Собрание сочинений. Т. 2. Стихотворения 1961–1972 - Борис Слуцкий

ПУРГА НАД АСФАЛЬТОМ

Горизонт перед городом пятится,словно совесть перед судьбой.Робинзон не отталкивал Пятницу —город гонит леса пред собой.

Наступая природе на пяткии выслушивая нападкибезутешных адептов ее —молча делает дело свое.

Он берет, где хочет, как хочет,что захочет, то и берет,и последний окраинный кочетв суп летит                   головою вперед.

Все дожди запаяны в желобы,замела зола все снега,и свои бессильные жалобыизлагает только пурга.

Только ветер, в город прорвавшийся,этот наглый ветер,                                зарвавшийся,выдыхаясь и задыхаясьвдоль асфальтового шоссе,представительствует хаосв бетонированном космосе.

ПЕРВЫЙ СНЕГ

В большом городе,где мало воздухаи вовсе нет горизонта,в огромном доме,где соседи живут годами,не знакомясьи даже не хороня друг друга,

в коммунальной квартирес расписаниямизвонков на входной дверии дежурств на кухне,

в одной комнатеживет человек,выходящий только в ванну и на службу.

Он не засиживается в уборной,не залеживается в ванне,не пользуется кухней.Ему не звонят по телефону.Соседи забыли его имя-отчество,но не забыли его фамилии,дважды повторенной:в расписанияхзвонков — на входной дверии дежурств — на кухне.И только маленькая девочка,единственная в квартире,жаждущая общения,раз в году говорит ему:«Первый снег!»

ЗИМНЯЯ ЯЛТА

Кто же поедет в Ялту зимой?В зимнюю Ялту,в холодную Ялту?Если однажды там побывал ты —ты возвращаешься, словно домой.

В Ялте ветра ледяные метут,сыплются галькою или песками.В Ялте цветы жестяные цветут,с твердыми, словно металл, лепестками.

В Ялте зимою и порт и курорт,все языки там и званы и явлены.В Ялте давно уже выведен сортялтинцев, морозостойких, как яблони.

Зимняя Ялта бежит налегкеи, словно зимний прибой, нарастает,и как снежинка лежит на рукеКрыма и, словно снежинка, не тает.Если и выпадет снег на часок,сразу его на снежки расхватают.Зимняя Ялта — цветной поясокКрыма —                   огнями своими светает.

Зимняя Ялта свежа и сладка,а кипарис ее зелен и строен,а виноград продается с лотка,а шашлыки продаются с жаровен.

Ялта зимой — не обидься за мойтон — он от доброго отношения.Я возвратился к тебе, как домой.Стих этот быстрый принес в подношение.

ПОЛУНОЧНОЕ ШОССЕ

В темной трубе ночной дорогимедленной пулей двигаю ноги.В черном дуле ночного шоссепередвигаюсь медленной пулей.Днем шоссе жужжит, как улей.Ночью шоссе спит, как все.

Звезды — щели в крыше ночи.Выше крыши — сплошной огонь.Медленной пулей, что есть мочи,ногу волочу за ногой.

Ночью на шоссе одиноко,словно в небесах надо мной.Отдаленные, как Ориноко,две медведицы надо мной.

Скорая пуля машины ночноймимо медленной пули мчится,и внезапный стих стучится,словно путник в дом ночной.

«У всех мальчишек круглые лица…»

У всех мальчишек круглые лица.Они вытягиваются с годами.Луна становится лунной орбитой.

У всех мальчишек жесткие души.Они размягчаются с годами.Яблоко становится печеным,или мороженым,                          или тертым.

У всех мальчишек огромные планы.Они сокращаются с годами.У кого намного.У кого немного.У самых счастливых ни на йоту.

МОЙ ДОЖДЬ, МОЙ ДЕНЬ

Серый день, ни то ни се, обыденное.Серенький денек, ни то ни се —сызнова увиденныезакрывают всё.

Под дождем распяленные зонтикии плащей роивсю цветистость мира, всю экзотикузакрывают, потому — мои.

Чувства ветхие и древние,вечные, словно слеза.Улица моя. Моя деревня.Город мой. Моя стезя.

Вечные, как век мой, пусть не дольше.Дольше — ни к чему.Серый мой денек и частый дождик,по плащу шумящий моему.

ЖЕЛАНИЕ

Не хочу быть ни дубом, ни утесом,а хочу быть месяцем маемв милом зеленеющем Подмосковье.В дуб ударит молния — и точка.Распилить его могут на рамы,а утес — разрубить на блоки.

Что касается месяца маяв милом зеленеющем Подмосковье,он всегда возвращается в Подмосковье —в двенадцать часов ночикаждое тридцатое апреля.

Никогда не надоесть друг другу —зеленеющему Подмосковьюи прекрасному месяцу маю.

В мае медленны краткие рекизеленеющего Подмосковьяи неспешно плывут по теченьюоблака с рыбаками,рыбаки с облакамии какие-то мелкие рыбки,характерные для Подмосковья.

ПОДШИВКИ

В офицерском резервена бетонном полув октября серединеуже ледовитоммы не спали. Глазелив заоконную мглу.Разоспаться не простона пайке половинном!

На рассвете я началподшивки листать.Это осенью былосорок первого года.Мне казалось: любые газеты читать,кроме свежих, —большая удача и льгота.

Прошлогоднее летометнулось ко мне.Немцы лезут на Францию.Бельгия пала.В странной,как мы тогда говорили, войнестранность кончилась,вышла, исчезла, пропала.

Что же странного?Сильный ликует и бьет.Что же странного?Слабый схватил свою чашу.И пригубил. И сморщился.Все-таки пьет.Пьет. Захлебывается чаще и чаще.

Танки лезут на Францию.Танкам легко.Полистаю подшивку —найду их в Париже.Далеко эта Франция?Да, далеко.Далеки эти танки?Все ближе и ближе.

Скоро кончим резервное наше житье.Скоро кончится наш интервал, промежуток.И, захлопнув подшивку, я лег на нееи заснул.И проспал до полудня, полсуток.

КАК РАСТАСКИВАЕТСЯ ПРОБКА?

Регулировщица робкоматерится недавно усвоенным матом.Что ей противопоставить громадамтанков,              колоссам самоходок?Шофера, сквозь дым самокруток,оживленно толкуют о прошлых походах,о былых маршрутах.Потому что образовалась такаяпробка,              такое столпотворенье,как будто пробочная мастерскаясама варила это варенье.

Все глядят на небо. Оно — голубое.Оно даже синее.Но в любоемгновеньекресты самолетов вышьет,потом фугасками забросает.

В пробке не так уж просто выжить.

А пробка бытом уже обрастает.Уже познакомились и посмеялись.Уже возникает общественность в пробке.Уже заменяют улыбкой ярость.Торятся к регулировщице тропки.

И вдруг — полковник!Взмыленный «виллис»подскакивает на рысяхтуда, куда мы скучились, сбились,буксуя на нулевых скоростях.— Вали машины!— Куда?— В воду.В реку.— Обе?— Вали хоть полста,исполняй приказ, командир взвода.Вали машины с моста!

И две полуторки,                           как гусыни,неуклюжие,тучные, как индюки,утопают в небесной сини,утонувшей в сини реки.

— Разговорчики?! —Они — стихли.Лишнее слово нейдет с уст.Словно его обдули вихри,мост — пуст.

И вот машины, одна за другойуже за мостом                          проселок пашут,и регулировщица                               белой рукойв рваной перчаткепрощально машет.

СКАНДАЛ СОРОК ШЕСТОГО ГОДА