Другая жизнь - Илья Павлов

Командир снял шлем, сунул его в руки рыжей и спокойно уселся за стол на место Ворона. Взял колоду, посмотрел на кучки монет посреди стола, небрежно стасовал и начал раскидывать карты, сдавая классический тонк.

Я взглянул на Магона. Тот сидел, уже расслабившись, с дьявольски довольной рожей. Его явно веселило происходящее. Вот еще загадка… И не боится! Или они знакомы?

Командир сдал карты, обвел нас взглядом и остановился на Фуфеле:

– Ваше слово, уважаемый.

Фуфел, перед которым высилась самая высокая стопка монет, наконец смог вытереть пот со лба и, поглядывая на нас, как будто ища поддержки, промямлил:

– А почему вы решили, что мы будем с вами играть?

– Вы, Уважаемый, плохо знаете правила этой интересной игры. – Командир кивнул своим людям, и арбалетчики отошли к двери. За каждым из нас по-прежнему стоял один из его людей с мечом. Ворона вытащили в коридор, а двое подняли и приставили к проему сорванную дверь. Если бы не мечи и лужа крови у стены, можно было подумать, что игра и не прерывалась. Лихо, однако. Срубить четверых не самых простых бойцов… Хотя о чем я. Профессиональный наемник – и ночной громила. Ночью, в переулке, из-за угла – может быть. А так… без шансов. Но как тихо и быстро! Профи. Это серьезно.

– По правилам тонка, – продолжал командир, – «…ежели одно постороннее лицо не дало возможности другому лицу доиграть начатую партию, то это указанное первым лицо должно и имеет право занять место этого отстраненного лица и доиграть, приняв на себя игровые обязательства оного. Иначе…», – ну и так далее.

Вот оно что. Знаем и соблюдаем игровой кодекс. Поэтому Магон и расслабился. За столом не убивают. После – пожалуйста. Но во время игры – нельзя. Вообще-то смешно: за этим столом, несмотря на запреты и кодекс, столько людей увидели цвет своей крови…

– Вы, уважаемый, – командир смотрел на Фуфела с плохо скрываемым презрением, – зря садитесь играть, не изучив как следует правила. Это может для вас, сударь, очень плохо закончиться. Ваше слово.

– Мня, ме… – опять заблеял Фуфел, – пас. Общая пересдача.

Конечно, думать и разбирать свою позицию, когда тебе почти явно угрожают, – это не для тонка. В тонке все решает ясная голова. И везение.

– Ваше право, сдавайте.

Фуфел собрал карты и начал, роняя, тасовать.

– Кстати, не подскажете ли мне, чей это был человечек? – Командир махнул рукой за спину, на то место, где успокоился Ворон. Смотрел командир при этом на меня, давая понять, что это ему и так известно.

– Мой, – признался я, стараясь говорить медленно и спокойно. – А что он натворил?

– Он ранил моего человека, – с нажимом на слово «моего» ответил тот. – Я не люблю, когда обижают моих людей. И стараюсь за это наказывать.

Карты были розданы, я хотел посмотреть свои, но командир продолжил:

– Кстати: если можно, предупредите остальных своих людей, что в следующий раз я решу, что это вы позволяете им нападать на мой отряд. И постараюсь наказать уже вас.

Это уже был открытый вызов. Такие слова я был готов стерпеть разве что от Магона, да и то один на один, а не при свидетелях. Но вооруженный человек за спиной и пять трупов в коридорчике могут охладить любой пыл. Подождем ночи, вояка, она будет нашей.

– Пас, пересдача. – Я собрал карты, моя очередь сдавать.

Командир кивнул и перевел взгляд на Магона. Тот встретил его взгляд ухмылкой. Ну если он и его сможет чем-нибудь удивить…

– Не вы ли, уважаемый, будете главой местного ночного сообщества? – очень любезно спросил командир у Магона.

Тот спокойно выдержал его взгляд и, сделав большую паузу, тихонько кивнул.

– Дело вот в чем. Пятнадцать лет назад вам на «хранение и умножение» была отдана некоторая сумма. У нас есть памятная расписка вашего тогдашнего главы. Поскольку, как я понимаю, все обязательства, долги и счеты сообщества теперь находятся под вашим присмотром, то просим вас вернуть эту сумму.

Магон положил руки на сданные карты, но так и не взял их.

– О какой сумме идет речь?

– О, там немного, десять тысяч золотом всего-то.

– Да, немного, – голос Магона все же выдал его, – пас, пересдача.

В наступившей тишине было слышно только, как Магон тасует карты. Вдруг из-за перегородки послышались сдавленный стон и стук. Вот ведь, совсем забыл про купеческого сынка…

Наемники зашевелились. Командир посмотрел на своих, один из бугаев повалил шкаф на пол, открывая дверь в тайную комнату. Трое сразу бросились туда и через минуту выволокли связанного пацана.

