Шейх и звездочет - Ахат Мушинский

— Но дед-то твой купцом все ж таки был! — напомнил Семен.

— Был... — как-то даже с достоинством согласился Николай, — и на советской службе тоже был, с семнадцатого года... и по август восемнадцатого, пока его белочехи со службы вместе с жизнью не освободили. И отец был, работал купцом...

— Работал купцом... — усмехнулся Семен.

— Именно так — работал. Состоял до революции на должности уполномоченного экспортной яичной фирмы, соответствовавшей рангу купца второй гильдии, без которого ни в какие сношения с иностранными торговыми представителями на юридической основе не войдешь. Но эта должность его являлась чисто административной, оплачивалась жесткой заработной платой и исключала эксплуатацию труда в личных целях и наличие не заработанных своим трудом доходов.

— Успокойся, Николенька.

— Погоди, Сема, не перебивай. Я не понимаю, ведь же, как белый день, ясно: не родословная же и не свойства отцов и дедов определяют критерии оценки человека, особенно, когда он математик, механик, астроном, а лишь он сам, его голова, его личные качества. Дед — купец... Так точно, купец. Этот купец мне впервые показал небо и плывущий по нему Корабль Арго!..

— Уймись, Николенька. Не мне это надо разъяснять, а тем, кто бумаженцию данную состряпал, — постучал по доске объявлений костяшками пальцев Семен. — Аппеляцию написать... А то надо же: как малоуспевааающий!.. И пускай твои профессора — и Тарутин, и Покровский — засучат рукава, да и тоже по своей весомой бумаге подпишут.

Годом позже сына машиниста Семена Пичугина Главпрофобр выберет в Правление Университета от студентов. Но что он сможет сделать для восстановления справедливости по отношению к студенту Новикову?

Порою люди, не меняясь внешне, очень быстро, просто стремительно меняются внутренне.

Порою люди, не меняясь внутренне, год от года меняются лишь внешне.

Самой большой неожиданностью для Новикова в том бюллетене, отпечатанном на машинке с западающей буквой «а» на листочке в голубую полосочку, было слово, которое и Сему, тогда еще рядового студента, и Таню более всего озадачило, — «малоуспевающий» — с последующим пояснением о незачете по политминимуму.

Дома, еще не представляя, каким образом он оповестит родителей о прочитанном в полосатеньком бюллетене, а затем и изустно узнанном от непроницаемого секретаря комиссии в поблескивающих круглых очках, скрывавших маленькие глазенки и, казалось, душу, да и всего его с головы до пят, обезличивая, усредняя, превращая в какую-то арифметическую единицу какого-то огромного, округленного, коллективного числа; не понимая, как все это с ним получилось, Николенька Новиков машинально раскрыл зачетную книжку и зачета по политическому минимуму не обнаружил. Стало быть, полосатая бумажка на доске объявлений и секретарь под очками правы, а он — нет, потому что... потому что в спешке, это он уж точно вспомнил, зарегистрировать положительную оценку своих знаний позабыл, не успел, не придал тому священнодействию значения — убежал. Стало быть, и преподаватель у себя в ведомостях не отметил. Тоже запамятовал? Или оскорбился неуважительностью к своей персоне и к своему научному предмету? Как его фамилия? Она не сохранилась ни в памяти Николая Сергеевича, ни в документах тех лет, как, впрочем, и имя секретаря в непроницаемо поблескивавших круглых очках и имена-фамилии других важных членов глубокоуважаемых в те времена, проницательных комиссий и правлений.

А вот Тарутин Николай Николаевич, Покровский Стахий Григорьевич, Яковлев Владимир Леонардович, Ибрагимов Махмут Ибрагимович остались не только в памяти, но и в письмах с ходатайством о восстановлении студента-математика в университете. Эти письма хранятся у меня, и я приведу одно из них в качестве свидетельства нераздельности ума и сердца истинного ученого, его научного гения и гражданской сущности.

