Сталинград - Энтони Бивор

Майор Яковлев, командир батальона автоматчиков, к тому моменту старший по званию офицер из тех, кто остался на правом берегу, узнал о начавшейся панике и возглавил оборону.[312] Вскоре Яковлев выяснил, что остался без связи, поскольку связисты были в числе тех, кто бежал на Голодный. Яковлев и лейтенант Солуцев собрали оставшихся бойцов и организовали сопротивление. Несмотря на нехватку людей и боеприпасов, им удалось на протяжении суток отразить семь атак. Все это время командир бригады оставался на Голодном. Стремясь скрыть происходящее, он посылал в штаб 62-й армии ложные донесения. Это ему не помогло – дезертир был арестован и обвинен в преступном неподчинении приказу номер 227. Хотя в донесении, отправленном в Москву, нет никаких подробностей относительно приговора, вынесенного трибуналом, рассчитывать на то, что он оказался мягким, едва ли возможно.

Глава 10

Крысиная война

Недовольство Гитлера отсутствием успехов на Кавказе и в Сталинграде достигло апогея 24 сентября. Он сместил с должности генерала Гальдера, начальника Генерального штаба. Они сильно раздражали друг друга. Гальдера выводила из душевного равновесия мелочная опека фюрера, которого он считал профаном в военном деле, а Гитлер выходил из себя при любом слове критики «реакционного генералитета», олицетворением которого для него был начальник штаба сухопутных войск вермахта. «Главной заботой Гитлера, – записал в тот день в своем дневнике Гальдер, – является необходимость внушить Генеральному штабу фанатичную веру в идею».[313] Это навязчивое стремление подчинить своей воле военачальников превратилось для фюрера в самоцель. Предугадать последствия такого положения дел нетрудно. Любая опасная ситуация грозила перерасти в катастрофу.

После ссоры фюрера с Йодлем и Листом до Паулюса доходили слухи, что он будет назначен вместо первого начальником оперативного штаба вермахта, а должность командующего 6-й армией займет генерал фон Зейдлиц. Однако в конце концов Гитлер решил оставить рядом с собой старое окружение. Йодля восстановили в должности, и подхалим фельдмаршал Кейтель сохранил свое место. Теперь он мог и дальше заверять фюрера в его военном гении. Профессиональные военные называли Кейтеля кивающим ослом и лакеем, однако они презирали за моральную трусость не только его, но и многих других генералов. «Генеральный штаб готовит свою собственную гибель, – писал Гроскурт генералу Беку, впоследствии возглавившему «июльский заговор» против Гитлера. – У его представителей не осталось даже понятия о чести».[314] Единственным утешением для Гроскурта было то, что сослуживцы по штабу и командир 11-го корпуса генерал Штрекер разделяли его взгляды. «Это большое счастье быть вместе с такими людьми».

Отставка Гальдера знаменовала собой конец самостоятельности Генерального штаба, но в то же время укрепляла позиции Паулюса, хотя он, не получив нового назначения, вероятно, втайне переживал. Гитлер заявил, что с его 6-й армией можно было бы штурмовать небеса, однако Сталинград все еще держался. Специальная группа в Министерстве пропаганды ждала его падения, «готовая запечатлеть на кинопленке, как поднимают победные флаги над взятым городом»,[315] а пресса – разрешения объявить о том, что со Сталинградом покончено, поскольку штаб Паулюса еще 26 сентября сообщил о том, что над зданием сталинградского горкома партии водружено боевое знамя рейха.[316] Геббельса постепенно начинало беспокоить то, что немецкие газеты освещают события «в чересчур радужных тонах».[317] Редакторы получили указание подчеркивать ожесточенность боев и то, что ситуация остается сложной. Впрочем, неделю спустя министр пропаганды и сам был уверен в том, что можно со всей определенностью ожидать падения Сталинграда, но еще через три дня такой уверенности уже не было. Геббельс велел вынести на первые полосы другие материалы.

Как свидетельствует Гроскурт, на Паулюса с утра до ночи оказывалось давление, которое начинало действовать ему на нервы.[318] Постоянное напряжение стало причиной обострения дизентерии, от которой ему так и не удалось полностью вылечиться. Штабные офицеры замечали, что тик на левой половине лица командующего стал сильнее. Паулюс подолгу сидел в штабе 6-й армии, расположенном в станице Голубинская на правом берегу Дона, разглядывая подробную крупномасштабную карту Сталинграда. Большинство районов города уже было взято, и, по оценкам службы разведки, потери русских приблизительно вдвое превышали потери немцев. Оставалось только надеяться на то, что Гитлер был прав, утверждая, что ресурсы противника вот-вот иссякнут. У самого Паулюса резервы – человеческие и материальные – тоже стремительно истощались, но больше всего его приводило в отчаяние поразительное упорство защитников города.

