Приключения Перигрина Пикля - Тобайас Смоллет
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эту речь, — как известно, длиннейшую из всех, когда-либо произнесенных Пайпсом, — он закончил, взмахнув своей дубинкой, и столь решительно отказался их покинуть, что они убедились в невозможности привести дело в тот момент к смертоносному разрешению и прогуливались по парку в глубоком молчании; так как за это время негодование Хэтчуея остыло, он вдруг, делая шаг к примирению, протянул руку, которую горячо пожал Перигрин, после чего наступило примирение и последовало совещание о способах вывести юношу из затруднительного положения. Будь у него такой же нрав, как у большинства молодых людей, нетрудно было бы покончить с его затруднениями; но столь упорен был он в своей гордыне, что почитал долгом чести негодовать на полученные им письма и, вместо того чтобы подчиниться желанию коммодора, ждал от него извинения, без которого и слушать не хотел ни о каком соглашении.
— Будь я родным его сыном, — сказал он, — я бы перенес его упрек и добивался прощения; но, зная, что нахожусь на положении сироты, который зависит всецело от его милосердия, я чувствителен ко всему, что может быть истолковано как неуважение, и настаиваю, чтобы ко мне относились с величайшим вниманием. Теперь я обращусь к моему отцу, который обязан содержать меня благодаря узам природы, равно как и по законам страны, а если он откажется быть справедливым, у меня никогда не будет недостатка в работе, покуда есть нужда в людях для службы его величеству.
Лейтенант, встревоженный этим намеком, попросил, чтобы он не предпринимал никаких шагов до той поры, пока не получит от него известия, и в тот же вечер отправился в крепость, где доложил Траньону о неудаче своих переговоров, сказал ему, как глубоко оскорблен Перигрин письмом, сообщил о чувствах и решении молодого джентльмена и, наконец, заявил ему, что если он не считает нужным извиниться за оскорбление, то, по всей вероятности, никогда не увидит своего крестника.
Старый коммодор был совершенно подавлен этой новостью; он ждал от молодого человека смиренного повиновения и раскаяния, а вместо этого встретил самый возмущенный протест и даже очутился сам в положении обидчика, вынужденного загладить вину или отказаться от всяких сношений со своим любимцем. Эти дерзкие условия привели его сначала в крайнее бешенство, и он изрыгал проклятия с такой быстротой, что не успевал втягивать в себя воздух и едва не задохся от гнева. Он горько осуждал неблагодарность Перигрина, которого наделял многими ругательными эпитетами, и клялся, что его следует протащить под килем за самонадеянность; но когда он начал размышлять более хладнокровно о нраве молодого джентльмена, уже проявлявшемся много раз, и прислушался к советам Хэтчуея, которого всегда считал своего рода оракулом, негодование его утихло, и он решил вернуть Пери свое расположение; такой снисходительности немало способствовал рассказ Джека о бесстрашном поведении нашего героя на ассамблее, а также во время ссоры с ним в парке. Но тем не менее эта злополучная влюбленность рисовалась воображению коммодора, как некое пугало; ибо он считал непогрешимой истиной, что женщина есть вечный источник несчастья для мужчины. Правда, это остроумное и поучительное изречение он редко повторял со времени своей женитьбы, разве что в компании очень немногих близких друзей, чьей скрытности и сдержанности мог доверять. Видя, что сам Джек поставлен в тупик в истории с Эмилией, он посоветовался с миссис Траньон, которая была и удивлена и обижена, когда узнала, что ее письмо не произвело желаемого действия, и, приписав упрямство юноши неуместной снисходительности его дяди, прибегла к совету священника, который, по-прежнему не упуская из виду выгоды своего друга, порекомендовал им отправить молодого джентльмена в путешествие, в течение коего он, по всей вероятности, забудет забавы ранней юности. Это предложение показалось благоразумным и было немедленно одобрено; затем Траньон, удалившись в свой кабинет, сочинил после долгих усилий следующую записку, с которой Джек в тот же день отправился в Виндзор:
«Мой славный мальчик, если я нанес оскорбление в моем последнем письме, то я об этом, знаешь ли, сожалею; я думал, что так легче всего будет тебя образумить; но на будущее время тебе будет отпущен канат подлиннее. Когда у тебя найдется свободное время, я буду рад, если ты совершишь недолгое плавание и повидаешь свою тетку и того, кто остается твоим любящим крестным и покорным слугой
Хаузером Траньоном».«P. S. Если тебе нужны деньги, можешь выписать чек на мое имя с уплатой по предъявлении».