В Комиссию по проверке академической успеваемости студентов физико-математического факультета Казанского Университета

Прилагая при сём заявления астрономов профессора Покровского С. Г. и астронома-наблюдателя Яковлева В. Л., а также преподавателя геофака Ибрагимова М. И., обращенных в Астрономо-Математическое Общество по поводу исключения из числа студентов Новикова Н. С., математика второго курса, я со своей стороны обращаю ходатайство к Комиссии с убедительной просьбой восстановить его в правах студентов Университета. Государство обязано выявлять все талантливое, и я особо обращаю внимание на талантливого юношу Новикова: он, будучи еще только первокурсником, посещал у меня такой специальный курс, как, например, теория относительности — труднейшая дисциплина очень специального характера. Он активно и удивительно для первокурсника толково участвовал в практике по Теории Вероятностей, а в мае с. г. под руководством астронома Яковлева приступил к разработке интереснейшей научной темы по разделу двойных звезд. Такие студенты — редкость, и я от всей души сожалел бы, когда б Государство в лице этого юноши потеряло крупную научную силу. Может быть, при увольнении играло роль соображение по поводу его происхождения, но с точки зрения Государства — Государства нового типа, народного, социалистического, — примат такой позиции явился бы актом форменного расточительства. К тому же Новиков, как и его старшая сестра — студентка нашего Университета Новикова, в высшей степени скромные, преданные науке, честные и просто симпатичные молодые люди. С моей точки зрения, увольнение одного из них, а именно — Николая Новикова было бы жестокой и неразумной несправедливостью, не поддающейся никакому логическому объяснению.

Председатель Астрономо-Математического Общества, профессор Н. Н. Тарутин.

Казань. 1924. XII. 23.

От имени студентов физмата письмо-прошение написала студентка Родимцева. Письмо подписали десяток студентов, среди них и Семен Пичугин, без пяти минут член Правления Университета. Апелляцию составил и пострадавший — сперва в Университетскую Комиссию, затем в Правление и наконец в Областную Комиссию по проверке личного состава студентов.

Не имея никаких результатов в университетских комиссиях и правлениях, Тарутин, Покровский, Ибрагимов, Яковлев, Родимцева также написали в Главпрофобр, в его Облкомиссию по проверке личного состава студентов.

Ответ и просителю, и ходатаям был категоричен: утвердить постановление местной Комиссии и в апелляции отказать. Подпись под жирной печатью неразборчива. Неразборчива, непонятна была и вся эта история. Прямодушным заступникам все это представлялось ужасным недоразумением, тарабарщиной несусветной. Как это так получилось, что судьба конкретного талантливого студента и усилия конкретных людей, ученых, студентов натолкнулись на безымянную, неосязаемую и безнадежно-глухую стену? Мало того, защитников взяли на заметку. Родимцеву вызвали на ковер Президиума факультета и в течение двух часов прорабатывали за заступничество деклассированных элементов и саботаж курса партии на укрепление пролетарского ядра студенчества, тактично напомнив заодно — представителем каких кровей является сама. Профессора Тарутина заставили объясняться в письменной и устной форме по поводу приватного допуска первокурсника на спецзанятия старших курсов и пристыдили за пособничество купцам. Это уже Правление его пристыдило. Его — председателя оргкомитета пятого по счету в РСФСР рабфака, главного организатора вольготной и стройной учебы рабочих и крестьян в городе Казани.

Тарутин имел привычку успокаивать срезавшихся на экзаменах студентов словами: «Крупных мировых последствий ваша неудача иметь не будет. Франция, например, не объявит войну Англии». (Тогда газеты много писали о разногласиях в стане держав Антанты).

Случай на зачете по политминимуму с его любимым учеником, вылившийся в целую политическую акцию или, точнее сказать, совпавший с началом крупной кампании, в результате которой, как сообщалось в местной газете, «университет освободился от враждебных Советской власти элементов и мертвых душ числом в 387 студентов, то есть от девятнадцати процентов всего состава», заставил профессора в последующей своей практике отказаться от остроумной и, как ему долго казалось, непрегрешимой фразы.

Но не от ученика своего.

Уже через месяц после случившегося Николай Новиков был зачислен на должность вычислителя астрофизического сектора АОЭ (Астрономической обсерватории им. Энгельгардта), где продолжил работу над начатой на первом курсе научной темой.

Это было рискованным шагом профессора. Это было, можно сказать, вызовом общественному мнению.

Хотя что такое есть общественное мнение? Мнение Покровского, Яковлева, Ибрагимова, Родимцевой и других честных сотрудников и студентов университета или высокоидейных, высокопоставленных и высокоактивных комиссий, правлений, главпрофобров?..