Седьмое евангелие от «ЭМ» - Франц Гюгович Герман

– Странный ты, Семён, – говорил Ярослав, – партийная карьера – это же рай, на всю жизнь обеспечен. Неужели всё начнёшь заново в двадцать восемь?

– Не моё это, Ярослав, честное слово – не моё.

Глава 8.

«Космическая» вахта

Обалдевший начальник отдела АСУ слушал откровения бывшего комсомольского заводского вожака о его давнишней любви к математике. В отделе АСУ находился вычислительный центр, куда Семён и просил взять его на работу.

– Пойми, у нас люди тихонько сидят, пишут программы для ЭВМ, думают… Мне не нужен в отделе, и уж тем более на ВЦ, активист, который будет носиться по коридору с шашкой наголо и агитировать народ на производственные подвиги или на комсомольские субботники. У нас спицифика.

– Да не шашкой я собираюсь махать, Виктор Васильевич, – тихонько говорил Семён, – и шашку давно выбросил. Я математикой хочу заниматься, – Семёну так и хотелось крикнуть: «У меня четыре открытых теоремы, одна опубликована». Четвёртую теорему «О пятиугольнике» Семён открыл буквально на днях, а смысл её понял только через долгие тридцать пять лет.

– У тебя же нет опыта работы. Наши специалисты владеют двумя, тремя языками программирования, а ты не знаешь вообще, что такое современный вычислительный центр.

– У нас практика была в школе на вычислительном центре.

– Когда это было, лет десять назад, а то и больше? И что за ЭВМ тогда были, ламповые, сто операций в секунду? А сейчас – миллионы операций, языки программирования высокого уровня.

– С нуля начну, у меня получится.

– Ладно, попробуем, – сдался начальник АСУ из уважения к человеку, портрет которого висит на заводской аллее славы, а на лацкане пиджака на том фото сверкает государственный знак: «Изобретатель СССР», – оформлю тебя инженером-программистом, но начинать надо будет с оператора ЭВМ. Девочки у нас операторы, семнадцатилетние, сразу после школы. С ними надо будет работать и работа посменная.

– Да, согласен я.

Машинный зал представлял собой огромную комнату с двумя входами, которая внутри была разделена стеклянными перегородками ещё на четыре комнаты. В двух стояли ЭВМ: ЕС-1020 и ЕС-1022, а в двух других – дисководы и шкафы-магнитофоны. Один оператор дежурил около одной ЭВМ, а другой – около второй. В работу оператора входило задание, которое они получали от старшего оператора, а иногда и напрямую от программистов. Работа была не сложная, но требовала от операторов аккуратности и знания элементарного обращения с периферийными устройствами: магнитофонами, дисководами, АЦПУ (устройство печати) и устройством ввода перфокарт. Всё это Семён освоил очень быстро. Девчонки-операторы были все симпатичные и шустрые – вчерашние школьницы.

Иногда в машзал заходил главный теоретик отдела. Он ни с кем не общался, а просто медленно и задумчиво ходил от одной ЭВМ к другой, засунув руки в карманы брюк или покусывая карандаш. Для операторов он был Борис Валентинович, а для программистов просто Борис. Иногда он приносил толстенную стопку перфокарт и просил её «прогнать» на одной из ЭВМ. Очень важно было не выронить какую-нибуть перфркарту из общей стопки. Перфокарты были у него не пронумерованы, как у других программистов, и очерёдность перфокарт была известна только ему.

Семёну особенно нравились ночные смены. В машзале тихо гудела ЭВМ, моргая жёлтыми глазками маленьких лампочек на главной панели управления, мерцали прозрачные окна внутренних стен, иногда включался магнитофон и его огромные быбины начинали вращение, иногда вздрагивал дисковод. В такие ночи Семён представлял, что он находится на вахте космического звездолёта. Весь экипаж спит космическим сном анабиоза и только он в одиночестве находится в рубке корабля на ответственной вахте. Семёну нравились такие смены ещё и потому, что можно было заниматься любимой математикой, а иногда и читать любимых Стругацких или Достоевского.

* * *

Время от времени завод лихорадило. Начальники цехов жаловались, что у них не хватает людей в цехах, и по заводу издавали приказ: от каждого отдела отправить одного-двух человек на такой-то период в цеха основного производства. Как правило такими людьми были молодые специалисты, то есть те, кто только что пришёл на завод и ещё толком не успел себя зарекомендовать ценным и незаменимым кадром. Это называлось: «отправить на прорыв». В этот раз на прорыв был отправлен Семён. Ему предстояло выйти во вторую смену в новый цех ПЦ-4. Это был цех, построенный на новых площадях нижней площадки завода и оборудован он был новой линией больших прессовых станов из Эрфурта, но старые маленькие пресса тоже имелись в цехе.

В этот вечер заболел младший двухлетний сын Семёна. Он тихонько скулил и жаловался на боли в животе. Работа в цехе была не очень сложной. Лист железа вдвоём вкладывался на нужное место мартицы, а потом оба рабочих одновременно нажимали на кнопки пуска. Станок включался только в том случае, если кнопки были нажаты одновременно. Это делалось в целях безопасности, чтобы не было ситуации, когда один нажал кнопку «пуск», а другой ещё не убрал руки из зоны прессования. Это немного замедляло процесс, но была гарантия безопасности. Работа была сдельной и, чтобы ускорить процесс штамповки, работники шли на хитрость: одна кнопка заклинивалась спичкой. Так было работать быстрее, но и вероятность остаться без кистей рук тоже увеличивалась. Почти треть кадровых работников цеха именно такими и были – кто без пальцев, а кто и без руки.

Каждый час Семён бегал в диспетчерскую цеха, чтобы позвонить домой и узнать, как состояние сына. Уже вызвали скорую помощь, но она почему-то не торопилась на вызов. В очередной раз в трубке раздался незнакомый голос. Оказалось трубку взяла тётя Катя – старшая сестра мамы Семёна. Она сказала, что скорая помощь наконец приехала, спустя сорок пять минут и увезла Гошку с подозрением на аппендицит. Баба Лида (то есть мать Семёна) и Тамара уехали вместе со скорой, а они с Мишей – старшим сыном – остались ждать известий дома.

Маленького Гошку доставили в боьницу уже с лопнувшим аппендицитом и надо было делать срочную операцию. Баба Лида, когда-то давно, лет пятнадцать тому назад, работала именно в этой больнице № 20 и знала там все ходы и выходы. Одев свой белый халат и, не дожидаясь разрешений, она проникла в палату, где лежал её внук после операции. Таких ребятишек там было человек пять или шесть. Гошка спал на огромной кровати, в вену внешней части его маленькой кисти была воткнута огромная игла, соединённая с капельницей. Баба Лида сразу поняла, что стоит только малышу чуть дёрнуться или перевернуться и игла проколит вену, а может быть и всю кисть. Лида пододвинула стул и села рядом с внуком, накрыв своей ладонью его маленькую ручку. Через некоторое время в комнату заглянула медсестра и обнаружила в палате