Когда ему выдернули кляп, он, явно не понимая, что происходит, тонко заверещал:

– Не убивайте! Отец меня выкупит!..

– А кто у тебя отец? – спросил командир, чуть повернувшись на стуле.

– Купец Жига.

– Так ты из Дамбы?

– Да-да.

– Я так понимаю, – обернулся командир уже к нам, – что вы, судари, про этого несчастного ничего не знаете и виноват во всем… – Он снова махнул в сторону лужи крови.

Магон ухмыльнулся, кивнул и продолжил сдавать карты. Я снова подумал о клинке под столом, но взгляд из-под шлема рыжей девки с арбалетом оставил мою руку на столе.

– Если вы не против, уважаемые, то я забираю его с собой. Так, что мы имеем… Три пересдачи, мое слово. У меня тонк, любезные мои; банк сорван, – командир перевернул свои карты и встал, – будьте так любезны – присовокупите мой выигрыш к тому долгу, что вы вскоре нам вернете. Мы прощаемся с вами. Всего доброго.

7 жбана 320 года. Вечер. Дамба. Хозяйка

– А как тебя зовут? – Я перевернулась и положила голову ему на живот, посмотрев прямо в глаза.

– Старшой.

– Нет. Раньше. Как тебя на самом деле зовут?

– Когда «раньше»? Когда пришел в отряд, звали Доходягой, – рассмеялся он. – Представляешь, я такой голодный был, что луковый суп съел.

– Не любишь луковый суп? – Живот был теплый, подрагивал от смеха, и очень хотелось его укусить. Или лизнуть.

– Лук не люблю. Меня от него выворачивает.

– Скажу Стреле, чтобы не клала его в рагу. «Доходяга». А до этого? До всего этого?

– Уже не помню.

– Врешь. Я тебя сейчас укушу. Можно? – Я не удержалась и все-таки провела языком по животу.

– Можно.

– Так все же – как?

– Учитель.

– Правда? Ты был учителем? Ну да. Универ, «большой набор»… Где же ты был учителем? – и сразу почувствовала, как он напрягся, задержал дыхание, потом медленно выдохнул. Тихонько потерлась щекой. – Не хочешь – не говори. А в студентах как звали?

– Монахом.

– Почему? – Я засмеялась, пытаясь расшевелить и его. – Не пил, не курил и бегал от девушек?

На улице за окном завозились, послышался какой-то шорох. Он резко поднял голову от подушки, прижал меня к себе, вслушался. Шум не повторился.

– Не пил, но прозвали не поэтому, – он снова откинулся, но меня не отпустил, что было очень приятно, – мы выиграли у монахов их рясы в карты.

– Что? Как? – Я снова засмеялась. Поняла, что смеюсь не от рассказа, а от самого факта этого разговора. От счастья, переполнявшего меня. От того, что, оказывается, можно вот так лежать, прижиматься щекой к его упругому животу, слушать истории о столичной жизни – и быть счастливой. Стоило бежать из столицы от несчастной любви, скитаться по провинциям, биться за независимость в заброшенном постоялом дворе, чтобы вот так просто лечь на горячий живот, и…

– Да, молодые монахи и пьют, и играют, и покуривают, и с девушками…

– И что, рассказывай.

– Я занят. – Он снова приподнялся, дотянулся до свечи и задул ее. Темноты не получилось. На улице еще стоял вечерний полумрак, окно выделялось четким светлым прямоугольником.

– Ну расскажи… – Я все-таки куснула его за бок, потом и поцеловала туда же.

– Ой… Играли с монахами в тонк, они были пьяные до положения риз. Вот мы рясы у них и выиграли. Надели и пошли на службу в Корроннский храм.

От удивления я заморгала:

– Ты был в Корроннском храме? Внутри? Как вы прошли?

– Прошли, был праздник, там все были пьяные, мы особенно не выделялись.

– Вас не поймали?

– Поймали, но дело замяли. У друга были высокопоставленные родители… Он умер во время мора. А родители его остались живы. Его мать меня очень любила. Хорошие были люди. Что теперь с ними – не знаю.

– А твои?

– Мои умерли, когда я был совсем маленьким, я их и не помню.

– А как тебя родители звали? – Я снова куснула его.

– Родители? – Он аккуратно вылез из-под меня, накрыв одеялом. Потом нагнулся и тихонько прошептал в ухо.

– Как? Не может быть… Честно?

– Честно. Если скажешь кому-нибудь – зарежу и съем. Три раза. – Он тихонько натянул штаны и сапоги, потом, встав на колено, вытащил из-под кровати щит и арбалет. Щит положил на меня, а арбалет – себе на колени.