Приключения Перигрина Пикля - Тобайас Смоллет

В скором времени он пожал плоды своей изобретательности. На следующий день после полудня он был уведомлен своим шпионом, что обе молодые леди пошли гулять в парк, куда он тотчас за ними последовал, твердо решив настоять на объяснении со своей возлюбленной, хотя бы в присутствии ее подруги, которую, быть может, ему удастся склонить на свою сторону.

Когда он их увидел на таком расстоянии от города, что они не могли вернуться прежде, чем он воспользуется случаем привести свой замысел в исполнение, он ускорил шаги и нашел способ появиться перед ними столь неожиданно, что Эмилия невольно вскрикнула от изумления. Наш влюбленный, приняв смиренный и скорбный вид, пожелал узнать, неумолима ли она в своем гневе, и спросил, почему она так жестоко отказывается даровать ему ту обычную привилегию, которой пользуется каждый преступник.

— Любезная мисс Софи, — сказал он, обращаясь к ее спутнице, — разрешите мне умолять вас о ходатайстве перед вашей кузиной; я уверен, вы настолько человечны, что взяли бы на себя защиту моего дела, если бы только знали правоту его; и я льщу себя надеждой, что благодаря вашему милостивому посредничеству мне удастся уладить то фатальное недоразумение, которое сделало меня несчастным.

— Сэр, — сказала Софи, — вы с виду джентльмен, и я не сомневаюсь в том, что ваше поведение всегда соответствовало вашей внешности; но вы должны освободить меня от вмешательства в пользу человека, которого я не имею чести знать.

— Сударыня, — отвечал Перигрин, — надеюсь, мисс Эми подтвердит мои притязания на такую репутацию, несмотря на таинственное ее неудовольствие, которое, клянусь честью, я ничем не могу объяснить.

— Ах, боже мой, мистер Пикль, — сказала Эмилия, которая к тому времени пришла в себя, — я никогда не подвергала сомнению вашу галантность и вкус, но я решила, что больше вам не представится случай упражнять ваши таланты на мой счет; стало быть, вы напрасно докучаете и себе и мне. Пойдем, Софи, вернемся домой.

— Боже милостивый, сударыня! — с большим волнением воскликнул влюбленный. — Зачем вам сводить меня с ума таким равнодушием? Останьтесь, дорогая Эмилия! Умоляю вас на коленях, останьтесь и выслушайте меня! Клянусь всем святым, я ни в чем не повинен! Должно быть, вас обманул какой-то негодяй, который позавидовал моему счастью и прибег к предательскому средству, чтобы погубить мою любовь.

Мисс Софи, обладавшая большим запасом добродушия, была осведомлена кузиной о причине ее сдержанности и, видя, как молодой джентльмен опечален этим пренебрежением, которое по ее сведениям, было притворным, удержала Эмилию за рукав, говоря с улыбкой:

— Незачем так спешить, Эмили; я начинаю подозревать, что это любовная ссора и, стало быть, есть надежда на примирение, ибо, полагаю, обе стороны не останутся глухи к убеждениям.

— Что касается до меня, — с большим воодушевлением воскликнул Перигрин, — то я взываю к решению мисс Софи! Но зачем говорить — взываю? Хотя я знаю, что не совершил никакого проступка, я готов нести любое наказание, как бы ни было оно сурово, которое назначит моя прекрасная повелительница, буде оно в конце концов даст мне право на ее благосклонность и прощение.

Эмили, почти побежденная этой декларацией, сказала ему, что, ни в чем его не обвиняя, она не ждет и никакого искупления, и предложила своей приятельнице вернуться в город. Но Софи, которая слишком потворствовала подлинной склонности подруги, чтобы подчиниться ее требованию, заметила, что поведение джентльмена кажется весьма благоразумным и она начинает подумывать, не заблуждается ли ее кузина, а посему ей хочется быть судьей в этом споре.

Обрадованный такою снисходительностью, мистер Пикль поблагодарил ее в самых восторженных выражениях и, упоенный надеждами, поцеловал руку своей доброй заступницы — обстоятельство, вследствие коего изменилась в лице Эмилия, которой как будто не понравилась такая горячая признательность.

После многочисленных просьб с одной стороны и настойчивых уговоров — с другой она, наконец, сдалась и, повернувшись к своему возлюбленному, сказала, сильно покраснев:

— Хорошо, сэр, допустим, что я согласилась бы решить таким путем спор, но чем можете вы объяснить нелепое письмо, которое прислали мне из Винчестера?