Глава XXVI
Он впадает в меланхолию и уныние. — Обрадован снисходительным письмом своего дяди. — Примиряется с гувернером и отправляется с Эмилией и ее подругой в дом ее материПеригрин, хотя и защищенный своей гордостью и негодованием, не мог не почувствовать крайней затруднительности своего положения; после того как он столько времени пользовался достатком и влиянием, ему нелегко было мириться с мыслью об унизительных жизненных испытаниях. Все яркие мечты о роскоши и наслаждении, какие рождала его необузданная фантазия, начали рассеиваться, меланхолические мысли овладели им, и перспектива потерять Эмилию являлась отнюдь не наименьшей причиной его скорби. Хотя он пытался заглушить тоску, терзавшую сердце, ему не удалось скрыть душевное смятение от проницательности этой любезной молодой леди, которая сочувствовала ему в глубине души, но не могла допустить, чтобы с языка ее сорвался вопрос о причине его расстройства, ибо хотя он до сей поры обращался с ней с величайшей почтительностью и уважением, однако ни разу не упомянул о конечных целях своей страсти. Как бы ни были они, по ее предположениям, честны, у нее хватило сообразительности угадать, что тщеславие или корысть, в союзе с легкомыслием юности, могут внезапно отнять у нее возлюбленного, а она была слишком горда, чтобы дать ему повод торжествовать над ней. Хотя она удостаивала его величайшей любезности и даже дружеского обхождения, все его мольбы не могли исторгнуть у нее признания в любви; наоборот, будучи веселого нрава, она иной раз кокетничала с другими поклонниками, чтобы его внимание к ней, таким образом возбужденное, никогда не ослабевало, а он мог видеть, что у нее есть другие ресурсы на тот случай, если его страсть остынет.
Если таков был благоразумный план, которому она следовала, то нельзя предполагать, что она могла снизойти до расспросов о причине его раздумья, когда увидела его столь опечаленным; однако она возложила эту обязанность на свою кузину и наперсницу, которая, когда они вместе гуляли в парке, заметила, что он как будто находится в дурном расположении духа. Когда это соответствует истине, подобный вопрос обычно усиливает болезнь; именно такое действие он оказал на Пери-грина, который отвечал с некоторым раздражением:
— Уверяю вас, сударыня, вы никогда еще так не ошибались в своих наблюдениях.
— Я тоже так думаю, — сказала Эмилия, — потому что я никогда еще не видела мистера Пикля в более веселом расположении духа.
Эта ироническая похвала окончательно его смутила: он постарался улыбнуться, но это была страдальческая улыбка, и в глубине души он проклинал живость обеих леди. Он не мог бы даже ради спасения своей души овладеть собою настолько, чтобы выговорить хоть одну связную фразу, а подозрение, что они подмечают каждое его движение, повергло его в такое уныние, что он был совершенно подавлен стыдом и досадой, как вдруг Софи, бросив взгляд в сторону ворот, сказала:
— Вон, мистер Пикль, ваш слуга с незнакомцем, у которого деревяшка вместо ноги.
Услышав эти слова, Перигрин вздрогнул и мгновенно изменился в лице, зная, что его судьба в большой мере зависит от сообщения, какое он получит от своего друга.
Хэтчуей, приблизившись к компании и отвесив на морской манер два поклона обеим леди, отвел Перигрина в сторону и вручил ему письмо коммодора, которое привело юношу в такое волнение, что он едва мог выговорить: «Леди, с вашего разрешения». Когда он получил их согласие и попытался вскрыть письмо, смятение его было слишком явным, и Эмилия, которая следила за его движениями, начала догадываться, что нечто весьма интересное заключается в этом послании; и до такой степени была она огорчена его тревогой, что поспешила отвернуться в другую сторону и вытереть слезы, выступившие на ее прекрасных глазах.
Едва успел Перигрин прочесть первую фразу, как лицо его, которое доселе было омрачено глубоким унынием, просветлело, и когда все черты его прояснились, он вновь обрел спокойствие. Прочитав письмо, с глазами, сверкающими восторгом и благодарностью, он заключил лейтенанта в свои объятия и представил его леди, как одного из лучших своих друзей. Джек встретил самый милостивый прием и, пожав руку Эмилии, сказал, фамильярно именуя ее «старой знакомой», что он не прочь быть хозяином такого же быстроходного фрегата, как она.