Значительная часть обвинений, направленных против Паулюса, основывалась на том, что 6-я армия, усиленная двумя корпусами 4-й танковой, являлась самым крупным объединением во всем вермахте, имея численность почти 330 000 человек. Наблюдатели, не имеющие опыта боевых действий, никак не могли понять, в чем, собственно, проблема. Безусловно, можно возразить, что Паулюс мог бы более эффективно распорядиться имеющимися у него войсками, однако его критики, похоже, забывали, что уличные бои вели восемь дивизий 6-й армии, а одиннадцать были растянуты по всей полосе фронта, составляющей почти 200 километров, – через большую и малую излучины Дона и дальше по степи до самого берега Волги у поселка Рынок, а также на полосе южнее Сталинграда, напротив Бекетовки (см. карту 4). В резерве оставалась всего одна дивизия.

На северном фланге, в бескрайней, практически лишенной растительности степи, 11-й армейский корпус Штрекера, 8-й корпус генерала Хейтца и 14-й танковый корпус Хубе держали оборону против советских войск, стремящихся облегчить положение соединений, штурмующих город. На правом фланге 4-й армейский корпус генерала Йенекке противостоял 64-й армии генерала Шумилова, соседствуя со слабой 4-й румынской армией, растянутая линия обороны которой уходила до самых северных предгорий Кавказа. По ту сторону линии фронта находилась группировка генерала Еременко, состоящая из 62-й армии Чуйкова, соединений 64-й армии, занимавших позиции вокруг Бекетовки, 57-й армии, расположенной южнее и восточнее озера Сарпа, 51-й армии, державшей оборону вдоль линии остальных озер, и 28-й армии, вытянувшейся на юг в калмыцкую степь.

Для немецких, румынских и русских войск на южном фланге боевые действия в степи напоминали таковые во время Первой мировой войны. Разница была лишь в том, что теперь использовались более современное вооружение и самолеты. На немецкие бронетанковые соединения, расположенные на обоих флангах, выжженные солнцем равнины, по которым они всего несколько недель назад пронеслись на полной скорости, теперь действовали удручающе. Отсутствие деревьев и гор усиливало у немецких и австрийских солдат тоску по дому. Начались осенние дожди, вызвавшие сильную распутицу. Солдатам в землянках, залитых до щиколоток водой, оставалось только слушать шум дождя и наблюдать за крысами, обгладывающими трупы на «ничьей» земле. Действия немецких и русских армий ограничивались патрулированием, караулами, разведкой боем, чтобы прощупать противника. Солдаты маленькими группами подкрадывались к неприятельским позициям и забрасывали окопы гранатами. Единственное значительное событие произошло 25 сентября. В этот день 51-я и 57-я армии атаковали румынские дивизии на южном фланге вдоль линии соленых озер и отбросили их назад, однако им не удалось отвлечь внимание немцев от их главной цели – Сталинграда.

Сражения в самом городе были совершенно другими. Здесь зародилась абсолютно новая форма боевых действий, сосредоточенных в развалинах жилых домов. Сгоревшие танки, стреляные гильзы, телефонные провода и ящики из-под гранат перемешались с домашним скарбом – развороченными осколками диванами, сломанными столами и стульями, погнутыми кастрюлями… Василий Гроссман писал об этом так: «А иногда часами длились упорные штурмы домов, бои происходили на подступах, у стен дома, в заваленных кирпичом полуразрушенных комнатах и коридорах, где сражающиеся путались ногами в сорванных проводах, среди измятых остовов железных кроватей, кухонной и домашней утвари».[319] Там же могли сохраниться ваза с увядшими цветами или раскрытая на письменном столе тетрадь со школьным домашним заданием… Артиллерийский наблюдатель располагался наверху разрушенного здания, устроившись в чудом уцелевшем кресле, и следил за неприятелем в стереотрубу через дыру в стене, так кстати пробитую снарядом. Цель он находил очень быстро.

У немецких пехотинцев ожесточенные схватки за каждый дом вызывали ужас. Ближний бой, противоречащий всем правилам военного искусства, был для них настоящей психологической травмой. Во время последнего этапа сентябрьских сражений обе стороны изо всех сил старались захватить большое кирпичное здание склада на берегу Волги, у самого устья Царицы, – теперь оно имело четыре этажа со стороны реки и три со стороны берега. В какой-то момент здание превратилось в «слоеный пирог»:[320] немцы занимали верхний этаж, под ними были русские, а еще ниже снова немцы. Часто противники не могли даже разпознать друг друга – все мундиры покрылись одной и той же серо-рыжей пылью.