Этот упрек вызвал обсуждение всей истории, причем были рассмотрены все обстоятельства, ее сопровождавшие, и Эмилия попрежнему утверждала с большим жаром, что письмо, несомненно, было рассчитано на то, чтобы оскорбить ее, ибо она не может допустить, будто автор был столь слабоумен, что предназначал его для какой-то другой цели.

Перигрин, все еще хранивший в памяти содержание своего злосчастного послания, равно как и стихи, к нему приложенные, не мог припомнить ни одного слова, которое действительно могло быть сочтено хоть сколько-нибудь обидным, и посему, терзаясь недоумением, умолял, чтобы все дело было передано на суд мисс Софи, и торжественно обещал подчиниться ее приговору.

Короче, это предложение было с притворной неохотой принято Эмилией, и свидание назначено на следующий день в том же месте, причем обе стороны должны были явиться с теми данными, на основании которых предстояло вынести окончательное решение.

Преуспев в такой мере, наш влюбленный осыпал Софи изъявлениями благодарности за великодушное посредничество и во время прогулки, которую Эмилия не торопилась теперь закончить, нашептывал много нежных уверений на ухо своей возлюбленной, продолжавшей, однако, вести себя сдержанно, покуда все ее сомнения не будут рассеяны.

Мистер Пикль, найдя способ забавлять их на лугу до сумерек, принужден был попрощаться с ними вечером, заручившись предварительно торжественным подтверждением их обещания встретиться с ним в назначенное время и в назначенном месте, а затем удалился в свою комнату, где провел ночь, делая различные предположения по поводу этого письма, гордиев узел которого он никак не мог развязать.

Сначала он вообразил, что какой-то шутник одурачил его посланца, вследствие чего Эмилия получила подложное письмо; но после дальнейших размышлений он отказался допустить возможность такого обмана. Потом он начал сомневаться в искренности своей возлюбленной, которая, быть может, придумала это средство, чтобы избавиться от него, по требованию какого-нибудь счастливого соперника; но честность запретила ему питать такое гнусное подозрение, и поэтому он снова заблудился в лабиринте догадок. На следующий день он ждал с мучительным нетерпением пяти часов пополудни, и как только пробил этот час, он приказал Пайпсу сопровождать его, буде явится необходимость в его свидетельстве, и отправился на место встречи, где не провел и пяти минут, как появились обе леди. Когда был закончен обмен приветствиями и слуга отослан на приличное расстояние, Перигрин уговорил их сесть на траву в тени развесистого дуба, где они могли расположиться с большим удобством, а сам улегся у их ног и попросил, чтобы предъявили бумагу, от которой зависела его судьба. Тогда она была вручена его прекрасному арбитру, который тотчас же начал читать ее громким голосом. Едва были произнесены первые два слова, как он встрепенулся в крайнем смятении, приподнялся на колено и, опираясь на локоть, выслушал в такой позе конец фразы; затем вскочил вне себя от изумления и, пылая в то же время негодованием, воскликнул:

— Ад и дьяволы! Что же это значит? Конечно, вы дурачите меня, сударыня.

— Прошу вас, сэр, — сказала Софи, — выслушайте меня, а затем изложите то, что сочтете нужным, в свою защиту.

Сделав ему такое предостережение, она продолжала чтение, но не успела прочесть и половину письма, как серьезность покинула ее, и она разразилась неудержимым смехом, к которому невольно присоединились и влюбленные, несмотря на чувство негодования, которое в тот момент владело сердцами обоих. Впрочем, судья вскоре обрел прежнюю важность, и когда было прочтено до конца это любопытное послание, все трое смотрели друг на друга по крайней мере полминуты, а затем были охвачены одновременно новым припадком смеха. Судя по этому дружному хохоту, можно было подумать, что обе стороны чрезвычайно довольны шуткой; однако совсем не так обстояло дело.

Эмилия воображала, что, несмотря на притворное изумление, ее возлюбленный, вопреки самому себе, снова начал потешаться на ее счет и при этом чванился своею неучтивой выходкой. Это предположение не могло не возбудить и не оживить ее негодования, тогда как Перигрин был глубоко возмущен тем оскорблением, какое, по его мнению, она наносила ему, пытаясь его одурачить столь глубокой и нелепой подделкой. Таковы были их мысли, и веселость у обоих уступила место мрачности; а судья, обращаясь к мистеру Пиклю, спросил, имеет ли он предъявить хоть что-нибудь, если хочет избежать обвинительного приговора.