Ведьмины камни - Елизавета Алексеевна Дворецкая

– Девушки я тоже не вижу.

– И это хороший знак, конунг. Девушка смущена и готова сдаться. От ее щита только доски летят, руки слабеют. Еще немного – и она моя.

– Только смотри, – Ингвар тайком бросил на него строгий взгляд, – не лезь нахрапом. Мне с матерью ссориться нельзя. Ты здесь не в Вифинии.

Эскиль слегка кивнул: мол, понимаю, – но его острый, цепкий, уверенный взгляд говорил: так или иначе, добычу он выпускать не намерен. Его чувство ловца тоже было из тех, что отметают доводы рассудка на пути к добыче.

* * *

Днем, отважившись выйти в гридницу, Хельга нигде не увидела Видимира. Эскиль, казалось, внял ее просьбам – даже головы не повернул, когда она прошла мимо. В другой раз, тайком оглянувшись, она видела, что Эскиль сидит рядом с Хедином и они погружены в беседу. О боги, что это значит? От волнения у Хельги слегка задрожали руки, но эти двое, похоже, не собирались ссориться.

– О чем ты с ним разговаривал? – нетерпеливо приступила она к брату, едва тот отошел от Эскиля.

– Да так… обо всем.

У Хельги полегчало на душе; если Хедин может разговаривать с Эскилем «обо всем», что обычно означает «ни о чем», то угрозы родовой чести в нем не видит.

– Он про поход рассказывал. Говорит, в это лето Ингвар думает сговориться с печенегами, а через лето они уже все вместе опять пойдут на Миклагард. Частью по морю на лодьях, частью на конях через степи.

Взгляд Хедина задумчиво устремился к ожерелью на шее у Хельги.

– Вот это, – он осторожно прикоснулся к зеленым камешкам и жемчужинам, – получше будет, чем это все. – Он кивнул на «ведьмины камни». – Говорит, им очень нужны смелые толковые люди. Все-таки они много потеряли… Говорит, что если бы я…

– Ты хочешь пойти с ними? На греков?

– Ну, не знаю… Если отец согласится. Он в мои годы ходил на Хазарское море, почему бы и мне не сходить в мой большой поход? А другого такого может больше и не случиться, пока я не поседею.

Было уже поздно; Хельга ушла в избу и стала готовиться ко сну. Вдруг распахнулась дверь и Естанай крикнула, просунувшись в щель:

– Елгави! – Таким именем Хельгу называли меряне, и означало оно «сияющая», что не так уж далеко от значения ее настоящего имени – «священная». – Ты не спишь? Тот молодой господин чуть не убил того другого господина!

– Убил?

Хельга содрогнулась и села на скамью: по жилам ударило холодом. Она поняла только общий смысл и не сообразила: кто кого убил? Мысль заметалась между Эскилем и Видимиром – или Несветом, – и она задрожала, понимая, что любой исход ужасен одинаково. И уже не поправить…

– Нет, нет, он жив. – Естанай прошла в избу. – Все живы. Он, говорят, ждал его за углом, а у него был топор!

– У кого?

– Я сама видел топор! Он лежал на снегу!

– Кто?

– Конунг сам сейчас там! Он весь в крови!

– Конунг?

– Нет, тот господин! Который молодой!

– Так он ранен? Да который же?

– Все люди сейчас там! Такой шум!

– О боги…

Хельга поспешно набросила теплый платок на голову и схватила шубу, но с трудом просунула дрожащую руку в рукав.

Во дворе и правда была толпа народа. Слегка морозило. Еще не совсем стемнело, в синих сумерках горело с десяток факелов, озаряя взволнованные лица. Все говорили разом. Хельга полезла в самую плотную толпу и вскоре разобрала впереди голос Эскиля – почти спокойный, с оттенком лихорадочного смеха. От сердца отлегло – хотя бы Эскиль жив и не ранен, раз может так спокойно говорить. Но и для убийцы его голос был слишком веселым.

