Не по торной дороге - Анатолий Александрович Брянчанинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Настасья Сергеевна, ответьте мне…
Она остановилась вполоборота и вопросительно взглянула на него; лунный свет так и облил ее стройную, гибкую фигуру.
— Любили вы когда-нибудь?
Две морщинки показались у нее над бровями и губы едва заметно дрогнули.
— Нет, — коротко и сухо ответила она и пошла дальше.
Необъяснимое чувство внезапно охватило Ореста: у него вдруг заныло в груди, и мучительно и сладко…
— Дай вам Бог счастия, если полюбите! — схватив руку девушки и крепко пожав ее, вдруг вскричал он и стремительно кинулся в кусты.
Настя, как вкопанная, осталась на месте и растерянно приложила руку к голове; вихрем налетели на нее мысли, одна другой тяжелее. Сердце замерло, словно кто вдруг взял да сжал его, а слезы так и стояли у нее в горле, душили ее… «Господи!» — простонала она, в изнеможении прислоняясь к дереву.
IX
Настя не спала всю ночь и не раздевалась. Голова ее горела, нервы были раздражены, весь организм сильно потрясен. Минувший вечер был последнею каплею, переполнившей сосуд; та почва, на которой до сих пор Настя кое-как удерживалась, теперь поколебалась под нею, грозила выскользнуть. Прежде, с своею несчастною любовью, Завольская носилась, как с змеей в груди; она почти привыкла уже думать, что это ее крест и, как ни тяжел казался он ей, она несла его. Одно слово Ореста, внезапно вырвавшееся, одно пустое пожелание, разом перевернуло все ее мысли, коснулось самых затаенных фибр ее сердца. Не будь они так чутко настроены предшествовавшими событиями, легко быть может, что разговор с Осокиным так бы и остался, хотя и интимным, но все таки довольно обыкновенным разговором. Но в том-то и дело, что Настя, как женщина, с болью в душе переносила равнодушие Ореста; хотя по своим понятиям и убеждениям она и находила нужным скрывать свое чувство, страшилась взаимности, но вместе с тем втайне желала ее. Теперь инстинкт подсказал ей, что вырвавшееся у Осокина слово — не случайное и не последнее, что это начало того, чего она так боялась и чего, сама не подозревая, так страстно желала. Не слово было важно для Насти, а тон, сила, все состояние души Ореста, сказавшееся в нем. Она чувствовала, что он стал ближе к ней, что между ними уже установилась некоторая связь, хотя и невидимая, но ощущаемая… «Он любит меня, — шептали ее пересохшие губы, — …я это чувствую» — и душа ее согревалась, мечты окрылялись и вся даль, так недавно еще серая, неприветная, озарялась для нее радужным светом. Но, рядом с этою поблажкою чувства, другая сила заявляла свои права, и, скажем беспристрастно, она-то первая и ударила молотом в голову бедной девушки, тотчас по уходе Осокина. «Не удержалась! — мучительно воскликнула она, изнемогая от внутренней борьбы, — подняла маску! Для чего поставила я разговор на такую скользкую почву, дала ему в руки оружие против нас обоих? Он для меня — человек не существующий; я должна была это знать, я к этому даже себя приучила… Зачем же было малодушничать? Что меня ожидает, на что я иду?»… И снова, озарившаяся на минуту, даль темнела, снова борьба закипала в душе девушки, попеременно смущая ее мечтами о счастии и невозможности достигнуть этого счастия.
К утру она поуспокоилась наконец; и, как ни тяжело ей было, отшатнулась от соблазнительных призраков. «Крест мне послан, и я должна нести его!» — решила она.
Но оставаясь верною принятому ею решению, стараясь ни единым словом, ни единым поступком не выдать той тревоги, которая разыгралась в ней после сцены в саду, Настя была далека от мысли, что эта сдержанность сделается для нее оружием обоюдоострым. Орест заметил ее; ему неприятно было видеть, что Настя как будто избегает его, не довольна им — и ему хотелось разъяснить этот вопрос. Как человек, не желающий сознаться в своем чувстве даже самому себе, Осокин не понимал той опасности, которая могла произойти для них обоих от новых объяснений. Привязанность свою к Завольской, — а он уже признавал ее, — Орест сводил на простую дружбу, участие, на тождественность взглядов и убеждений. Он далек был от мысли, что все, что теперь происходило в нем — симптом весьма зловещий, и что на той наклонной плоскости, на которую он уже вступил, надо или уметь остановиться вовремя, или махнуть рукой и ждать конца своего падения. Не вдумываясь в свое положение, Осокин, с завязанными глазами, шел по тому пути, на который бросила его судьба, и только сильный толчок мог остановить его.
Несколько дней спустя после разговора в саду, Настя и Орест сидели в гостиной и занимались детьми. Бирюкова с женихом уехала в город за покупками и просила брата побыть с Завольской, так как ей могло показаться страшным оставаться одной с детьми в усадьбе. Разговор молодых людей не вязался; слышались только односложные «да» и «нет», да попеременное обращение то того, то другого к мальчикам. Наконец детей уложили; поручив их няньке, Настя вернулась и села за работу; Осокин поместился у открытого окна. Темная июльская ночь густою пеленою висела над садом; душистыми волнами вливался в комнаты несколько тяжелый аромат цветов, усиленный влажностию воздуха и раздражал нервы; время от времени на горизонте вспыхивали зарницы.
— Что, ничего не слышно? после довольно длинной паузы, спросила Настя.
— Нет, — ответил Орест, высовываясь в окно, — молчание гробовое… Я думаю даже, что они и не будут, темноты испугаются. Да и действительно ночь — хоть глаз выколи.
— А все-таки их нужно подождать: Надежда Александровна непременно хотела вернуться сегодня.
— Чем же мы займемся в ожидании их?
— А тем же, чем и теперь.
— То есть: вы — работой, а я глазеньем в окно?
— Возьмите книгу.
— Мертвая буква мне надоела, хочется живого слова…
— Будем болтать.
— С вами мудрено.
— Это почему?
— С некоторого времени вы как-то удаляетесь разговоров… больше упражняетесь в спартанском лаконизме…
— Бог знает, что вам кажется!
— Нет, шутки в сторону, — поднялся Осокин, — скажите, чего вы меня избегаете? Провинился я чем-нибудь перед вами, заслужил ли вашу немилость? Прежде вы совсем иначе относились ко мне.
Игла быстрее забегала в руке девушки, и она несколько ниже наклонила лицо к работе.
— Вам это показалось — я все та же. Ничего я против вас не имею, и ничем вы предо мною не провинились.
— Тем страннее та манера, которую вы приняли в последнее время… А
