. Особенного. Просто нам весело. И с каждым его словом, я все больше уверена, что его симпатия сильнее моей.

Прекратив слежку, я сняла очки. Было так просто смотреть, не скрываясь, – наслаждаться летом, людьми, которые впитывают в себя запах соли и олеандров, расслабленно пережевывают кусочки льда, и действительно смеются над шутками официантов. Мне нужен был лишь финальный камешек в чашу его весов.

На секунду мои глаза ослепил яркий свет, я машинально повернула голову в сторону Скайдрайва. Дори, с большим квадратным зеркалом наперевес, улыбался и махал мне рукой. Они использовали солнечных зайчиков как сигнал для посетителей в море, что пора возвращаться. Я рассмеялась в ответ. Состояние равновесия нарушилось.

Катерина потихоньку сократила дистанцию до Скайдрайва, и уже махала кистями рук в попытке рассказать Алексу как идут дела. Внешне эти двое были похожи на персонажей из Бондианы – загорелая брюнетка и парень с задумчивым лицом, и спиной, похожей на перевернутый треугольник. Представилось, что они не просто так сидят друг рядом с другом, а ждут пока из моря выскочит банда злодеев для обезвреживания.

– Ясас!3 Как дела? Хорошо отдыхается? – обзор преградил большой человек с рано поседевшей головой. Босс Скайдрайва возвышался надо мной, вытянувшей голые ноги из тени. По правое плечо от него стоял затерявшийся Дори.

– Ясу! Все прекрасно, а у вас? Работа идет полным ходом? – пошутила я, изменив свое положение на сидячее.

– Сегодня нет, но все еще впереди, – добродушно прокряхтел Босс, – Я пришел, чтобы этот с тобой поздоровался. Иди, говори, что хотел.

Дори неловко сел на соседнее место, и, дождавшись пока уйдет его ментор, заговорил.

– Привет.

– Привет. Что? Почему ты так смотришь на мое лицо?

– Я только сейчас разглядел какие у тебя глаза. Днем они совсем светлые, как море.

В который раз удивляя меня, он выдавил этот эпитет с долей разочарования.

– Это что, плохо?

– Мне твои глаза сильнее нравятся ночью. В них больше темного, знаешь. Больше чего-то глубокого.

– Это потому что ночью темно, – я обрезала паузу. Скорее всего он имел в виду то, что ночью мои зрачки расширены, потому что во время наших свиданий мы гораздо ближе друг к другу, в прямом, и переносном смыслах. Пожалуй, не стоит заострять на этом внимание.

– Не знаю, но что-то в них есть. Хотя мне больше нравится, когда ты без макияжа, как сейчас. У меня вчера все лицо было в блестках с твоих век, – он засмеялся.

– Извини, они задуманы так, чтобы падать на щеки, и завораживать, – вот так, видишь?

Я притворно похлопала ресницами, подражая мультяшке.

– Вообще-то, это я его попросил со мной подойти, Стефаноса. Не думай, что это он меня подтолкнул. Просто я не смог придумать повод.

– Так вот как его зовут, – понимающе кивала я, – Ты такой смешной. Можно же просто подойти, поздороваться.

Чуть поодаль, моя сестра, с серьезным выражением лица переводила расценки на водные развлечения для пары русских посетителей Скайдрайва. Стефанос похлопал ее по плечу, выказывая похвалу, и она, запрокинув голову, радовала глаз своим смущенным смехом.

– Я заметил, что ты наблюдала. Будто бы смотришь в другую сторону, но у тебя не очень-то вышло, даже в очках.

Уткнувшись головою в коленки, я хихикнула:

– А сам? Дурачился изо всех сил. Я тоже не глупая.

– Мы с Алексом решили повеселить вас.

– У вас неплохо вышло. Особенно мне понравился солнечный зайчик.

Сейчас он тоже совсем другой. Не у меня одной глаза меняются. Дорины очень глубоко посажены, и лишь днем можно разглядеть, что радужка не такого уж и темного цвета. Больше древесного. «Почему он так нервничает, когда не целует меня.? Наверное, боится сказать лишнее. Спугнуть. Я словно олень, которого выслеживают несколько дней. Подстрелить, пока не убежал в другой конец леса».

Мы встретились на Скайдрайве затемно, и он снова, нервничая, переплел наши пальцы.

– Пошли погуляем? – сказал он.

– Ага.

Один за одним наши ступни аккуратно перешагивали камни, спящие в теплой воде, будто боялись их разбудить. На моей левой руке плясали отсветы из прибрежных кафе.

– И долго ты будешь работать там, с парашютом?

– Пока не кончится сезон… думаю до октября. А если поссорюсь с ним, то уйду работать в большой отель.

– Со Стефаносом? Ты с ним ссоришься? Почему?

– Потому что говорю, что думаю, когда дело идет о работе. Я часто ругаюсь с начальниками. Правда потом они все равно зовут меня обратно. Здесь не так уж и много тех, кто сможет работать так много… В смысле, я молод. А люди постарше не выдерживают смены по двенадцать-четырнадцать часов на ногах.

Он говорил это обыденно, улыбаясь с зубами. Мои губы куксились, а глаза понимающе моргали, глядя на песок.

– И ты бы не хотел пойти в университет? Учиться, а после получить хорошую работу?

– Нет. Я не подхожу для этого. По многим причинам.

– Да ладно, я уверена, что ты не дурак. Катерина сказала, что Алекс собирается куда-то поступать. У вас здесь, видимо, все немного позднее… В России без высшего образования не примут даже на самую дурацкую работу, и мы идем в институт лет в семнадцать-восемнадцать.

– Только не смейся… Я так и не закончил школу. Нужно было работать, так что на это времени не хватало. Да и все равно в местную школу я не вписался. Я ненавидел все это.

– То есть?

– Ну… когда мы переехали из Албании, я ни черта не понимал по-гречески. Отец говорил, если я не выучу язык в течение месяца, значит я бездарь. Я выучил его достаточно быстро… но вначале отвечал всем учителям на албанском. Они так злились. С тех пор и не заладилось, – я слышала собственный смех и думала, что он просто находка.

Какую-то часть меня передернуло, когда он признался, что не имеет даже среднего образования. Боже, не узнаю себя. Были бы мы в России, я бы и говорить с ним не стала. Мерзко признавать это. Но мне всю жизнь объясняли, что без диплома ты в этом мире как без рук. Папа, – вечно твердит, что это одна из самых важных вещей в его жизни – обеспечить мне высшее образование. Я должна быть благодарна. Я благодарна. И все же, некоторым вещам не научишь за партой. Например, как быть хорошим отцом.