Думаешь бьётся? (СИ) - Заозерная Марта

С папой его всё куда тяжелее. Мы вроде бы просто общаемся, но слишком плотно. Как-то так вышло, совсем незаметно, что мы с ним стали на связи… чуть ли не сутки напролет. Кому скажи — обхохочутся. Я, человек у которого нет социальных сетей, никогда не выкладывающая собственные фото в мессенджерах, сижу и двадцать четыре на семь пишу сообщения. Естественно, не круглосуточно, но когда я вышла на смену, мы с ним с часу ночи до пяти утра переписывались. Ну ебобо же? Ебобо. Страшила мозг просил у Гудвина, а мне всего лишь надо научиться им пользоваться. Но вместо этого, ёжики душистые, я с замиранием сердца жду пиликанье телефона. Даже звук приятненький поставила.

Вчера я приехала поздно, Петя меня ждал в пижамке, чистенький, почти готовый ко сну. Идеальный ребенок — после укола сразу уснул. Еще девяти часов вечера не было.

Костя видя моё состояние, сжалился и покормил меня ужином. Разговор вышел долгий. Он рассказал, что Жанна в Египте, отдыхает после «кощунственных условий, дурного питания, вони и хамского персонала больницы». Поездка настолько «горячая», что и в суд, на бракоразводный, процесс она не пришла. Перенос.

Я никого не сужу, а как бы сказала сестра — «ты не рожала, тебе не понять». Но мне реально не понять, как можно бросить больного ребенка и улететь развлекаться. Пусть даже папа и бабушка очень ответственные и любящие.

Бедный мой ребёнок, будущий, я тебя вниманием своим замучаю. Беспощадно.

В первой половине дня чувствую себя на гребне успеха — яхта у меня появилась. Сделана она «три д» ручкой, но это мелочи, абсолютно незначительные. Малыш старался, переживал понравится мне или нет. Ставлю её (а она с подставкой, на секундочку!) на рабочий стол, фотографирую и отправляю Косте с посылом, мол, всё круто, пришвартовала.

Лучше бы я этого не делала. Спустя несколько безмолвных часов присылает:

«Прости, не смог ответить сразу. Отбыл. Вернусь поздно ночью. Вечером зайдешь? Мама с Петей. Пожалуйста».

Следом долетает:

«С моей мамой» — успокоил так успокоил.

«Пожалуйста. Буду должен».

Да уж, как земля колхозу.

Забываем всё о том страхе, что я испытала в первый день процедур. Оп. Словно его и не было. Страшно мне стало сейчас. Реально коленки дрожат и подташнивает.

Последний раз я так нервничала в школе. Когда физрук мне четверку в девятом классе решил вывести в последней четверти, с фразой: «Придешь на пересдачу. Прыжки через козла и хождение по нему же сдавать». Кто бы знал какой леденящий ужас козел в меня этот вселял. Неописуемый. Нет бы папе сказать. Но я ведь проблемы решаю сама, надо было чтобы папа мною гордился. Залезла я на этого деревянного монстра, а шагу сделать боюсь. Учитель, к слову сказать — молодой, по доброте душевной меня решил приободрить фразой — «Не бойся, если упадешь — я тебе разотру место ушиба». Упала я тут же, но растерли по итогу его. Так бывает. Но были и плюсы, после вывиха ноги с последующим хирургическим вмешательством, мне разрешили больше не ходить на русские народные. Знала бы, полезла на страхолюдину намного раньше.

Ручонки и печенка дрожат. Чтобы не задерживать Петю со сном, утром я взяла с собой сменную одежду. По плану было: принять душ на работе, переодеться и ехать. Сейчас же, как идиотка одергиваю черное платье — чулок, и так длина миди, но я тяну. По словам Толи я — больно в нем хороша. Но сейчас оно слишком обтягивающим кажется. Те несколько раз, что носила до этого, было оно в самый раз. Интереснейшим образом наш мозг устроен.

Под крики «Алёна, Алёна, Алёна» Лидия Константиновна мне двери открыла.

— Здравствуйте, — начинаю приветствовать первой. Даже киваю немного. Стою с идеально ровной осанкой, хоть чему-то «люли — люли» меня научили. Сумку держу обеими руками перед собой, словно на собеседование пришла.

— Здравствуйте, тетя Алёна! — Петя бабушку перекрикивает. — Я же тебе говорил — она красивая! — обернувшись к бабушке, говорит немного тише, но слышно мне прекрасно. — А ты мне не верила, — бабушка на него шикает.

А я стою неподвижно. Интересно, сколько ужаса в моих глазах отражается?

Это не моя мама, и как в случае со связью с Артёмом, я могу не переживать, что родной человек от меня отвернется из-за того что я спала с женатым мужчиной. Да, блин, с Костей я вообще не спала! Но чувство неловкости на эпохальный уровень выходит.

