В гору - Анна Оттовна Саксе

которая должна была убирать поля бывшего имения. Получилось так, что в первый день им предстояло обойтись без лошадей и жнеек. Проходя мимо усадьбы «Кламбуры», Мирдза взглянула на поля Пакална и увидела, что весь хлеб уже сложен в копны. «Не попробовать ли привлечь и Пакалнов на помощь», — осенила ее мысль, и она завернула на аллею, ведущую к усадьбе «Кламбуры».

Старый Пакалн хлопотал у жнейки.

— Я думала, что у вас уже все сжато, — разочарованно вздохнула Мирдза, пожелав доброго утра.

— У нас-то уже сжато, — ответил Пакалн, — а вот у тебя, дочка, еще нет. Слышал — ты вчера по всем концам искала помощников, но наш двор обошла. Наверно, думала, что такую старую обезьяну, как я, не стоит и звать, у него, мол, и так смерть с косой уже стоит за спиной. Не выйдет! От немцев удрал и от костлявой сбегу.

— Так вы поможете нам? — радостно воскликнула Мирдза.

— Придем оба, с сыном, — просто ответил Пакалн. — На волостном собрании твой отец сказал правильные слова. Всех премудростей нового времени я не понимаю, но то, что он сказал о немцах, дошло до самого моего сердца. Иди, дочка, мы сейчас прибудем. Пока обкашивайте межи.

Мирдза пришла на поле первой. С какого края начинать? Все готово, созрело и перезрело. Ржаное поле посерело, колосья поникли, но еще не ломались. Она взяла колос за стебель и встряхнула его. Зерна не посыпались, еще крепко держались в своих гнездышках. «Надо начинать с хлеба», — решила она и размахнулась косой.

Вскоре начали прибывать другие люди. Пришел Саулит с женой, несколько подростков и стариков, всего человек десять.

— Ну что мы, старики и дети, сделаем на полях имения? — с сомнением заговорила Саулитиене. — Раньше здесь дюжина здоровых батраков в поте лица косами махала, да еще надсмотрщик над душой стоял.

— Где люди вольны, труд свободен, там окрик барский ни к чему, — напомнил Саулит слова из когда-то слышанной песни. — Покажем и мы, старушка, что без господ и надсмотрщиков работа лучше спорится. Эй, быстроглазые, — крикнул он подросткам, — будете вы косить?

— Смотрите, смотрите, он уже сам становится надсмотрщиком, — пошутила Саулитиене над мужем. — Пойдемте, детки, на другую сторону, — предложила она, — мой старик, если расхвастается, то другим пятки пообрубит.

Когда приехали Пакалны со жнейкой, ржаное поле, по выражению Саулита, было уже «окаймлено». Бригада на некоторое время разбилась на две группы: одни сразу стали вязать снопы, другие пошли окашивать края пшеницы, чтобы не задерживать лошадей после того, как покончат с рожью.

В первый день бригада Мирдзы убрала и связала в снопы всю рожь и пшеницу. Все устали — и старики, и молодежь.

— Ну, уточки, — посмеивался Саулит над девочками, — теперь, наверное, не хочется даже и сахарку пососать?

— Только давай!

А ребята в ответ кричали:

— Выходи, поборемся! — Никто не хотел сознаться, что болит спина, что на ладонях натерты мозоли.

На следующее утро Мирдза, проходя мимо имения, увидела, что к спиленному телефонному столбу приколота бумажка. Она начала читать и от возмущения покраснела. «Убирайтесь с полей, которых вы сами не засевали. Немцы отбросили большевиков до Лигатне и в ближайшие дни, используя новое, страшное оружие, займут волость. Несдобровать тем, кто помогает большевикам». Затем следовала подпись: «Латышские патриоты».

— Фашистские прихвостни, а не латышские патриоты! — выругалась Мирдза, разорвав бумажку. — Думают запугать мыльными пузырями!

«Но кто же мог написать и приколоть листок? Может, их расклеили и в других местах? Кто шныряет здесь по ночам и хочет помешать начатой работе?» — спрашивала себя Мирдза, и ей казалось, что по шее и спине забегали холодные мурашки. Враг был где-то рядом, но то, что он оставался невидимым, делало его еще более отвратительным. Где он прячется — в лесу, в домах? Ограничится ли он только распространением клеветы, лаем, или попытается напасть из-за угла и укусить?

Мирдза пожалела, что порвала листок. Надо было показать Эльзе, может быть, передать для расследования. «Э, — махнула она наконец рукой, — возможно, это только баловство мальчишек».

Людей собралось больше, чем вчера. Приехали также Эрик и Салениек со жнейками. Видя, что работа идет успешно, Мирдза решила объехать и остальные бригады. Всего в волости было двадцать пять бесхозных участков. Надо было еще повидать Эльзу, а то как бы она не уехала в город, не поговорив о дальнейшей работе. Если она поручит ей, Мирдзе, создать в волости комсомольскую организацию, то как это сделать, кого принимать, как практически оформить принятие?

Всюду на полях прилежно работали жнецы. Даже толстая Саркалиене сидела на жнейке, двигавшейся вокруг большого овсяного поля. Мирдза удивилась, как быстро у Саркалисов убрали рожь и пшеницу. Не могло быть, чтобы все это одолела одна старуха. Но кто ей помогает? Ни вчера, ни сегодня на ее полях никого не было, даже коровы слонялись на выгоне без пастуха.

Когда Мирдза заехала в исполком, Эльза была занята беседой с бывшим заведующим школой. Мирдза слышала, как заведующий сказал:

— Поймите же вы, что я не могу остаться. Я ведь не могу сказать детям, что то, чему я их в прошлом году учил, — ложь, что меня заставляли это делать. К такому заведующему у детей не будет никакого уважения. Переведите меня в другое место, где меня никто не знает и где никому не известно, чему я учил при немцах.

— Да где же нам взять учителей? — не соглашалась Эльза.

— Будьте так добры и чутки! — чуть не стонал заведующий. — Не заставляйте меня так унижаться. Говорю вам от сердца — буду работать на совесть, но разрешите стряхнуть прах прошлого.

— Что же с вами делать? — Эльза опустила руки. — Может, кто-нибудь из ваших коллег возьмет на себя обязанности директора? Хотя бы временно. Нам надо привести школу в порядок, приступить к занятиям, но без хозяйской руки ничего не получится.

— Хорошим директором была бы учительница Калупе, — вмешалась в разговор Мирдза. — При немцах ее к работе в школе не допускали. Заставили пойти батрачкой к хозяевам, как и меня.

— Вот видите! — воскликнул бывший заведующий с облегчением. — Как раз подходящий человек. Она не запятнана, как я. — В его последних словах слышались и горечь, и разочарование, что без него все же можно обойтись,