– Вот в том проходе! – объяснял он кому-то, показывая на довольно узкий проход между клетями, ведущий к отхожему месту. – Я иду себе спокойно, дохожу до угла и вдруг вижу: из-за угла облачко пара вылетает, ну, знаешь, от дыхания. Подумал – кто-то идет мне навстречу, – приостановился, чтобы пропустить. А никого нет, и опять пар. Тут-то я и понял: это меня ждут. И кто ждет – не надо быть мудрецом, чтобы догадаться. Иду дальше, шагаю за угол, сразу разворачиваюсь и руку ловлю на замахе. Он пытался левой мне вмазать, я и ее хватаю и давлю. Он дергается, пытается руку с топором вырвать, я ему ногу подбиваю, он шатается, я эту руку выпускаю и н-на по мор… бью в лицо. Он роняет топор, сам летит в сугроб. Тут вон парни услышали возню и подбежали…

– Но откуда он знал, что это ты идешь? – спросил Воислав псковский.

– А он вот из-за угла смотрел. – Гримкель Секира стоял на том самом месте. – Отсюда видно и двор, и вход в гридницу. Встань сам, погляди. И здесь тень – стой хоть во весь рост, если не приглядываться, оттуда с мостков тебя не видно.

– И у тебя не было никакого оружия?

– Я ж не драться с кем шел! Совсем по другому делу! Если б я пар не увидел, так прошел бы и получил топором в темя сзади.

– А засада толковая! – одобрил кто-то из толпы гридей. – Парень соображает!

Вокруг засмеялись.

– Зря ты, Тень, его вчера сосунком обозвал! А он, глядь, показал тебе, что у его отца сын, а не дочь!

– Кабы не мороз, уже все, ты б сейчас тут лежал остывал!

– Ну, что ж, – невозмутимо отозвался Эскиль, – видал я смерти и поглупее!

Хельга огляделась в поисках брата. Ее так сильно била дрожь, что хотелось прислониться к чему-то надежному и дружественному. Толковая засада! Если бы Эскиль был чуть менее наблюдательным и сообразительным, он сейчас лежал бы на снегу в этом вот проходе лицом вниз, с пробитой топором головой. А Видимир… Боги знают, что с ним было бы, но он счел бы себя отомщенным, убив оскорбителя старше и сильнее. Его бы это прославило. «Но только я бы ни разу в жизни больше на него не взглянула!» – мысленно поклялась Хельга. И пошла назад в избу, желая одного: успокоиться и согреться.

Но даже в избе, где она сидела у печи, закутавшись в кожух, ее долго не отпускала дрожь – не от холода, от страха. Пусть не она виновата, что соперничество Эскиля и Видимира чуть не привело к убийству… настоящему убийству… Эскиль чуть-чуть избежал настоящей смерти, безвозвратной… А все из-за того, что Видимир, моложе и слабее, упрямством и самолюбием не уступает Эскилю, превосходящему его всеми прочими качествами.

«О боги!» – Забыв про новое ожерелье, Хельга отчаянно стиснула в кулаке свои «ведьмины камни». С детства она привыкла искать у них помощи и защиты, привыкла доверять им, но сейчас ей невольно пришло в голову: не случайно же второе название камня с дырочкой – «глаз Одина». А там, куда падает взгляд единственного глаза Бога Коварства, пламенем взвиваются раздоры, предательство, кровопролитие. И трудно убедить даже себя, что это не она принесла их в Хольмгард!

Мать перед отъездом из дома говорила с ней о чем-то таком… Что-то пыталась сказать ей, от чего-то остеречь. Намекнуть, как опасна воля Одина для благополучия человеческой жизни. И еще… научила, как позвать на помощь, если опасность будет слишком велика и неодолима…

Хельгу снова пробрала дрожь. Медленно она вытянула из памяти те строки, которым ее научила мать. «Мой милый живет на высоких горах»… Нет, не горах – на ветрах. «Мои милый летает на черных вет… крылах! В небесном чертоге ты, я – на земле»… Чей этот «небесный чертог»? Только сейчас, пораженная ужасом смерти, хоть та грозила и не самой Хельге, она ощутила, как близки к ней высшие силы – те, что больше человека, как море больше песчинки. Не стоит привлекать их внимание к себе, никогда! Не случайно мать, совершившая свое знаменитое путешествие, так хорошо это знает. Всякую девушку дразнят загадки мироздания, привлекает мысль о тайном могуществе, о сотворении чар. Но сейчас, мысленно видя тело Эскиля с разрубленной головой на снегу, Хельга жаждала никогда не знать ничего, что не касалось бы дойки коз, делания сыра и выпечки хлеба.

* * *

Утром Ингвар собрал в гриднице свой ближний круг, чтобы разобраться со вчерашним делом. Произошла попытка убийства свободного человека, причем это был человек конунга, и само покушение произошло в доме конунга, а значит, задевало его честь.