— Алёна, добрый вечер. Проходите скорее, — говорит женщина со мной любезно, но легче не становится. — Мы тут динозавров на поезде по всей квартире катали, увлеклись. Не обижайтесь, надо теперь внимательно под ноги смотреть.

Стараюсь на женщину не пялиться, но Костя похож на маму невероятно. Вплоть до взгляда, одинаково цепкий, глубокий. Даже мимический дефект в виде ямочек на щеках передался по наследству. С левой стороны слегка глубже, справа диаметр едва заметно шире.

— Мы с тётей Аленой вместе рычали на папу.

— Она мне двадцать яиц шоколадных принесла, мы их распаковывали, а папа ел.

— Это она меня рычать научила. Я ведь тебе говорил… говорил… говорил.

Сегодня Петюнчик в ударе. Впервые его вижу настолько болтливым. Если даже женщина обо мне не думала плохо, то сейчас точно начнет.

— Папа сказал, что Алёна очень…, - продолжает малец вбивать гвозди в моё сознание, как только я отворачиваюсь убрать остатки инъекций. Пожалуйста, милый, пусть он сказывал, что я очень хороший судмедэксперт, блестящий специалист. Но как же, Костя блеснул. — Красивая. И личико у неё ангельское.

Мда. Комплемент вроде бы, но у меня дергается импульсивно живот. Это пик детской непосредственно.

Костя, ты идиот?! А если Жанне? Нет, не так. А когда маме, Жанне, Петя это скажет? Ходить буду и ждать, когда же мне кирпич прилетит на голову.

— Папа тебя никогда не обманывает, — сдержанно произносит женщина, кладя руку на плечо внука. Теперь ее взгляд, обращенный на меня, становится изучающим, пытается заметить во мне хоть что-то, чтобы понять, «да» или «нет».

***

Как же я устала от себя, от своих надуманных убеждений. Четкие границы — «что можно» и «что нельзя», мешают и угнетают. Я уже в том возрасте, когда можно жить, как хочется, но я продолжаю себя ограничивать. Самое главное — счастья мне эти «сервитуты» не приносят.

Утром с Петей все так же бабушка была. У Кости, по её словам, телефон отключен. Вчера она была сдержанна, немногословна, сегодня накопившиеся переживания увеличили её речивость. Для материнского восприятия и маленькая девочка и взрослый состоявшийся мужчина остаются беззащитными и уязвимыми. Для Лидии Константиновны всё усугубляется тем, что Костя ее единственный ребёнок. Вся любовь, нежность, надежды, ожидания, теплые чувства сосредоточены в нем.

На эмоциях она мне рассказывает о том, каким способным, но до боли (в том числе и физической) активным Костя рос мальчиком, как прекрасно учился, как часто её с отцом вызывали в школу из-за драк сына. Делится воспоминаниями о том, как они переживали, что всё время сын посвящает работе, совершенно не думая о личной жизни. В каждом её слове чувствуется гордость за сына, не проникнуться не возможно. Я даже вопросов не задаю, только внимательно слушаю, киваю соглашаясь.

— Мне не нравится то, чем сын сейчас занимается. Слишком опасно. Слишком ответственно. Ему нравилось предыдущее место работы, но Жанне всего было мало. Квартира недостаточно большая, машина не того класса, отдых не её уровня. Она и так в жертву семье отдыхала только в России, первые годы она без него заграницу не улетала. И вот теперь… Я ночами спать не могу. Здесь платят больше, но каждую его командировку я молюсь, чтобы сын вернулся живым. Сколько я его просила, но он у отца деньги не хочет брать. То, что занял, он отдал. Жанна выходила замуж за сына богатых родителей, но просчиталась. Боже, уже бы отпустила его. Но держит ребенком, — последние слова произносит потише.

Сосредоточено слушаю, перевариваю, сразу не нахожусь, что ответить.

— Извините, Алёна. Нагружаю Вас ненужной информацией. Не знаю, что на меня нашло, — поднимается со стула, идет к кухонному гарнитуру, по пути щеки вытирает, верхний шкаф открывает, достает успокоительное, несколько таблеток выпивает. — С мужем особо на эту тему не поговорить, он считает меня слишком мнительной. А Петя полночи о Вас говорил, я подумала, что вы с Костюшей друзья. Кто ещё будет по доброте душевной время на бедного ребенка тратить, — она вздыхает, а у меня сжимается сердце. Сегодня Лидия Константиновна выглядит болезненно бледной, глаза только красные. Вчера передо мной была ухоженная красивая женщина. — Сердце не на месте. Уснуть получилось к утру. Зачем это всё необходимо. У нас всё есть. Для чего нужен этот достаток, если сын себя опасности подвергает?